Жернова. Книга 1

Глава 18. Атака

Лаар, провинция Тьерр

На выходе из Драхенрисс кортеж ожидали посланники короля Готфрида и гвардейцы в качестве дополнительной охраны. Поспешно распахнув дверь и быстро спустившись из вагона, не дожидаясь услуг Юцхана, Илайна будто проснулась от удушающего воздействия Тропы дракона. Она глубоко вдохнула свежий горный воздух и просияла, увидев дядю — рэя Олларда — бывшего зятя и по совместительству главного советника короля. Его первая любимая жена, умершая в родах пятнадцать лет назад, была младшей сестрой Готфрида. И хотя советник формально не являлся кровной родней прионсы, он всегда относился к ней, как к дочери. Илайна искренне расстроилась, что за эти годы Свер ан Оллард заметно постарел и похудел, а его густые темные волосы будто припорошил снег. Но в глазах сурового министра отразилось столько тепла, что, пренебрегая этикетом, она бросилась ему навстречу. — Дядюшка, дорогой, как же я рада вас видеть!

Он протянул ей обе руки, и она тут же сжала их. — Ты стала просто красавицей, малышка… прошу простить, Ваше Высочество, — советник с явным удовольствием разглядывал племянницу, — и, хотя это было ожидаемо, ваша прелесть кажется мне несказанно дивной!

Илайна сразу поняла, что рэй Оллард запнулся от неуверенности в том, как именно он должен обращаться к взрослой прионсе — наследнице престола, и она сразу избавила его от сомнений: — Дядюшка, прошу, обращайтесь ко мне на «ты», когда мы наедине, — мне так не хватало тепла все эти годы, — прошептала она, тихо засмеявшись.

— С радостью, дитя мое, — улыбнулся Свер ан Оллард, прикоснувшись губами к ее макушке. Он не отрывал испытующий, мягкий взгляд от ее лица, и его глаза заблестели. — Прости, детка… — что-то я стал слезлив, как дряхлый крокодил, — пробормотал он. — На миг мне показалось, что воскресла моя милая Цецилия — ты стала невероятно похожа на свою тетю — те же огромные глаза, как изумрудная вода в лагуне, сияющие медью волосы… Даже черты лица…

Он проглотил комок в горле. Илайна вспомнила портрет первой жены Олларда, зеленоглазой красавицы с золотисто-рыжими кудрями, — и пожалела, что тетя умерла в родах столь рано, оставив сиротами двух сыновей шести и восьми лет… Если бы тогда выжила новорожденная малютка, то сейчас ей было бы столько же лет, сколько Илайне, и, наверняка, кузины-ровесницы стали бы лучшими подружками. Если бы…

— Как отец, матушка? Мой брат? Он не женился?

— Не дождутся тебя, Илайна… — Советник расправил плечи и с улыбкой торжественно сообщил: — Докладываю, Ваше Высочество, — король Готфрид находится в предвкушении порадовать свою любимицу балами, турнирами, празднествами, нарядами и драгоценными безделушками, столь милыми женскому сердцу. А королева Элмера, обычно такая выдержанная и спокойная, просто вся извелась от нетерпения увидеть вас… Что же касается вашего брата, то Лизард до сих пор не женился, и, похоже, не собирается…

***

Караван быстро двигался по широкому Южному тракту через провинцию Тьерр мимо цепи невысоких лесистых кряжей, за которым простирались окутанные желтым туманом Ржавые болота. Ветра не было, солнце село, и языки тумана, добираясь до тракта, придавали сумеречному свету за окнами таинственную призрачность.

