Голос крови

День пятый

Оберсдорф, как обычно, возлежал в почти до предела откинутом кресле, засунув одну ногу между столешницей и левой тумбой, перекинув через нее вторую и слегка покачивая массивным «армейским» ботинком. Наверняка что-то нашел! Иначе сидел бы не развалясь, а скрючившись, и длинные пальцы не подергивали бы мочку вытянутого, как у эльфов, уха, а летали с мышки на клавиатуру и обратно.

– Левушка! – радостно воскликнула Арина. – Я так и знала, что у тебя для меня что-то хорошее есть! Иду мимо, думаю: дай загляну, наверняка Левушка по этому проклятому письму уже все что можно и что нельзя, определил. Да?

Сквозь самодовольство на Левушкином лице проступило раздраженное «кой черт тебя принес»:

– Я тебе кто? Ясновидящий? Что ты услышать хотела? Документ изготовлен на черно-белом лазерном принтере с довольно старым картриджем. Если найдешь подозрительный принтер, думаю, можно будет его идентифицировать.

– Погоди… Как – если найдешь? А разве… Говорят же, у принтеров есть что-то вроде встроенной подписи…

– Ты про знаменитые желтые точки? Ну есть. Но, во-первых, не у всех, хотя у ведущих производителей – да, имеется такая фишка, там и серийный номер, и время, и много чего еще фиксируется. Но – у цветных. У черно-белых, увы, такая опция отсутствует.

– То есть определить, какой это принтер, невозможно?

– Только если дашь что-то для сравнения. И то скорее картридж, чем собственно принтер.

– Ну прости, – вздохнув, она отступила в коридор. Ясен пень, Оберсдорф злится, кому приятно, когда что-то не получается, пусть даже по независящим от тебя самого причинам. Эдакий удар по профессиональному самолюбию! Как там было у Хайнлайна? Если я скажу шефу, что не могла добраться до места из-за перекрытой границы, он мне просто не поверит. Зачем приперлась, в самом-то деле? Могла догадаться, что если бы результаты были, он уже позвонил бы! Испортила хорошему человеку настроение, трижды балда!

Дверь Левушкиного кабинета уже почти закрылась, когда изнутри донеслось:

– Постой! Вершина, ходь назад!

Арина робко вернулась, скромно остановившись сразу за дверью.

– Да сядь ты уже! – скомандовал Оберсдорф, похлопав левой ладонью по соседнему креслу.

Она села.

– Сбила ты меня. Ну правда же, не могу я этот принтер чертов определить!

– Да я разве…

– У меня для тебя кое-что другое имеется. Внимаешь?

– С трепетом.

– Так вот. К вопросу о локализации телефонов. Я тут посидел, посмотрел на передвижения мужа.

– В смысле его телефона?

– Ну да. Ясно, что телефон можно с собой не таскать, но… – в Левушкином голосе явственно слышалась обида.

– Левушка, не сердись. Я ж не придираюсь, что информация не стопроцентная. Лучше хоть какая-то, чем вовсе никакой. Тем более, раз ты про это говоришь, значит, что-то любопытное нарыл.

– Может быть. Если ты забудешь ненадолго про УПК… Потому что если действовать официально, ты мне напишешь распоряжение, я, соответственно, обращусь к представителям мобильного оператора, они ответят, что давайте постановление суда, ты пойдешь за разрешением…

– Левушка, про «официально» я тебе сама могу рассказать. Считай, я вообще не в курсе процессуальных норм. Опера вон тоже добывают инфу, не особо на УПК оглядываясь. А после начинается – нам надо реализоваться, Вершина, давай, оформляй, как положено. Это нормально.

– Ну я я тебе что, не опер, что ли? Имею право на сбор оперативных данных. Мишкин с коллегами живых свидетелей трясет, а я электронику. Какая разница?

– Тоже верно. Так что там интересное с передвижениями господина Семина?

– Ну… не то чтобы именно с передвижениями. Господин этот в последнее время не однажды звонил на некий номер. И с этого номера ему тоже звонили. Не то чтобы очень часто, но… регулярно.

– Поэтому ты меня просил об УПК забыть? Мы ж не изымали телефон мужа, с какой стати? И кто тебе историю его контактов вот так запросто выдал, тоже вопрос интересный. Нет-нет, я, заметь, этот вопрос не задавала.

