На грани выживания

Глава 10

Ханна

День восемьдесят восьмой

Вторая встреча в мэрии прошла хуже первой.

Ханна не думала, что такое возможно, но она ошибалась. Определенно.

Вновь назначенный городской совет объявил историческое здание суда в стиле греческого возрождения, расположенное в центре города, фактическим местом расположения мэрии, как и прежде, до того, как Розамонд закрыла общественные собрания и перенесла совет в свой дом.

Дневной свет проникал через высокие окна вдоль задней стены, обеспечивая достаточное освещение без электричества в большом помещении высотой в два этажа с позолоченными арками, белыми колоннами и деревянными дощатыми полами.

Воздух был прохладным, но не морозным, хотя люди собрались вместе и надели верхнюю одежду. Исторические памятные вещи и музейные экспонаты переместили в одну из боковых комнат, чтобы освободить место.

Ранее Дейв организовал добровольцев, чтобы расставить несколько сотен металлических складных стульев. Все места оказались заняты, несколько десятков человек втиснулись на задние ряды, еще больше теснились в проходах.

Члены совета сидели за двумя прямоугольными столами, стоящими бок о бок на деревянном помосте в передней части зала.

Дейв Фаррис, Аннет Кинг, Хосе Рейносо, Майк Дункан, офицер Хейс и Дэррил Виггинс изначально входили в совет.

После смерти суперинтенданта и ее сына Джулиана, а также потери шефа Бриггса и Ноа, совет проголосовал за добавление Ханны, Бишопа и Саманты Перес, также офицера полиции Фолл Крик.

Ханна сидела на одном конце между Дейвом и Бишопом. Дейв принес мегафон на батарейках, но в историческом здании звук разносился хорошо, поэтому, пока люди вели себя тихо и уважительно относились к оратору, он им не требовался.

Однако мало кто вел себя уважительно. Или тихо. В обширном зале эхом разносился гневный ропот, бормотание и жалобы. Горожане волновались, их голодные лица оставались напряженными и хмурыми.

Они уже провели более двух часов, решая судьбу пятидесяти одного дома в «Винтер Хейвене», недавно освобожденного от ополчения — пятидесяти после того, как дом Ноа сгорел дотла.

Небольшой, самодостаточный район работал на солнечных батареях, защищенных от ЭМИ-атаки, и располагал отдельными общими системами колодезной воды и септиков.

Насколько все знали, это единственная община в юго-западном Мичигане, в которой все еще работало электричество. Возможно, во всем Мичигане. Что делало ее весьма привлекательной и одновременно потенциальной мишенью.

Все в Фолл-Крик хотели туда попасть. Люди хотели иметь работающие стиральные машины, горячий душ, смывные туалеты, плиты и духовки, чтобы готовить то немногое, что у них осталось, и свет, который включался по щелчку выключателя.

Все то, что общество десятилетиями считало само собой разумеющимся, внезапно исчезло. Какие бы негативные последствия ни принесло с собой электричество — токсичные социальные сети и вездесущие технологии, вызывающие привыкание, — жизнь без него стала очень тяжелой.

В конце концов, после долгих разногласий и обсуждений, они выработали непростое решение. Тем семьям, которые владели домами в «Винтер Хейвене» до захвата Розамонд, разрешили вернуться в свои жилища.

Оставалось двадцать три свободных дома. Старых, больных и немощных, а также семьи с младенцами и детьми младше пяти лет распределили по семнадцати домам — по три-четыре семьи на дом. Каждый дом имел площадь от шести до восьми тысяч квадратных футов, пять или шесть спален и столько же ванных комнат, в большинстве случаев с готовыми подвалами.

Оставшиеся пять домов жители Фолл-Крик будут использовать по очереди для приема душа, использования стиральных и сушильных машин, хранения продуктов в холодильнике, подзарядки аккумуляторов, штаба связи и т. д.

Расписание все еще прорабатывалось, и Ханна уже могла предвидеть, что оно станет источником напряженности и ссор, но, похоже, это наиболее справедливый вариант. Пока что.

Не идеально, но выжить можно.

Хотя Ханна имела право на один из домов в «Винтер Хейвене», исходя из возраста Шарлотты, она отказалась. Жизнь на Тэнглвуд-Драйв означала лишения и невероятно тяжелую работу, но зато она ежедневно могла встречаться с Квинн и Молли, а также с Бишопом, Рейносо и, конечно же, Лиамом.

