Жернова. Книга 1

Глава 22. Цвет железа

Сердце радостно бьется. Ему семь лет. Он стоит перед угольным горном в просторной полутемной кузне. Глаза перебегают с наковален на доску с молотками-ручниками, на полки, где тускло поблескивают зубила, чеканы, подбойники и гладилки. Горьковато-крепко пахнет углем, дымом, каленым железом. Хороший запах, он успокаивает. В длинном кожаном фартуке подходит Морай и принимается разжигать горн. Он никогда не использует спички, а делает это по старинке: частыми ударами разогревает докрасна гвоздь и поджигает им паклю, а от нее уже вспыхивает костерок. Бренн завороженно следит за мастером.

Вот Морай надевает огромные рукавицы и, подождав, когда уголь в горне раскалится, закладывает туда кусок железа. Вот заготовка засветилась красно-малиновым. Кузнец клещами переносит ее на наковальню, берет ручник и начинает ковку. Удары быстрые, веселые. Когда цвет заготовки тускнеет до темно-красного, мастер останавливается: — Научись определять готовность железа к ковке по цвету. Если металл заиграет, заискрится звездами, значит, ты за ним не уследил, и он уже «сгорел». Суетиться поздно. Такая заготовка разлетится под ударами молота. Бренн важно кивает. Он понял.

— А коли заготовка недостаточно нагрета, то уж после нескольких ударов потеряет гибкость. И придется тебе опять закладывать ее в горн и нагревать. А от частых нагревов железо становится дурным, слабым… Потому в кузне всегда полумрак, чтобы легче следить за цветом металла…

***

Бренн открыл глаза и наткнулся взглядом на сырые каменные стены Загона. Впервые за полгода ему привиделся сон из его прежней жизни. Желто-красные переливы на металле, веселый огонь в горне, ободряющая улыбка Морая, сверкнувшая в полумраке…

Сегодня Игра. День смерти или день победы.

Уже за неделю до проведения Игры живцов и следующих за ней боев кортавида, стены Казаросса и городских зданий пестрели яркими афишами, сообщавшими о подробностях устраиваемого зрелища. Большими яркими буквами писали имена самых успешных бойцов, — как свободных, так и бывших порхов, сумевших выкупиться и теперь продающих свои умения за деньги. Листки с программой раздавались гостям у всех входов и на зрительных рядах.

Тухлый Краб, знаменитый своей легендарной алчностью, очень хорошо умел считать и рассчитывать, и потому стоимость билетов на самые верхние трибуны была доступна даже обитателям Канавы. Курочка, он ведь по зернышку клюет… Так думал ан Хурц, умудрявшийся разглядеть в себе, не смотря на жабью внешность, эту самую кропотливую курочку… Но основная доля прибыли набиралась за счет дорогих билетов на первые и центральные трибуны, а также — благодаря азартным игрокам и бешеным ставкам. Изучая списки бойцов, зрители заключали пари, причем это разрешалось делать и в антрактах, и даже в определенные моменты в процессе представлений. Хозяин Казаросса учитывал все мелочи, все зернышки…

Пресыщенный казнями и зрелищами, великий город скучал, если опытные бойцы расправлялись с морскими гадами слишком легко и быстро, а живцы на Игре отделывались лишь увечьями. Потому, чтобы насытить людской аппетит к кроваво-красочному зрелищу, гибель трети новобранцев на Игре рассматривалась как обязательный минимум. Пороки и страсти требовалось подпитывать, иначе влечение зрителей к представлению угасало.

***

В зелено-голубой воде древнего Аквариума растворено больше крови, чем соли, но в погожие дни она сверкает как изумруд, кожа молодых кортавида золотится под солнцем, а кровавые брызги кажутся особенно яркими и нарядными. Вместе с другими Бренн уже пару часов напряженно ждал лязга открываемого засова. Парни, которые сегодня провожали на Игру первую группу живцов, исчерпали запас насмешек и ободряющих слов, и сникли в глухом молчании. Бренн чувствовал, как в спину упираются их взгляды. Остающиеся сегодня в безопасности, они понимали, что судьба дала им лишь отсрочку на пару-тройку недель, и скоро с тем же безжалостным равнодушием насадит их на крючок… И тогда вслед за первой группой они покинут Загон, чтобы уже не вернуться.