– Умница. Лучше тебе этого не знать. Они, видишь ли, не только перезванивались. Телефон этот несколько раз рядом с семинским засветился. В одной соте то есть. И я глянул, нет ли там где камер поблизости.

– И? – она даже кулаки стиснула от нетерпения.

– Баранки гну! – на его вытянутую физиономию вернулась довольная ухмылка. – На вот, сама гляди! Хороша, а?

Блондинка на мониторе была настолько хороша, что Арина не сразу поняла, что перед ней стоп-кадр с камеры наблюдения. Ясно было, что Оберсдорф выбирал кадр получше, но этот вполне можно было принять за портретную съемку. Пышная грива пепельно-русых волос мягкими волнами обрамляла смугловатое лицо, широко расставленные зеленые глаза сияли, полные вишневые губы слегка улыбались, открывая безупречные зубы. Ноги под узкой юбкой были тоже… безупречны. Даже в обычном для камер наблюдения ракурсе «немного сверху», они выглядели длинными. И это при том, что туфли были отнюдь не на шпильках, на аккуратном каблучке не более двух дюймов. Строгий костюм в тон помаде смотрелся сексуальнее «эротического» белья. Бомба, как есть бомба! Леди ин ред, чтоб ее!

Элиного мужа за столиком открытого кафе, к которому «бомба» только что, видимо, подошла, Арина сперва даже не заметила.

Оберсдорф щелкнул мышкой, и картинка задвигалась: Семин, приветственно улыбаясь, приподнялся с плетеного креслица, леди в красном плавно опустилась на соседнее. Еще один щелчок – картинка опять застыла.

– Нежностей между ними я не наблюдал, – сообщил Оберсдорф, – но надо ж быть полными идиотами, чтоб перед камерами миловаться. Но консенсус у этой парочки, как мне кажется, полный. Если досмотреть это милое видео, наши голубки после недолгой беседы сядут в семинский «БМВ» и уедут. И это их обычный протокол. Встречаются, потом куда-то уезжают.

– Кто она?

– Дина Сергеевна Шестопал. Больше пока не успел, извини, я ее только что нарыл, чем девушка дышит-занимается потом, если тебе интересно, раскопаю. Только адрес. Квартирка у нее на Покровке.

– Бывшая Советская?

– Бывшая Советская, бывшая Губернаторская, далее со всеми остановками.

– Ничего себе! – охнула Арина.

Неужели это и есть ненавидящая детей Дина, о которой упоминала Аля-Наташа? Сколько у Семина знакомых девушек по имени Дина? Но адресок-то у нее непростой, ох, какой непростой. Бывшая Советская проходила через самый что ни на есть исторический центр города, и жилых домов там почти не осталось – кроме тех, что прошли некую «реконструкцию», цены после которой взлетели чуть не до небес, еще не достигая московских, но приближаясь к ним почти вплотную.

– А еще какие-нибудь Дины в его контактах есть?

– Вроде не попадались. А что, есть варианты?

– Не знаю, Левушка. Просто мне вчера про некую Дину из числа семинских знакомых говорили.

– Ну что, исследовать эту дамочку? – ухмыльнулся тот.

– Конечно!

– Тогда вали отсюда, у меня еще работы вагон, это-то я так пока, на общественных началах…

– Уже ушла! Звони, как что-то появится.

Завернув за угол коридора, она словно на стену наткнулась.

– Какие люди! – воскликнул схвативший ее в охапку Зверев. – А я тебе звонить как раз собирался. Или тебя тот конверт с требованием выкупа уже не интересует?

– Ты же сказал, что там практически чисто, одни ошметки. Даже объяснил, как такое возможно.

– Ну объяснил. Но! – Лерыч воздел указательный палец. – Дотошность и тщательность – наше все. И второе наше все: не бывает злодеев, которые не совершают ошибок.

– Лерыч, не томи!

– Нашлось два подходящих неполных отпечатка. Один на бумаге, другой на тысячной.

– Но…

– Вершина, я же сказал, что первое наше все – это тщательность и дотошность. Поиск по неполным данным – это, скажу я тебе, тот еще геморрой.

– Неужели нашел соответствие?

– Держи установочные, – он церемонно, с поклоном, протянул ей лист, кажется, еще теплый после принтера. – Синицын Вячеслав Сергеевич, двадцати четырех годков от роду, Яблоневый бульвар, семнадцать. Живет один, ну, тут у меня все отражено.

– И чего ж тянул?

– Это ты тянешь, а я этого типа только что выловил. Так что давай вперед.