— Я ведь здешняя, с Манчака, что к северу от болот… — таинственным шепотом сообщила Гретта, наклонившись к Илайне. — У нас сказывали, будто в Ржавых топях тоже живут … только не люди…

— Конечно, не люди, — прионсе было не страшно, а весело, — в болотах, насколько я знаю, обитают лягушки, цапли, жабки, ну и змеи, наверно, водятся…

— Да, нет, вашвысочество, не смейтесь, — отмахнулась служанка, — вовсе не жабки… а склизкие монстры, что растут в болотной жиже. Прозываются они — сосуны. На башке у них на длинных отростках торчат три глаза, которые шевелятся над водой и выглядывают добычу. И как только увидит такая монстра путника заблудшего, она кааак пасть свою огроменную разинет, а из нее кааак выскочит длинный мокрый язык да и развернется аж… — она задумалась, подбирая пример, — ну вот, как от нас до тех «мороков». — Гретта показала на старые дуплистые дубы, с ветвей которых свисали длинные белесые космы мха, похожие на колышущиеся лохмотья. Илайна кивнула, сдержав улыбку, а доверчивые кастраты выкатили от страха глаза.

— Он, язык-то, когда сосун дремлет в болоте, во рту клубком свернут, — продолжала свой рассказ Гретта. — Так вот — этим самым шершавым языком он хвать беднягу, как муху, или комара, и прямо в рот свой поганый затаскивает…

— Гретта, — засмеялась Илайна, — да какого же размера рот должен быть, чтобы человек туда влез, сама подумай…

— А у сосуна пасть, как у змеи растягивается, — с торжеством поведала служанка, — вы сами, вашвысочество, не видели никогда, — вот и смеетесь. А мне об этом еще прадед рассказывал, — с упоением продолжала она свою историю, наслаждаясь страхом рабов. — А его челюсти… — да вот так прямо и раскрываются, — она показала на большой сундук с откинутой крышкой, и Жасмин, что сидел возле сундука, испуганно отпрянул в сторону. Гретта засмеялась, блестя белыми зубами, очень довольная произведенным на порхов впечатлением.

— А в пасти огромные зубы, — пощелкала зубками Илайна и, дразня служанку, высунула язык.

— А вот и нет, — с превосходством заявила Гретта, — вы, вашвысочество, небось про поцелуй сосуна и не слыхали? — спросила она и замолчала, нагоняя жути.

— Ладно, ладно, рассказывай…. — Илайне действительно стало интересно, что на этот раз напридумывает неугомонная Гретта. Фантазия у той была неистощима. Евнухи вытянули шеи, чтобы не пропустить ни слова.

— Им зубов и не надобно вовсе. Они как человека языком своим длинным шершавым выдернут, так его голову челюстями своими схватывают и начинают сосать да причмокивать. Так сосать, что с костей все мясо слазит. А бедолага, говорят, прям во рту у монстры вопит, жуть как вопит! Раз, сказывали, разбойники какие-то сумели чудище убить и мужика за ноги из пасти вытянуть. Так у него на черепе одни отрепья кожи остались, даже глаза были высосаны — монстра их очень любит…

— Хватит, Гретта, — Илайна поморщилась, не желая слышать противные подробности, — ты вон насмерть мальчиков перепугала. — Ей стало неприятно, а перепуганные порхи, и правда, сидели с открытыми ртами, прижавшись друг к другу.

— Идите, возьмите сладости, — подозвала она евнухов, — Гретта, ты своими сказками застращаешь всех слуг и охранников! И что мы будем делать, скажи на милость, если вдруг на нас и правда кто-нибудь нападет? Все стражники и даже верблюды, будут трястись, как мыши, напуганные твоими ужасами.

Жасмин и Лилия подползли к столику с пирожными и фруктами и стали торопливо набивать рты, словно опасаясь, что хозяйка вдруг передумает. Гретта брезгливо смотрела на юношей. — Как это вы, вашвысочество, так душевно с порхами обращаетесь? Не пойму я вас, хоть сто лет знаю…

— И правда — сто лет, — согласилась Илайна. — Только не думаю, что отдать ненужные мне сладости имеет хоть какое-то отношение к душевности, — голос ее стал холодноватым, но служанка не обратила на это никакого внимания. За прошедшие годы Гретта стала очень близка своей госпоже, и ей позволялось гораздо больше, чем даже высокородным фрейлинам, окружавшим маленькую прионсу в Розаарде.

