Фальдийская восьмерка

– Во! – поднял палец Везим. – Каждый мнит себя охотником, пока кушварка в жопу не клюнет.

– Брак, это самая занудная и скучная вещь, которую я слышал за последние недели. Как и сама Забойка. Ты поразил меня в самое сердце.

– Скучная она лишь для тех, кто кроме деревьев ни шарга в этой жизни не видел, – возразил калека, – Забойка является примитивным, но отражением жизни, дает возможность поработать мозгами тогда, когда нечем больше занять себя.

– И как же эта игра отражает вот это все? – показал руками вокруг себя сероглазый. – Грязь, червяков, вонючего Везима и твое занудство?

– Фелинты крутят восьмерку, да? – невпопад спросил Брак.

– Не только фелинты. Еще даргаши, выволки… – начал перечислять охотник.

– Восьмерка – это прием в Забойке, – перебил его калека. – Сложный, но эффективный. Берется одна фигурка, желательно помельче, и отправляется в петлю на вражескую половину поля. И там эта фигурка гадит противнику: уводит добычу, припасы, ломает строй и мешает охотиться. В идеале – вообще удачно уничтожает ключевую фигуру противника, пусть и ценой своей жизни. А потом возвращается на свою половину и, если надо, отправляется на второй круг.

– А разве игрок не будет тратить на это половину своего хода? – спросил Кандар, – Ну, то есть, движения на ход всего два, и тратить одно из них на бесполезную возню…

– Прием сложный. Я так не умею, – развел руками Брак. – Но я видел, как один флир за партию нанес противнику больше урона, чем весь остальной клан. Даже, если его уничтожат – соперник потратит на это свое время и силы, будет вынужден сломать и пересмотреть планы. Самое ценное в игре – не действовать по плану самому, а не дать этого сделать противнику.

– И причем здесь фелинты?

– Дай угадаю, тот самый флир играл против тебя?

В недрах накидки Везима едва слышно тренькнуло, словно крохотный колокольчик единственный раз ударил язычком по юбке. Брак дернулся.

– Ти-ха! – прошипел охотник.

Все в землянке замерло. Даже спертый воздух, казалось, сгустился еще больше. Единственными звуками, нарушавшими тишину, оставался шум леса над головой и едва заметная возня червяков.

Время текло медленно, вязко, с трудом отсчитывая проползающие мимо минуты. Потянувшийся было смахнуть крупную каплю пота с носа, Кандар был остановлен бешеным взглядом охотника, да так и замер на стуле с потешно поднятой рукой. Брак сидел неподвижно, чувствуя, как по спине стекает мокрое, насквозь пропитывая рубашку.

Ждали по ощущениям долго, целую вечность, хотя навряд ли прошло больше получаса. В какой-то момент Везим, до того напоминавший грязную кучу, сваленную в углу, вдруг подобрался, потянулся за жахателем…

И в этот момент в лесу заревело. Истошный, на два голоса вопль, захлебывающийся, бешеный и полный боли. Даже в надежном укрытии, которое давали стены землянки, этот звук пробирал до костей, заставлял вибрировать мышцы, о существовании которых Брак даже не подозревал. Схожий эффект производило рычанье одного знакомого отшельника, но в сравнении с лесной какофонией оно терялось, как теряется писк скиммера под колесами пробуждающегося гигатрака.

Везим испарился из землянки мгновенно, оставив после себя лишь дыру в сорванной крыше и осыпающиеся по стенам комья земли вперемешку с хвоей. Брак попытался вскочить за ним, но не рассчитал, занемевшие от долгого сидения мышцы подвели и он упал на пол, едва успев выставить вперед руки. Опытный Кандар столь глупых ошибок не совершал – поднялся неторопливо, не забыв смачно потянуться всем телом. Он помог Браку подняться, подхватил жахатель и полез наружу, цепляясь клешней за корни. Калека, ругаясь сквозь зубы и растирая колено, последовал за ним.

Лесная прогалина, еще утром представлявшая из себя запечатленное кистью неизвестного, но несомненно гениального художника полотно под названием “Безмятежная Умиротворенность”, утратила всякий намек на эту самую умиротворенность. Да и безмятежностью там не пахло.

Крохотный ручеек, огибавший густо усыпанный кустами пятачок земли под засохшей, наискось растущей плакальщицей, окрасился красным. Взрывая когтями почву, с корнем выдирая низкорослые заросли малины, на полянке бился в судорогах фелинт. Бился истово, исступленно, пытался найти опору для переставших вдруг слушаться конечностей… И не мог. Гигантский зеленошкурый кот, бессменный владыка и повелитель окрестных лесов, кричал от боли, навзрыд, сотрясая ревом приникшие к земле ветви плакальщиц.