Скудная порция жидкой похлебки не проталкивалась в горло. А больше ничего, кроме воды, им сегодня не давали. Да и плевать — от волнения Бренн все равно не мог глотать. Поставленная полгода назад цель — выжить, пробиться в группу лучших кортавида и выкупить свободу, теперь казалась далекой, как звезды, а все усилия казались тщетными. Даже лоху понятно, что обещание Тухлого Краба подарить ему свободу в случае победы над сквидом, дано лишь для вида, чтобы поддержать у зрителей репутацию «справедливого и доброго хозяина». Ведь нужно как-то обосновать тот факт, что уцелевшего живца — если он, конечно, уцелеет — сразу после Игры вновь отправляют в бой. А так — все приличия соблюдены, — великодушный владелец Казаросса Нут ан Хурц дарит шанс ничтожному, но везучему порху стать свободным. Правда, за определенную плату — за дополнительный смертельный риск. Неслыханная щедрость…

Наконец, дверь громыхнула. Сегодня Шило сопровождали четверо стражников, державших наготове тулвары — случалось, что психика идущих на смерть молодых живцов не выдерживала, и они нападали на охранников и воспитателей. Чтобы напрочь вышибить даже мысль о подобных выходках, в коридоре их ждали еще четверо стражей с короткими тяжелыми мечами и алебардами. Этим страшным оружием в случае бунта рубили всех порхов без разбора — глубокие рваные раны не оставляли надежды выжить.

До начала представления их держали в Отстойнике — душной раздевальне, пропахшей старой кожей, едким потом и страхом. Здесь уже было приготовлено не учебное, а настоящее оружие, которое им предстояло опробовать впервые, однако до особого разрешения никто из живцов под страхом смерти не смел к нему даже притронуться. Надсмотрщики следили за каждым движением порхов, и Бренн чувствовал их тайную надежду на то, что кто-то их живцов сорвется, и можно будет устроить показательную расправу над непокорным рабом.

Одних парней накатывающий волнами страх заставлял онеметь, другие были в крайнем возбуждении, и не могли успокоиться, страдая неудержимой болтливостью, остальные бестолково топтались возле узких окошек-бойниц, за которыми бурлила и пенилась жизнь свободных. С одной стороны бойницы Отстойника, выходили на празднично украшенные трибуны и арену, где уже все было готово к Игре, с другой — на шумную площадь перед главным входом в Казаросса, накрытую огромной тенью древнего здания. Казалось, что там собралось население всего города.

Касаясь виском прохладного камня, Бренн жадно смотрел на площадь, впитывая краски, голоса и запахи. За полгода заключения в подземельях, это было первое, и возможно — последнее свидание с родным городом. Квартал вокруг стен древнего центра развлечений лопался от обилия гостиниц, Веселых домов, дорогих и дешевых трактиров и шатров-закусочных, где кормили простой едой, но обильно и сытно. Яростные вопли зазывал эхом отражались от каменных стен. Шустрили разносчики, продавая лепешки с медом, жирные сладкие булки, горячие мясные и рыбные пироги. В лавках можно было отыскать любой товар: здесь продавали ветхие фолианты эпохи Раздора и дешевые книги с красочными картинками, целебные микстуры и редкие травы с юга, торговали тканями и готовой одеждой для простолюдинов и ноблесс, духами и притираниями, предлагали на разлив бочковый эль, синюху, сладости и механические игрушки… Вдоль стен тянулся ряд колясок и портшезов, возле которых сидели на коленях порхи-переносчики, ожидавшие хозяев.

К главному входу Казаросса то и дело прибывали паланкины богачей, легкие коляски, запряженные порхами, спешивались благородные всадники. Среди мужчин, потираясь о них бедрами и едва прикрытыми грудями, скользили молоденькие хусры, заманивая клиентов в Веселые дома и продавая картинки оголенных дев в крайне возбуждающих позах и разных видов соитий, где в качестве половых партнеров выступали собаки, свиньи, ослы, обезьяны и жеребцы.

