Фальдийская восьмерка

Эпилог

За почти сотню лет существования Ямы, ее не раз пытались переименовать. Это пытались сделать островитяне, привычно обратившись к затасканным поэтическим вольностям, навроде “Сердца Талистры” или “Великих Южных Врат”. Пытались северяне со своим староимперским, щедро сыпя трудновыговариваемыми приставками. Даже вездесущие канторцы отличились, жахнув величественным “Двуликим Карадоном”.

Никто из них не преуспел. Любые имена быстро обрастали похабными переделками, сдавали позиции и тихо загибались в пыльных архивах. Зато стихийно родившееся клановое прозвище – “Ржавая Яма” – прилипло намертво едва ли не с самого начала, а со временем стало еще лаконичнее.

И если северный берег устья Талистры еще можно было, хоть и с натяжкой, назвать обычным морским городком доминионцев, пусть и жмущимся к земле из-за охотно слизывающих все лишнее штормов… То южный берег, отданный на растерзание кочевникам, был больше похож на одну огромную, ржавую свалку, грязный коричневый плевок, растекшийся по огромной территории. А как еще, если в лучшие дни сюда прибывали по пять, а то и по шесть гигатраков со всей своей свитой?

Здесь безраздельно властвовали грязь, ржавчина и разномастные железные лачуги, вечно пахло гарью, перегретым металлом и эйром, шумело в ушах от лязга железок, а в голове – от дешевого пойла, которое здесь гнали, казалось, даже из загаженной маслом и отходами воды. Густой, вонючей и охотно разъедающей своих обитателей и днища рыбацких суденышек.

Сейчас, в середине зимы, Яма стала еще отвратительнее, словно сбросивший сальную рванину нищий, выставляющий напоказ истерзанное лишаем и струпьями тело в отчаянной попытке вызвать жалость и заработать на миску супа, но получающий за это лишь волны брезгливости и редкие, осторожные пинки. Мало ли, что там к сапогам прилипнет.

– Красные? – шмыгнул сизым, ноздреватым носом простуженный раб, – Откуда здесь? Тут на переплавку все, дольше месяца не задерживается. Это красивое надо искать. Хотя, целый скиммер я бы запомнил.

На посетителя он смотрел неодобрительно. Мало того, что приперся под самый вечер, когда обитатели западной свалки расползаются по теплым норам, так еще и ведет себя как распоследний сарак – кто же задает вопросы вот так, сразу, без ругани на нерасторопность и грязных оскорблений? Сразу видно нездешнего.

– И где у вас красивое? – устало спросил Брак, почесывая колючую щетину.

С тех пор, как он покинул каюту “Красавицы Востока”, времени на личную гигиену не было. Жрал, что придется, спал в первой попавшейся съемной комнате, а все свободное время посвящал обходу кабаков, таверн, лавок… И все впустую. Никто из обитателей Ямы не мог вспомнить колоритную парочку – огромного лысого толстяка с кувалдой и светловолосую девчонку, передвигающихся верхом на тяжелом скиммере. Возможно даже красном.

Оставались свалки, которых в южном городе было больше, чем зубов у катрана. Маленькие, большие, соседствующие с мастерскими и плавильнями, до отказа набитые изломанным хламом, обломками техники и ржавыми остовами машин. Яма не брезговала ничем, по дешевке выкупая из трюмов любой металлический мусор, покладисто закрывая глаза на его происхождение. В самом деле, зачем владельцу очередной кучи знать, откуда в трюме вольника взялся смятый тяжелыми колесами гельвент? Поврежденное восстановят и перепродадут, сильно покореженное – разберут на части и продадут, а совсем уничтоженное переплавят и… Да, несомненно продадут. Быть может даже обратно тому, кто перед этим и сменял эту рухлядь на пару зеленух.

Шансы отыскать здесь хоть какие-то зацепки, свидетельствующие о том, что Логи вместе с Левой вообще добрались до Ямы, были примерно такие же, как у придонного солма умереть от старости. Но Брак упорно обходил свалки, одну за другой, спрашивал, ковырялся в ржавых кучах, терпеливо ждущих рук своего сводилы, искал красивое…

И нашел.

