Жернова. Книга 1

Глава 17. Птичка-невеличка

Ариания (Нибиру — Драхенрисс)

Слава Жизнедателю, чистка уборных на этот раз ее миновала. Илайна с раздражением сорвала с себя мокрую от пота и кислого молока холщовую робу, сбросила грубые сандалии и с упоением принялась перебирать свободные дорожные платья из невесомого шелка, уже разложенные Греттой на кровати. — Завтра, завтра… — шептала Илайна, погружая пальцы в нежную пену тончайших кружев. Теперь, вновь превратившись в прионсу и наследницу трона Лаара, она сумеет получить удовольствие от каждого дня, от каждой минуты этого путешествия. Слава Жизнедателю — после тяжких лет в воспитательной цитадели, она, наконец, возвращается в родные стены дворца Розаарде. Голова кружилась от предвкушения и восторга.

— Ах, госпожа, — вскрикнула вдруг служанка, указывая пальцем на ее голый живот, — что это?

— О чем ты… — Илайна рассеянно вскинула на нее глаза, — а, о об этом…

— Ну да! — кивнула Гретта, вскинув белесые брови и с удивлением разглядывая на коже прионсы татуировку из странных знаков, которая кольцом свернулась вокруг нежной пупочной ямки. Сказать или не стоит, сомневалась Илайна. Но что за беда, если она поделится тайной с верной Греттой, которая все эти годы так выручала ее. Да и какой тайной — так, детская ерунда … крошечный, ничего не значащий секретик… Хотя после того, как сегодня ночью умерла принцесса Фрейя, ей стало не по себе…

Ничего особенного вроде бы не произошло. Был «дивный час», когда в одиночестве гуляя по цветущему саду, влажному и благоухающему после яростного ливня, Айлин заметила на низкой ветке сказочно-красивую птичку-невеличку — розово-бирюзовую с алой головкой и длинным золотым хвостом. Раньше она не видела здесь такой удивительной птицы. Невеличка повернула головку в ее сторону, и желтые глазки блеснули, как солнечный камень. Птичка взмахнула бирюзовыми крыльями и вдруг села ей прямо на плечо, издавая нежные переливчатые трели. Айлин боялась шевельнуться, чтобы не спугнуть крошку, но невольно протянула палец, чтобы погладить блестящие розовые перышки на грудке. Лишь только она коснулась шелковистых перьев, птица, вспорхнув, перелетела с плеча на ветку и, закинув головку, снова запела-зажурчала. Птичка будто дразнила ее, перелетая с ветки на ветку и уводя все глубже в сады. Очнувшись, словно от недолгой дремы, Айлин сразу почувствовала и тяжелый намокший от влажной травы подол, и мокрый песок, попавший в сандалии. Оглядевшись, она поняла, что оказалась в самой дальней части садов возле древней замшелой стены, окружавшей цитадель. Раньше она никогда не ходила сюда — где-то здесь, в глубине густых зарослей дикой вишни и орешника, где не было проложенных тропинок, уже целый век жила слепая гадалка Гримхильда, о которой ходило много страшных слухов, и которую воспитанницы очень боялись.

По неизвестной причине старую женщину не прогоняли из Девичьих садов. Почему? — недоумевала Айлин, — наверняка это самая настоящая урхуд, и в Лааре жрецы Непорочных давно бы раскрыли ее гнилой опасный дар. Айлин стало немного боязно. Да нет, ей стало по-настоящему страшно. Спина будто одеревенела — она с трудом обернулась и застыла. В темном дверном проеме старой лачуги, сложенной из дикого камня, стояла горбатая фигура в просторном черном тряпье… стояла неподвижно и сверлила ее затянутыми бельмами глазами. А на плече у ней курлыкала сверкающая перьями птичка.