И было от чего. Грудь и передние лапы пробили глубоко вонзившиеся деревянные колья, искусно закрепленные на стволе молодого орешника. Простейшая, примитивнейшая ловушка, в которую усталый фелинт влетел всей своей массой. Изогнутый луком ствол, лишенный удерживающей его растяжки, распрямился, глубоко вбив гигантскую, заточенную расческу в тело хищника. Неизвестно, какой ядреной отравой ушлый Везим смазал свою ловушку, но на кота она подействовало безотказно – мощные лапы подкосились, а свистящие в воздухе усы поникли, впустую сотрясая синими разрядами землю. Хотя и без яда фелинт был не жилец – один из кольев глубоко вошел в подмышку передней лапы и оттуда хлестала густая, багряная струя крови, заливавшая уютную полянку и смешивавшаяся с водой ручья.

Сжимая вспотевшими ладонями капитанский жахатель, Брак осторожно поковылял в сторону прогалины. Кандар давно убежал куда-то вперед, сходу вломившись в заросли колючего кустарника и оставив за собой ясно различимый след из каких-то серых тряпочек, в которых смутно угадывались обрывки драного плаща. Задерживаться у подыхающего фелинта калека не стал – тот уже даже не скулил, а изжелта-зеленые глаза успели подернуться мутной пленкой.

Зато за кустами, через которые Браку удалось продраться ценою пары длинных, мгновенно начавших кровоточить царапин, предстала совсем другая картина. Куда более драматичная.

Второй фелинт, чуть меньше первого в размерах и со светло-зеленой, лоснящейся шкурой, бился в силке. Тонкая, бледная паутинка дрожала, вибрировала, но крепко держала заднюю ногу, глубоко прорезав толстую кожу. На землю срывались редкие красные капли, а мощная лапа с матово-блестящими когтями потемнела от крови. Зверь пытался извернуться, чтобы разгрызть коварную ловушку, усы воинственно топорщились и искрили разрядами, а из пасти вырывался тот самый, пробирающий до печенок рев…

Но напротив фелинта невозмутимо стоял Везим. Стоял спокойно, будто праздный зевака на площади, высматривающий кабак на побухать. В руке охотника плавно раскачивался короткий дротик с зазубренным острием, при виде которого хищник прижимался к земле и оставлял попытки дотянуться до силка. Глаза его, огромные, немигающие, с разноцветными радужками, неотрывно следили за охотником.

Везим резко взмахнул рукой, но дротик не кинул. Фелинт дернулся влево, припал к земле, взрыкнув от боли. В этот момент рука лесовика пошла на второй замах, и оружие, прошуршав по воздуху оперением и блеснув наконечником, глубоко вонзилось в холку. Кот взвыл, всплеснул лапами, перекатился, подняв в воздух облако сухой хвои и раскидав вокруг крупные, колючие шишки. Охотник неторопливо потянулся за следующим дротиком, целая охапка которых торчала из ближайшей кочки.

Прислонившийся спиной к плакальщице Кандар смотрел куда угодно, только не в сторону расправы над зверем. В руке его была зажата дымящаяся трубка, которой сероглазый глубоко, до саднящего горла и слезящихся глаз, затягивался, поминутно откашливаясь и сплевывая на землю. Выбравшемуся из кустов Браку он вяло махнул рукой, предлагая занять место рядом с собой, после чего в очередной раз присосался к трубке.

Фелинт рычал и плакал, Везим методично и расчетливо кидал дротики, хвоя постепенно сменяла цвет с желтого на красный, а Браку тоже захотелось закурить.

Развязка наступила неожиданно. Притихший было хищник вдруг подобрался, съежился в комок и затих. Охотник отложил в сторону очередной дротик и потянул из-за спины жахатель.

Рывок был великолепен. Если бы где-то в мире раздавали награды за самое прекрасное и одновременно ужасающее зрелище, прыжок смертельно уставшего фелинта наверняка бы занял одно из первых мест. Сжавшаяся, словно огромная, живая пружина, тварь резко распрямилась, бросаясь на докучающего ей двуногого всей своей массой, нимало не заботясь о сохранности задней лапы.

Паутинка натянулась и с тонким, мелодичным звоном порвалась, успев напоследок до костей ошкурить часть лапы. Торжествующий рев фелинта, получившего, наконец, шанс достать обидчика, волнами прокатился по лесу. Взмыли в воздух трещащие синим усы, вытянувшиеся на длину человеческого роста, передние лапы метнулись вперед…

Везим плавно шагнул в сторону, пропуская летящего зверя мимо себя, после чего хладнокровно разрядил жахатель в мягкое подбрюшье. Дождался, пока отброшенный в сторону фелинт попытается подняться, после чего подошел ближе и жахнул во второй раз. В то же самое место. Огромный кот издал напоследок едва слышный, сиплый стон и затих, раскинув усы по поляне и заливая землю кровью из разорванного синей вспышкой живота.

Брака скрутило. Кандар отвернулся и до хруста сжал зубами трубку. Везим высморкался.

На краю прогалины из леса вышла нелепая троица гремящих накидками Жерданов. Старший снял с головы гогглы, прищурился, окинув взглядом происходящее, после чего разочарованно выдохнул. Потянулся в карман, не глядя достал горстку мелочи и высыпал ее в требовательно протянутую руку Жердана-младшего. Братья пошушукались, прыснули усталым смехом, после чего откупорили по бутылке с пивом и потопали к мертвым фелинтам.

С верхушки плакальщицы им вслед заорал осмелевший визжик.