Бренн напряженно выискивал знакомые фигуры и лица, — сегодня он постоянно думал о Дуги и Морае — вдруг здесь окажется кто-то из них, ведь теперь им точно известно, что он в Казаросса… И вполне может быть, что они купили билеты на балкон. Хотя вряд ли они на площади — ведь для простолюдинов предназначены входы в боковых арках здания. Да и если бы он их увидел, то все равно не смог бы подать знак…. Надо заставить себя отвернуться, надо…. Но оторвать взгляд от кусочка прежней жизни, бурлящей за узким, как щель, окошком, не получалось.

В желудке застыл кусок льда, надежда на жизнь и возможное бегство благополучно сдохла еще вчера, когда он провернул в голове все сведения, которые ему любезно изложил Акулий Хрящ. И что толку было обсуждать план боя? Даже если он уцелеет в Игре, то остатков яджу вряд ли хватит, чтобы справиться с огромным хищным гадом.

Потребуется целый мешок удачи от Перу-Пели.

Потребуется много чего еще…

***

К главному входу для благородных направлялась открытая коляска, запряженная бледнокожей порхой, которая бежала, напрягаясь изо всех сил. На бритую голову невольницы была надета лошадиная узда, на плечи и шею хомут, к которому крепились оглобли. Ременная упряжь туго охватывала ее груди и проходила меж бедер. Кожаный треугольник прикрывал лобок невольницы, оставляя обнаженными ягодицы, исхлестанные плетью. Полулежащий в кресле Непорочный в красной широкополой шляпе то и дело дергал за поводья, и голова женщины откидывалась назад. Жрец не использовал лошадь или сильных упряжных порхов-мужчин, — похоже, он наслаждался мучениями молодой рабыни. Если порха замедляла бег, гибким стеком жрец наносил удар по ее заду и на коже вспухал багровый след. Еще две невольницы, бегущие рядом с коляской, обмахивали Непорочного огромными веерами из хвостовых перьев джаккайских дивноптиц. Коляску сопровождали четверо вооруженных телохранителей и двое эфебов.

Экипаж подъехал ближе, развернулся, и Бренн увидел лицо жреца. Ненависть и давний детский страх сжали сердце — невольницей управлял Отец Непорочных Скаах ан Хар. Лунообразное лицо, очки цвета тухлой крови и приветливая, будто приклеенная улыбка, не сходившая с губ, даже когда жрец энергично хлестал рабыню.

Увидев продавца желтых слив, Верховный жрец резко натянул поводья и упряжная порха издала вопль, схватившись за мундштук во рту — по-видимому жесткое грызло впилось женщине в небо и язык. Это вызвало довольные смешки юных эфебов.

— Ах ты гнида подкожная… — пробормотал Бренн, ощущая ярость и свое полное бессилие помочь, наказать, отомстить…

Пожилой разносчик, кланяясь, подбежал коляске и протянул Жрецу блюдо с огромными сочными сливами. Выбрав и надкусив сливу, Скаах, скривив губы, отшвырнул ее и тут же «пришпорил» рабыню, хлестнув стеком. Коляска резко тронулась, и торговец не успел отскочить — тяжелое колесо прокатилось прямо по его ступням в веревочных сандалиях. С воплем упав на спину, старик корчился, схватившись за раздавленные пальцы. В пыли золотистыми шарами сияли сливы.

Жаркая злость, ударившая в голову, и жажда мести подстегнули Бренна не слабее бича. Кроме Скааха, который изуродовал его детство, перед глазами всплыла самодовольная холеная рожа Вислоусого. Эти скоты ответят по полной! Бренн Ардан не поплетется безропотно на заклание, как жалкая овца… Он не сдохнет ни на Игре, ни в клюве поганого сквида… Он сам задушит этого морского гада, он выгрызет его сраный глаз!