Фальдийская восьмерка

– Там нет ничего существенного. Атум-Черргаш, если я правильно запомнил имя ублюдочного нойта, жалуется на плохую еду, презрение капитана и то, что ему недоплачивают. А в конце просит сжечь его тело, отвезти прах на высочайший утес Атумана и развеять там над океаном.

– Подождите! – осенило Брака, – А как тогда вы здесь оказались? Я был уверен, что вы каким-то образом покинули цеп после… Ну, после того, что произошло. Чем бы оно ни было. А вы, получается, сами не знаете?

Торден промолчал. Хмуро смерил взглядом четвертую бутылку, но открывать не стал.

– В небе я никогда не снимаю фолшер. Даже сплю с ним, – он распахнул куртку и продемонстрировал неправильной формы ожог на груди, лоснящийся и воспаленный. Среди густой поросли волос, он смотрелся неестественно, как плевок на ковре. – Вообще-то, носить его положено по уставу, но гражданские всегда предпочитают собственный комфорт здравому смыслу.

Видя непонимание собеседника, Торден пояснил:

– Фолшер – это перевязь на тело. На груди крепятся сведенные вместе гравка и банка. Достаточно выбить мембрану и гравка замедлит падение. Если правильно рассчитать момент, можно приземлиться почти без потерь. Особенно, если опыт есть, – он невесело улыбнулся и потер колено.

– Просто банка? Без регулировки? – уточнил Брак, – Гравку же сожжет… А-а-а. Понял. Даже самая бесполезная мелочь на перегрузке сработает, протянет несколько секунд.

– Угу. На фолшеры идет мусор, поэтому никогда не угадаешь, сколько секунд протянет. За это их и не любят, предпочитают по старинке, под куполом. Но тот на себе не потаскаешь.

– А если взять гравку помощнее, зацепить к ней большую банку с регулятором… – воодушевился калека.

– То рано или поздно ты изобретешь флир, – проворчал Торден, – Я спрыгнул с цепа в одних трусах, выждал два дня в степи, после чего пришел сюда. Вот и вся история.

Брак, уже успевший представить себе войско летающих солдат, громящих гигатраки Котов, недоуменно посмотрел на канторца.

– А зачем? То есть, вы проснулись среди ночи и безо всякой причины решили спрыгнуть? Я знал одного парня, который бродил во сне, но даже он ограничивался нужником и чужими женами. Или это был, как его, бросок в пустоту?

Торден молчал. Потолок мостика едва-заметно выгнулся внутрь – размягченный жаром костра металл с трудом удерживал собственный вес. Из окна тянуло гарью.

– Ты сказал, что собираешь истории?

Брак кивнул.

– Тогда я расскажу тебе еще одну. Про моего прадеда, – канторец криво улыбнулся и откупорил новую бутылку. – Его звали Тиль Дерталли и в свои семнадцать он был самым молодым офицером еще только зародившейся Лиги Исследователей…

– Я про него знаю! – вклинился Брак, но тут же поправился, – Простите, не хотел перебить. Про Счастливчика Тиля я слышал многое, но даже не предполагал, что вы родственники. Думал, что просто фамилии похожие.

– Это одна фамилия, – поправил Торден, – Дерталли и Дертаго. Разница только в окончаниях, они указывают на принадлежность к основной или побочной ветви семьи. Старший сын становится Дерталли, средний – Дертадо, и так далее. Прадед наплодил столько детей, не считая бесчисленных ублюдков, что места под солнцем всем не хватило.

Он покачал головой и приложился к бутылке. Скалящееся с этикетки оранжевое солнышко задорно подмигивало.

– Прадед был настоящим счастливчиком. Про его удачу ходило столько слухов, что простого перечисления хватило бы на десяток книг. Говорили разное, будто на необитаемом острове он нашел каменный алтарь, на котором, уподобившись своим любимым нойтам, до конца жизни приносил кровавые жертвы. Ну и все такое, в том же духе, от счастливой монеты до древнего эйноса. Насколько эти слухи правдивы не берусь судить, прадед умер задолго до того, как я сделал свои первые шаги. Но в одном слухе я уверен настолько, насколько вообще можно быть в чем-то уверенным.