Знакомая половинка сферы, аляповато выкрашенная красным. Погнутая, смятая, словно по ней долго топтались тяжелыми сапогами. Лишенная своей опасной начинки, пустая скорлупка от эйноса, из которой безжалостно выдрали все ценное и отбросили в сторону. Железка наверняка давно бы отправилась на переплавку, если бы не вызывающая расцветка – в лучах вечернего солнца она горела путеводным маяком, наверняка привлекая немало людей к неприметной во всем остальном куче.

Действительно красивое.

На Яму уже спустилась сырая, беззвездная ночь, пахнущая морем и гнилью, когда Брак закончил разбирать гору хлама. Он откинул в сторону затейливо скрученный конденсатор со снятыми чашками, приподнял лист обшивки, шуганув ютившуюся там крысу… А затем грязно выругался и со всей силы пнул шаргову полусферу, отправив ее в недолгий полет к луже подмерзшей грязи. В воздухе повис глухой металлический звон.

– Я тоже набойки хочу, – высморкался раб, зябко поежившись. – Здесь такое нужно, сапог распороть проще, чем…

– Еще такое есть? – глухо спросил Брак, сверля взглядом выпотрошенную кучу. – Откуда оно?

– Да хер его знает, – пожал узкими плечами невольник, – Привез кто-то. Какой мусор соберут в степи, то и тащат. Мы не спрашиваем.

Механик промолчал. Покачался с мыска на пятку, бездумно глядя куда-то перед собой, а затем вытащил из под куртки плоскую фляжку. Смял и отбросил в сторону пробку, запрокинул, чувствуя как обжигает глотку давно забытым вкусом степного самогона.

Остатки пойла Брак вылил на землю, под осуждающим взглядом раба. Выкинул опустевшую посудину в кучу, молча сунул в протянутую руку зеленуху и пошел к выходу. Слегка пошатываясь, то ли от выпитого, то ли от едва заметной хромоты.

Невольник проводил странного посетителя взглядом, сунул зеленый кристалл за щеку и осторожно полез за призывно блестевшей флягой, искренне надеясь что приземлилась она удачно. При падении там отчетливо булькнуло, а слух у него всегда был хороший… Чего добру зря пропадать? Он же не сарак какой-нибудь, которые жизни настоящей не знают и остатками брезгуют.

В помещении было жарко, влажно, воняло эйром, вуршем и резиной. Огромная рама колеса лежала на боку, плотно укутанная слоями полупрозрачной пленки, а из висящего под потолком раскаленного котла тонкой струйкой лилась густая черная жижа. Полуголые мастеровые потели, кряхтели, упираясь руками в пузатые бока и осторожно подогревая варево. Перекалишь, займется огнем – и полдня работы шаргу в глотку. А за такое в мастерской Ржавого Зуба можно было получить по зубам и на сутки отправиться в плавильню – тягать железки и носить ведра с вонючими присадками.

– И за каким ржавым хером я должен тебя нанимать? – хозяин мастерской был явно не в духе, ковырялся в зубах длинным коричневым ногтем и на посетителя вообще не смотрел, – Мне тут лишние рты не нужны до весны.

– Не наниматься, – терпеливо ответил Брак, наблюдая за заливкой колеса, – У тебя есть пустующий агнар за пристройкой, я хотел бы его купить. Или арендовать под свое дело.

– Хера себе словечки. Бездельники мне тут тем более не нужны, – хмыкнул Ржавый Зуб, снизойдя наконец взглядом до механика, – На кой ржавый хер тебе ангар? Притон? Очередной вшивый кабак где вместо закуски - гразги, а в пиво подмешивают сонную дурь?

– Сводить, – пожал плечами Брак, – Тебе привет от Соплевода.

А вот это сработало. Грузный одноглазый механик крякнул, откинулся в кресле и сложил ладони вместе, переплетя оставшиеся пальцы.

