переКРЕСТок одиночества 2

* * *

За приветливо мигающий огоньками свечей стол я усаживался с широченной улыбкой человека познавшего райское блаженство еще до смерти.

А может это и не преувеличение. Что нужно для полного счастья усталому охотнику вернувшемуся после многодневного отсутствия?

Ответ прост — банька. Правильная умело натопленная банька, неспешное и вдумчивое в ней пребывание, пара хороших веников. Но это в идеале. Я вполне обошелся куском мыла и долгим горячим душем. Мыло ушло без остатка, отмытое до скрипа и пропаренное красное тело казалось невесомым, чистое белье и легкая одежда… да. Я будто в раю побывал.

Еще до принятия душа, стоя голым за полуприкрытой дверью, договорился со старушкой о немедленной стирке своих пропотелых вещичек — белье, рубаха, нижние штаны и прочее, что все эти дни впитывало в себя соль и грязь. Под душем я провел час. А когда вышел — меня ждала сложенная влажная одежда.

Следующие полчаса ушли на подъем в хижину, развешивание постиранного, проверка верхней одежды, придирчивый осмотр снаряжения, чистка остроги и ножа, кропотливая проверка обуви. Только закончив с этим, спустился в Холл и шагнул к столу.

А стоило усесться — и передо мной встала чистая тарелка с большим куском вареного мяса, большой стакан с прозрачным бульоном, а к нему и красивая фарфоровая чашка с бледноватым чаем. Медленно, но верно, запасы чая подходят к концу.

Чай…

Чая много не бывает. Любой чаевник подтвердит.

Моя мудрая бабуля ко многому относилась с умело выпестованным равнодушием. А вот без крепкого черного чая с сахаром обойтись не могла. Каждый день после обеда, часам к четырем-пяти вечера, выполнив все неотложные дела, она подходила к крохотному столику в углу кухоньки, где у ней стоял старенький советский электрочайник, поднос и заварочный чайничек. У столика она проводила минут двадцать, колдуя с черной байховой заваркой — дешевенькой, но пахучей — иногда с листиками каркаде и сахаром. Возвращалась с двумя стаканами черного чая, один вручала мне со строгим наказом не забыть на ночь почистить зубы. Усаживалась у окошка со стаканом чая и сидела так, отпивая чай крохотными глотками. Я любил это время — ведь во время первого особого чаепития лицо бабушки разглаживалось, становилось очень красивым, спокойным и добрым…

Я с благодарностью кивнул двум улыбчивым старушкам, что принесли угощение. Покивав в ответ, они поспешили к котлу, вокруг которого, как всегда, в таких случаях уже толпился местный люд. Старики знали — сегодня их ждет обильное сытное угощение. Для многих оно может стать последним — переедание. Хотя нет, не для многих, а для единиц — в Холле наконец-то начали следить за этим.

Моя рука сама собой потянулась к чаю — о нем мечтал во время отсидок в сугробах. Но сдержался и отпил сначала бульона, после чего заработал ножом и вилкой, нарезая мясо на тонкие ломтики и отправляя их в рот. На столе трепетали две сальные свечи, с треском сгорали застывшие в жире белые волоски.

Стукнули три тарелки, за стол уселись трое званых гостей.

Матвей.

Федорович.

Тихон Первый.

— Уж и не ждали — повторил Матвей недавно сказанные им слова, когда он провожал меня до лестницы ведущей к Центру — Вернулся.

— Я же предупреждал — улыбнулся я, на мгновение оторвавшись от поглощения пищи.

Голода не было. Только сонливость и разморенность. Но есть я себя заставил. Мясо. Белок. У меня нещадно ноют мышцы — подмороженные, перенапрягшиеся. Я не давал себе пощады, ночуя в сугробах, тренируя удары и перекаты, взбираясь на холмы и спускаясь с них, таская за собой трупы и медвежьи туши. Пусть желудок сжался и не хочет еды — я заставлю. Я напитаю себя нужным и может даже чуть избыточным количеством белков, жиров и углеводов. Все лишнее потом сгорит на морозе.