Пытаясь взять себя в руки и не трястись, Айлин внушала себе изо всех сил, — никто и ничто не может угрожать воспитанницам в этом защищенном месте. А это означало, что старуха — никакая не урхуд и совершенно безобидна. Просто она стара и уродлива, вот и потекли слухи среди глупых скучающих дев… Однако самоуговоры не помогали — внешний вид слепой бабки отталкивал и пугал…

— Поди сюда, — проскрипела Гримхильда, поманив к себе девушку кривым морщинистым пальцем, и птичка, вспорхнув с ее плеча, скрылась в темном проеме лачуги. Будто завороженная, Айлин направилась к низкому входу. Возле тяжелой разбухшей двери стояла щербатая миска с молоком и кусочками хлеба, — для кота? Но за все время пребывания в цитадели она не видела ни одной кошки, не то, что в Бхаддуаре, где эти пушистые мурчащие существа пользовались особой любовью и почитанием за неутомимую борьбу с крысами.

Переступив высокий порог, Айлин затаила дыхание, ожидая затхлого душка влажной плесени, дряхлости и нечистот, но ее встретил горьковато-свежий аромат диких трав, пучки которых сушились под низкими потолочными балками. И от самой урхуд, как продолжала про себя называть Айлин странную бабку, терпко пахло растертыми в пальцах листьями.

Повинуясь жесту Гримхильды, она села на высокий тяжелый табурет, чуть дрожа страха, любопытства и предвкушения открытия чего-то запретного и доселе неведомого. Пусть она не урхуд, подумалось Айлин, но уж димед — это точно, — обычному незрячему человеку не под силу двигаться столь уверенно, не спотыкаясь, не теряя направление, и даже не опираясь на палку.

На потемневшем от времени столе, прямо перед гостьей старуха разложила по кругу странные предметы — два огарка свечи, разноцветные бусины, невзрачный камушек с дыркой, белесые корешки, птичьи перья, стершуюся монету, соцветия медвяной таволги. Ухватив с земляного пола горсть песка, насыпала его с краю стола. Потом, что-то бормоча, долго рылась среди пыльных бутылей, ни одну не уронив и не разбив. Из широкой банки Гримхильда выудила большую пупырчато-бурую лягушку и посадила ее в середку «круга». Айлин сжала губы, — ей совсем не нравилась противная склизкая жаба, которая смирно сидела в центре стола, дышала, раздувая бледное пузо, и, похоже, не собиралась никуда упрыгивать.

Лягушка эта, ну прямо как я, — мимолетно подумалось Айлин, — сидит, дура, не шевелится, вместо того чтобы мчаться отсюда со всех лап… Как я…

С худой морщинистой шеи старуха сняла простую цепочку, прячущуюся в глубине ее лохмотьев, и покачала перед лицом девушки сверкающим в полутьме темно-красным камнем, оплетенным железной проволокой, грубость которой лишь подчеркивала его сияющую красоту. — Кровь Змеиных гор, — просипела бабка. Айлин на миг показалось, что в затянутых белесой пленкой глазах урхуд отразились алые вспышки самоцвета, облитого дрожащим светом оплывающей свечи. Драгоценный камень занял скромное место между высохшей когтистой лапкой ящерки и кучкой мышиных фекалий. Взяв свечу, Гримхильда наклонила ее и капнула горячим воском на голову жабы. — Ищщи!

Издав утробный рев, от которого Айлин чуть не свалилась с табурета, жаба стала послушно прыгать по кругу на столе. На миг она останавливалась у разложенных гадалкой предметов и протяжно ревела. Когда лягушка, наконец, уселась на свое место в центре круга, старуха покачала трясущейся головой и уставилась на девушку слепыми глазами. — Не видать почти ничего… Все окрест тебя кручено-верчено да пеленой затянуто…

Раскачиваясь всем телом взад-вперед, старуха монотонно забубнила:

— То ли жизнь, то ли смерть,

— То ли тьма, то ли свет,

— Чужая мать, чужой отец,

— Чужой муж, пустое чрево…

— Полетишь птицей, поползешь червем…

— Враг страшный в дому обретается…

— Друг верный в крови купается…

Голос старухи стал тише, слова все более неразборчивы, и вот она уже опустила голову, будто заснув, но ее белые глаза не закрылись. Так же внезапно Гримхильда вздрогнула всем телом, и опять вперила слепой взгляд в Айлин.