Торден пригубил вино и откинулся в кресле с видом человека, который наконец получил долгожданную свободу после долгих лет в заключении. Слова лились из него сплошным потоком и он с видимым удовольствием оседлал этот поток. Да и рассказчиком оказался отменным.

Если подумать, с кем человек может поделиться самым сокровенным? Побыть собой, хотя бы ненадолго. Одни скажут – с друзьями. И будут в чем-то правы. Но сегодняшний друг назавтра станет врагом, да и свои друзья у него есть. Другие скажут – с близкими. И тоже будут правы. Вот только, стоит ли самым близким людям знать, какой ты есть, настоящий? Знать, что скрывается под намертво прикипевшей к лицу маске из привычных эмоций, знакомых фраз и рутинных жестов?

А третьи промолчат, потому что им плевать на тебя. Плевать на твои тщательно запрятанные секреты, плевать на скрытые желания и мотивы, плевать на укрываемые от окружающих, стыдливо прячущиеся по углам воспоминания об интрижках. Такие люди – случайные попутчики, собутыльники или просто прохожие – терпеливо дождутся, пока ты договоришь, после чего разом вывалят на тебя все накопленное в душе. Или будут перебивать, хватая за плечи и повышая голос, пока вы не нажретесь до беспамятства, а наутро забудете о существовании друг друга.

Такие встречи – как вентиль на перегретом, раздувшимся от избыточного давления баке. Достаточно совсем небольшого поворота – и ударит перегретый пар, стонущий от нагрузки металл расслабится и остынет, а окружающие выдохнут с облегчением, ведь опасность взрыва миновала. Главное, успеть вовремя отпрыгнуть самому.

– Счастливчик Тиль умел обманывать смерть, – наконец заговорил Торден, – Чувствовать ее приближение, всей кожей ощущать ее дыхание. Он всегда прислушивался, и всегда был к ней готов. Отказаться от атаки на беззащитный цеп? Остаться в порту, пропивать в кабаке остатки денег? Перерезать глотку нанятому накануне юнге? Он совершал множество спонтанных и попросту безумных поступков. И благодаря этому прожил так долго, пережив всех своих врагов и проиграв всего одну, последнюю битву со старостью. Уверен, даже старуха с косой встретила его в своем лучшем платье, с бутылкой любимого вина и двумя бокалами в руках. Он танцевал с ней всю жизнь и заслужил право на еще один прощальный танец.

Торден отсалютовал бутылкой темноте за окном и сделал длинный глоток. Брак молча принялся отцеплять протез.

– Не веришь? – спросил канторец, с любопытством следя за манипуляциями калеки. Тот раскрутил протез и выругался, не обнаружив внутри искомого. Шаргов листок остался в седельной сумке скиммера.

– Верю, – ответил Брак, – Вы тоже так можете?

Он взял со стола ложку и принялся выводить закорючки прямо на глянцевой поверхности протеза, пользуясь рукояткой вместо стила.

– В отличие от Тиля, счастья мне это не принесло. – невесело сказал Торден и вновь приложился к бутылке, – Знаешь, когда теряешь свой третий по счету цеп, окружающие перестают гореть желанием видеть тебя своим капитаном. Даже, если ты выжил почти без единой царапины.

Он вновь почесал колено и добавил:

– Особенно, если ты выжил без единой царапины.

Брак изобразил человечка на островке. Подумав, добавил крохотную крепость с башенкой.

– Как это работает? Вы что-то почувствовали перед падением?

Торден задумался. Отставил полупустую бутылку и вновь принялся набивать трубку.