— Почернел, осунулся — подхватил Федорович, внимательно оглядывая меня — Пальцы вспухли на левой руке. Подморозил?

— Чуток — кивнул я — Заснул и не заметил, как рука выскользнула из варежки. Вовремя проснулся.

— Это да… выпьешь? Мы чуть оставили.

Отодвинув опустевшую тарелку, я, продолжая жевать, поднял с колен и положил на стол небольшой сверток. Внимательно оглядел лица присутствующих, особенно задержавшись взглядом на лице благостно улыбающегося Тихона Первого, предводителя монахов и настоятелья монастырского. Я специально попросил позвать и его, зная, что он обладает огромным влиянием на многих стариков. И его влияние только увеличивается.

Поэтому, не разворачивая сверток, я предупредил:

— Ожидаю от всех понимания и гибкости в мышлении. Сходу ничего отвергать не надо. Это я больше к вам — я снова глянул на Тихона.

Седой монах спокойно кивнул и, совсем не церковным языком, ответил:

— Торопиться с выводами никто и никуда не станет.

— Что же там такое? — удивились старики.

— Ничего нового — хмыкнул я — Уверен, что там, в Замке, это давно уже есть и растет.

— Растет?

— Вот.

Развернув сверток, я убрал руки, чтобы все могли увидеть небольшую охапочку плоских травяных стеблей. Дождавшись, когда все насмотрятся, я пояснил:

— Нашел под трупом разорванного сидельца. Трава питалась им — трупом. Я рискнул попробовать и сильно удивился — прямо вкусно. Потом ел еще несколько раз и пошло только на пользу. Учитывая наш однобокий рацион — не считая подачек с Замка… разнообразие нам не помешает. Клетчатка, углеводов чуток — прямо как доктор прописал. И вырастить труда не составит — все что надо это мясо пусть даже и подмороженное. Ну может еще холод — раз она в минусовой температуре растет. Я предлагаю устроить на кладбище что-то вроде теплицы. Или холодницы? Как-то так в общем.

— Это еда — коротко сказал Матвей и с хлюпаньем втянул в себя скопившийся на тарелке бульон и жир.

— Еда — подтвердил и Федорович, украдкой взглянул на молчащего Тихона.

Поняв, что дальше молчать не получится, монах осторожно произнес:

— На телах сидельцев траву растить… бесовское это дело. Грешное.

— В чем тут грех? — удивился Матвей — На могилах вишни растут, а детишки едят. И что? Вишни бесовские? Дети грешные?

— Вишня с земли соки берет — не согласился монах — Но не тела усопших грызет. А к тому времени как дерево подросшее пробьется в могилу и сквозь гроб корни проведет… к тому время в тому гробу разве что прах иссохший обнаружится.

— Зачем растить траву на людских трупах? — прервал я их — Мыслите ширше. Эта травка — порождение здешних мест. И пусть она хищная, плотоядная, но эволюцией приучена жрать в первую очередь не наше мясо, а здешнее. Понимаете?

— Медвежатина? — оживился Федорович.

— Не только — качнул я головой — Повторюсь, мужики — мыслите ширше. Растения к жизни приспособлены куда лучше нас. И жрать могут многое. Короче — надо пробовать разное. Я минуты три подумал и на ум сразу несколько вариантов сырья пришло. Отборное мясо траве на съедение бросать — глупо. А вот порезанную кожу, перемолотые кости, немного подтухшей крови и содержимого кишечника… все это перемешать — и предложить травке. Вдруг угощение ей по нраву придется? Еще варианты — черви дохлые. Мы их есть не можем. Но вдруг трава сможет? Если не в чистом виде — то подмешивать червятину к медвежатине. Нужны эксперименты. Терпеливые и постоянные. Нужен контроль.

— Что-то больно сложно звучит — почти беспомощно развел руками Матвей.