— Ляж на стол да подыми платье, дева, — приказала бабка, одним взмахом худой руки сметая со стола разложенные на нем предметы. Жаба шлепнулась на пол, и возмущенно рявкнув, тяжело попрыгала за порог.

— Ляж! — повторила старуха, — не бойсь, — старая Хильда тебе обережь нацарапает, — хоть чуть, да охранит, когда нужда придет…

Если бы кто потом спросил прионсу Илайну, почему она послушно и даже без внутреннего ропота выполняла требования урхуд, ей бы не удалось ответить. Но тогда, при колыхании свечей, окруженная запахом огня и диких цветов, ей казалось, что так и должно быть. Она легла на стол и оголила живот, задрав робу и нисколько не стесняясь наготы перед чужой полусумасшедшей старухой.

Узловатыми бурыми, как древесная кора, пальцами, та помяла ей кожу на животе, нашарила в корзинке воронье перо и вдруг резко дунула прямо в лицо Айлин, от чего та на миг зажмурилась. А Гримхильда, устремив слепые глаза в потемневшие потолочные балки, принялась что-то царапать пером вокруг ее пупка, глухо бормоча непонятные слова. Было немножко больно и щекотно, хотя старуха довольно сильно вдавливала кончик пера в кожу. — Чуть кровит, — пробурчала она себе под нос, закончив таинственный ритуал. Отойдя к холодному очагу и ухватив горсть золы, втерла ее поверх кровоточащих ранок.

— Подымайся, дева, — мне вздремнуть пора, — проворчала Хильда, и уже не обращая внимания на гостью, побрела к низкой лежанке возле маленького тусклого окошка. Айлин вскочила, осторожно стряхивая с кожи остатки золы и с удивлением разглядывая грубоватый, но красивый орнамент из незнакомых знаков-букв, двойным кольцом охвативший ямку пупка. Ну и как незрячая умудрилась так точно выполнить рисунок, если не владеет яджу. Без сомнения, старуха — просто сильный димед… Когда Айлин оглянулась на похрапывающую бабку, то невольно остановилась, увидав, что в ее седых спутанных волосах, как в уютном гнездышке устроилась розово-бирюзовая птичка. Осторожно выйдя за порог, Айлин едва не вскрикнула… Из плошки с молоком и размоченным хлебом, которую она чуть не опрокинула, мирно насыщались два огромных ворона, толстый серый кот, уж и три полевые мыши, издавая умиротворяющий писк, карканье, мурчание и шипение…

Гретте она все рассказала в подробностях, с удовольствием выслушивая ее охи и ахи… Все, да не совсем… — умолчав лишь о странных словах Гримхильды, которые та невнятно прошамкала уже в полудреме: — А служанку-хохотушку свою не обижай — недолго ей осталось смеяться…

К самому гаданию Айлин отнеслась не слишком серьезно, — это было жутковато, любопытно, загадочно, но и только… Однако же, когда старуха неожиданно упомянула Гретту, ей стало тревожно.

— Она что же — захворает? — почему-то шепотом спросила Айлин.

— Не захворает, — тяжело качнула старуха головой, и птичка в «гнезде» качнулась вместе с ней. — Ее здоровую куры заклюют…

***

Караван состоял из трех длинных и широких двенадцатиколесных вагонов. Впереди двигался вагон для управителя каравана и охраны, центральный вагон, предназначенный для прионсы, соединялся с первым и последним переходными мостками с ограждением, чтобы никто не свалился под колеса во время движения. Массивная конструкция отличалась подвижностью, легко преодолевала повороты, подъемы и спуски, а многоярусные рессоры и высокие резные колеса с каучуковой обивкой по ободу в несколько слоев оберегали путешественников от малейшей тряски, пронося над ровно уложенными плитами старого тракта и жидкой грязью во время ливней.

Во все эти особенности Илайна вникать не собиралась, — ей было достаточно удобства и красоты ее собственного вагона, изготовленного из прочной и легкой древесины серебряника, изукрашенного снаружи резьбой и чудесными арианскими орнаментами, призванными отгонять злых сущностей.