– И что же просил передать мой дорогой, любимый Соплевод?

– Что бесконечно уважает тебя за науку и сожалеет, что был таким жалким и тупым, – Брак заметил, как глаза собеседника подозрительно прищуриваются а рот приоткрывается, поэтому поспешно добавил: – А еще он просил, чтобы ты пошел и утопился в сральнике. И дверь за собой закрыл.

Ржавый Зуб хохотнул, расплел пальцы и потянулся за бутылкой.

– Ну вот, теперь ты хотя бы заговорил как нормальный человек, а не говно из-за реки. Стоило ради такого рядиться в это… в это все?

Меховая куртка калеки действительно смотрелась не к месту в этом царстве кожи, грубой ткани и всех оттенков коричневого. Да и зимняя вызывала у местных лишь усмешки. Промашка, о которой Брак даже не подумал. Но Ржавый Зуб, к счастью, действительно не собирался задавать лишних вопросов. Поцокал языком, ковырнул ногтем обломок зуба и уточнил:

– Точно механик? Учти, что срать я хотел на все твои ржавые бляхи.

Вместо ответа Брак уронил на стол брусок рефальда. Продышался и медленно смял его ладонью.

– Если хотел произвести впечатление как механик, то ты явно обгадился, – хмыкнул Ржавый Зуб, повертев в руках смятую бляшку, – А если хотел выпендриться, тебе это удалось. Я хотя бы знаю, что это такое и почти готов поверить, что дури у тебя много, но девять из десяти сводил вообще не слышали про шаргов рефальд.

– Могу свести скраппер, – буркнул Брак. – Скиммер…

– Безрукий ребенок в обосранных пеленках может свести скраппер, – скривился Ржавый Зуб, – Будешь Безруким.

– Меня зовут Брак Четырехпалый. Из Шалар…

– Да мне насрать.

Раскачивающийся на цепях котел вдруг опасно накренился, жидкая резина ударила широким потоком, расплескиваясь по полу и ногам орущих механиков. Кто-то подбежал с ведром воды, споткнулся и грохнулся прямиком в пузырящуюся смесь, заорал, поминая шарга и всех блеванных богов, пытаясь выдраться из горячего и липкого…

– Вот в таком дерьме мы и живем, – философски сказал старый механик, доставая из-под стола короткую дубинку, обитую кожей, – Уверен, что хочешь тут осесть? За ангар фиолку в год, или четыре насовсем.

– Уверен. – кивнул Брак. – две с половиной, и твои люди вычищают оттуда дерьмо и гразгов.

– Мои люди не могут вычистить говно из собственных задниц. Четыре и семь, и ты из Безрукого станешь Жлобом…

Дверь скрипела протяжно и невыносимо мерзко, железные стены ангара отзывались басовитым дребезжаньем, сбрасывая вниз многолетние наслоения ржавчины. И так пухнущая от яростного торга и бесконечных производных слова “дерьмо” голова отозвалась болью и гудением в ушах.

Из темного проема пахнуло сыростью, плесенью, гразгами и застарелой смазкой, словно открыл в гигатраке ту самую дверь, которую никто и никогда не открывал последние лет десять. Разве что, не хватало кислого запаха эйра, но это легко поправимо. Пара горелок, бак в углу…

Брак впервые за долгое время улыбнулся, чихнул и пошел внутрь.

– Корпус почти закончили. Еще две-три недели, не больше, – канторский цепмейстер поправил очки на горбатом носу, помялся и заметил: – Но если нужен мой совет, я бы поставил пару мощных гравок здесь, здесь и здесь.

Длинный палец скользил по макету воздушного корабля, задерживаясь в узловых точках.

– Совсем недавно в порт прибыл килейский торговец, у которого я видел подходящие. Совсем свежие, буквально месячные. Если баллоны повредятся…

– Никаких мощных гравок, – отрезал Раскон, – Только местное. Сделайте не два баллона, а три, на всякий случай.

– Это так не работает, – возразил канторец. – Запасы шелка и так на исходе, а плетенки…