— Нет тут ничего сложного — возразил я — Чушь! Поэтому Замок и преуспевает! — они не боятся мнимых сложностей. Все что нужно — отгородить уголок кладбища. Сделать там что-то вроде длинных плоских лотков — да просто льдом и снегом выложить края приподнятые. Внутрь наложить размолотую кашу удобрения, присыпать чуть снежным крошевом. Посадить семена травяные — они вот тут скрываются на концах вздутых. В один лоток — такое сырье, в другое — второе. Вести записи.

— В этом грех есть? — глянул Федорович на Тихона Первого.

— Никакого — коротко и веско отозвался монах.

Отозвался настолько веско, что тема сразу оказалась закрыта. Не удовольствовавшись этим, монах добавил:

— Пробовать надо. И немедленно. Грех таким шансом пренебрегать.

— Думаешь в Замке она уже есть?

— Попробуйте — предложил я — Сразу ощутите знакомый привкус.

Все — кроме Тихона — взяли по травинке, неторопливо разжевали. Я скользнул взглядом вокруг и убедился, что за нами наблюдают многие. Еще бы — трава какая-то, жуют… всем жутко интересно.

— Как в похлебке замковой! — первый догадался Матвей.

— Да — кивнул я — Траву растирают и добавляют. Я тоже по вкусу догадался. Замковые — молодцы. Но и мы не хуже. Тихон… а вы почему не едите?

— А эта трава росла на…

— Ну да — усмехнулся я — На трупе разорванном. Что ж — попробуете траву, что вырастет уже на другом удобрении. О удобрениях — надо пробовать и наше родное добавлять.

— А что у нас родного такого найдется? — удивленно вскинул голову Федорович.

— Говно наше! — буркнул Матвей — Вот уж чего в избытке… Дело стоящее. Кто займется?

— Монахи — не стал я медлить с ответом — И вы. Пусть рядом, но отдельно. Делайте две теплицы на кладбище.

— А чего раздельно?

— Монашество и церковь всегда особняком — ответил я — У нас обязанности и наряды. А у них — послушания. Короче — пусть они по-своему делают, а мы по-своему.

— Мудро — склонил голову Тихон — Мудро…

На стол лег второй сверток, что был раза в два больше первого. Развернув ткань, я продемонстрировал старикам жалкие трофеи.

Электронные часы, немного золотых и серебряных украшений, различные монеты, банкноты, чуток лекарств, перочинный нож, пуговицы, катушка толстых красных ниток, крохотная иконка, пластмассовый крестик, несколько серебряных зубов, две пары аккуратно свернутых носков. В общем все то, что я обнаружил там и сям во время своего долгого похода.

Поделив кучу надвое, половину отодвинул к Тихону, а вторую к Матвею и Федоровичу. Пояснил:

— Пора делать запасы. Уже говорил это и повторю еще раз. И пора возвращать моральные нормы. Пусть через силу и через бой — но возвращать.

— Ты это о чем?

— В первую очередь — чистоплотность. В Холле дикий срач. Сейчас стало гораздо чище. Но надолго ли? Надо приучать народ к регулярной уборке. Дальше — образ жизни. К примеру, кто может помешать сегодня же после ужина почитать вслух интересную книгу? К черту уныние, да здравствует веселье! Тормошите людей! Не давайте им тупо смотреть в стену!

— Молитву во время ужина — осторожно предложил Тихон.

— Легко — кивнул я — Главное — подальше и повыше от животного уровня. Чтения, песни, молитвы, общие зарядки по утрам, работы в будущих теплицах, работы по уборке. Придумать можно многое. И все пойдет на пользу — когда люди заняты делом им некогда предаваться унынию. Этой истине много веков, и она никогда не устареет. Это я в первую очередь про мирских говорю. У монахов наших дел невпроворот, как я погляжу. Драят, чистят, выметают, поклоны бьют, с людьми беседуют.

Тихон улыбнулся и сказал:

— Если с травкой сей дело выйдет — забот прибавится. И оно к лучшему.

— Нужны и настоящие теплицы — добавил я — Здесь. Прямо в Холле. Пришло время накапливать почву, разогревать ее, удобрять, прогревать.