– Знаешь это ощущение, словно на тебя пристально смотрят? Будто немеет затылок, а между лопатками холодеет? Говорят, что опытные воины, которые большую часть жизни провели в схватках, могут почувствовать взгляд смерти. Обернуться в последний момент, поймать стрелу в воздухе или отойти в сторону, – он затянулся табаком и закашлялся, – Это все глупости. Я встречал самых опасных ублюдков на островах, каждый из которых мог перерезать глотку восемнадцатью способами, ни разу не повторившись. И ни один из них не оборачивался в последний момент. А на меня как будто ведро воды выливают.

Брак добавил рядом с человечком висящий в небе глаз. Хотел изобразить одетую в платье фигуру с косой, но передумал и ограничился грузовичком с прицепом. Аккуратно заштриховал, попытавшись передать черный цвет, но получилось плохо.

– Не знаю, как было у прадеда, но у меня есть всего несколько секунд. Даже на раздумья времени нет. “Девятую Ласточку”, свой первый гравицеп, я успел покинуть за мгновение до того, как ее в клочья разнесла баданга. Прямое попадание, осколки даже до меня долетели. А всего-то хотел надеть фолшер и предупредить экипаж.

Брак представил прямое попадание баданги и вздрогнул. Закончил рисунок, покрывавший теперь солидную часть голени, и принялся крепить протез обратно.

– Это была обычная ночь. Высота почти две мили, отвратительный ужин, паршивая компания и три проигранные в карты скорлупки. Я даже уснуть не успел, когда накрыло, – Торден указал рукой на скрытый в глубине коридора зал. – Там сидели все, кроме Теппа. Я пробежал мимо них в одних штанах, выбрался на крышу и спрыгнул. Дальше ты знаешь.

– И все? – спросил Брак.

– А ты ждешь чего-то еще? Ждешь, что я расскажу, как затылок мой свело судорогой от переполненного злобой и ненавистью взгляда потустороннего существа, весь смысл существования которого сводится к смерти всего живого? Что в тот момент я ощутил ледяные пальцы, вот вот готовые сомкнуться вокруг моего горла? Что я в ужасе закричал и принялся царапать собственное лицо в отчаянной попытке отсрочить неизбежное? Что я собрал волю в кулак, гордо выпрямился и плюнул смерти в ее безглазую харю?

Раскрасневшийся Торден бросил бутыль в окно, промахнулся и уставился на рассыпавшиеся осколки.

– Парень, я просто сбежал, сверкая трусами. Не знаю, что ты там начеркал у себя на ноге, но надеюсь, что это предупреждение. Беги не раздумывая в тот самый момент, когда ощутил подобное. Любую неправильность. Не оглядывайся, не раздумывай, бросай все вещи, родных и близких. Не жди, пока тебе крикнут: “Беги, дурак!”, потому что уже будет слишком поздно.

Канторец потянулся за следующей бутылкой, но рука нащупала лишь пустоту.

– Если можешь такое, чего не могут окружающие – убедись, что никто и никогда об этом не узнает. Одни будут тебе завидовать, другие – проклинать, но в итоге ты станешь изгоем даже в собственном доме. Ты будешь на полном ходу лететь вперед по тоннелю, который кто-то заботливо для тебя возвел, к цели, которую тебе заботливо обозначили. Не в силах свернуть и даже не подумывая оглянуться.

На фразе “никто и никогда” у Брака по спине пробежал холодок. Торден сидел с остекленевшим взглядом, не отрывая глаз от окна. Его акцент с каждой минутой становился все сильнее, речь бессвязнее, а пальцы стучали по столешнице, как летрийские кастаньеты.

– А в конце ты сдохнешь во имя того, в чем видел смысл всей своей жизни. Сдохнешь один, в самой заднице мира. А твое имя будут проклинать все, кто тебя знал.

– Но ваш прадед! Счастливчик Тиль! – возразил Брак. Холодок от лопаток переполз на затылок и прочно там укоренился, – Ему ничто не помешало прожить прекрасную жизнь. Он стал легендой еще при жизни, а байки о его похождениях добрались даже до Гардаша. Скажите мне, что он не был счастлив в последние минуты своей жизни! Кто его проклинает? Напротив, его история вдохновляет сотни, тысячи юнцов на подвиги!