— Вы их видите, — ну порхов этих. Все возитесь с ними… А никто другой из господ их даже не замечает, а уж тем более кастратов. Они же навроде скота, только говорящего… — рассуждала Гретта. — У нас в Манчаке на полях почти сотня клейменых порхов работает, так их строго держат — в хлеву, и едят они, как свиньи — из корыта…

— Превратить человека в животное угрозами и болью очень даже легко. — Чуть подавшись вперед, Илайна заглянула в круглые голубые глаза служанки. — Но, Гретта, разве можно быть уверенным, что… с тобой или со мной такое не случится?

— Уж в этом-то я уверена, — служанка повела полными плечами, — я дева свободная, — она горделиво выпятила упругую грудь и поправила белоснежный чепец, украшенный тремя рядами кружевных оборок.

— Мне бы твою уверенность, — странным голосом произнесла Илайна, и Гретта уставилась на нее с недоумением.

— Синдри Жизнедатель! — да что ж вы такое говорите-то, вашвысочество?! — запричитала служанка, и ее щеки и грудь покраснели от негодования. — И вообще, что-то скоро вы позабыли, как евнухи в Садах скалились, когда вы ихние уборные от дерьма отмывали? Им же, уродцам поганым, все ваши мучения, да унижения только в радость были…

Илайна невольно поджала пальцы на ногах, — она очень хорошо помнила боль от розог, которыми ее хлестали по нежной коже ступней за отказ мыть полы, приучая терпеть наказание без слез и воплей. В голове раздался сухой монотонный голос наставницы Морны: «Будущая королева должна сохранять достоинство в любой ситуации». «Ну, конечно», — мысленно ответила ей Илайна, — «даже отскабливая пол от грязи».

— Во-первых, Гретта, — начала она, неожиданно для себя самой копируя нравоучительные интонации Морны, — в Садах служили взрослые или старые кастраты, обученные обращаться с воспитанницами без особого почтения. Как я понимаю, это делалось специально — чтобы приучить нас к смирению, и одновременно — привить ненависть и презрение ко всем порхам. А эти мальчики? Они же ни в чем не виноваты. Их детьми вырвали из рук матерей и изуродовали, заставляя пресмыкаться перед хозяевами.

Лилия неожиданно наклонился и потерся щекой о ее голую ступню, щекоча кожу темными шелковистыми кудрями, а Жасмин стал лизать ей пальцы. Вздрогнув, Илайна отдернула ножку, — ей стало стыдно, противно, ей хотелось завизжать и даже ударить рабов… Но увидев благодарные глаза Лилии и Жасмин, она подавила раздражение и удержалась от того, чтобы грубо оттолкнуть их. — Не надо так делать, — строго сказала она, — никогда!

Из секретных девичьих разговоров Илайна давно узнала, что в Ариании красивых кастратов учат ублажать знатных дам разными способами, и эти сведения вызывали у нее одновременно и жгучий интерес, и брезгливость. Похоже, и к ней привели этих молодых евнухов, чтобы, не опасаясь за свою девственность, она могла получать телесное наслаждение от умелых ласк дрессированных порхов. Фуу — скривила губы прионса, поняв вдруг, что брезгливость она испытывает к самой себе… Слава Жизнедателю, что у дам-ноблесс в прекрасном Лааре нет таких омерзительных пристрастий…

***

Все произошло столь стремительно, что поначалу Илайна даже не успела испугаться.

Ббббах! Удар! Казалось, — ствол дерева или огромный валун свалился на крышу вагона, заставив его содрогнуться… хотя как это могло случится — ведь скальные каменистые осыпи и лесистые холмы тянулись на расстоянии от тракта. Гретта едва удержалась на ногах, ухватившись за лестничные перила, порхи шлепнулись на животы, Илайна вцепилась в подлокотники кресла, лихорадочно пытаясь сообразить, что происходит. Первая мысль «упало дерево… камень» — сразу погасла, когда второй удар потряс крышу, и сверху раздался скрежет.

Оцепенев, она с ужасом смотрела на потолок — деревянная обшивка с треском лопнула, и сломанные доски, как бумагу, разодрали атласную обивку салона. Из проломанного отверстия внутрь хлынул красноватый свет заката. Гретта визжала, как резаная, сидя на полу в ворохе пышных юбок.