Тепло и связь в мини-сообществе, которое они создали, очень дороги для нее, и Ханна не отказалась бы от них даже ради горячего душа.

В конце концов, обсуждение перешло к вопросу, который занимал всех в последние несколько недель — судьбе Джеймса Лютера.

— Выведите его к нам! — крикнул старый фермер Альберт Эдлин. Толпа зашумела в знак согласия. — Мы знаем, как поступить с предателем!

Дейв и Рейносо пытались усмирить толпу, а Бишоп наблюдал за происходящим с потрясенным выражением лица. Аннет Кинг выглядела покорной, словно она слишком устала, чтобы беспокоиться, а Саманта Перес сидела прямо, крепко сжав челюсти.

Хейс и Дункан почти ничего не сказали, вероятно, слишком струсили, чтобы выступить против. Дэррил Виггинс, прижимистый, с кислым лицом менеджер ныне несуществующего банка «Community Trust», тоже вел себя необычно тихо.

Взгляд Ханны блуждал по толпе. Молли сидела в первом ряду, ее трость и ружье «Моссберг» стояли прислоненными к стулу рядом с ногами. Место рядом с ней, занятое для Квинн, оставалось пустым.

Молли не расставалась с ружьем, когда выходила из дома. Она представляла собой забавное зрелище — сутулая, седая бабуля, таскающая с собой оружие и трость.

Тем не менее, она могла удивить любого, кто не воспринимал ее всерьез. Ханна видела, как она стреляет.

Молли одарила Ханну язвительной ухмылкой «не могу жить с ними, не могу жить без них» и подмигнула, ее обветренное лицо избороздила сеть морщин. Голубые глаза Молли оставались такими же острыми и ясными, как всегда.

Ханна натянуто улыбнулась в ответ и стала осматривать зал в поисках Квинн, наконец заметив ее, прислонившуюся к задней стене рядом с Джонасом Маршаллом и Уитни Блэр.

У всех троих подростков вид был угрюмый. Они тоже жаждали крови Лютера, и Ханна их не винила.

Невольно ее взгляд упал на мать Джонаса — Коринну Маршалл, владелицу скобяной лавки и женщину, которая принесла Лиаму имена горожан, готовых сражаться с ополчением.

Она помогла им победить. Но потеряла мужа во время сражения.

Коринна Маршалл уверенно смотрела на нее, ее глаза пылали за стеклами очков в фиолетовой оправе. Она скрестила руки на груди, ее плечи напряглись, каждая клеточка тела телеграфировала о ее ярости.

Ханна почувствовала укол вины. Она узнала боль, скрытую под гневом Коринны.

Она понимала ее, потому что сама чувствовала тоже.

Лютер не просто состоял в ополчении. Он поджег дом Ноа и чуть не убил Майло, который спал внутри. Он утверждал, что не знал о присутствии Майло, но в результате Майло чуть не погиб, случайно или нет.

Ханна имела такое же право презирать его, как и все остальные, но личные чувства не меняли того, что им нужно сделать.

— Лютер убил наших людей — он должен умереть! — кричал Дуэйн Лоусон.

Гул недовольства толпы становился все громче, все беспощаднее.

— Почему он все еще здесь, его кормят и дают ему кров, в то время как я не могу получить вторую банку зеленых бобов? Разве это справедливо?

— Расстрелять его!

— Зачем тратить пули? Повесить его!

— Повесить его!

— Если вы этого не сделаете, то мы сами займемся!

Дейв и Аннет обменялись тревожными взглядами. Рейносо отодвинул стул, готовясь вызвать свою команду охраны, чтобы вступить в драку и физически утихомирить людей.

Это только усугубит ситуацию.

Ее руки стали липкими, во рту пересохло. Кто-то должен вмешаться. Кто-то должен что-то сделать. Как и в прошлый раз, это могла быть Ханна.

Она громко свистнула, встала и хлопнула в ладоши.

— Прошу вашего внимания!

Пораженные, люди затихли, хотя и ненадолго. Их внимание будет приковано к ней лишь на несколько мгновений; действовать придется быстро.

Она заговорила громко и четко.

— Мы не будем убивать Джеймса Лютера.

— Какого черта? — воскликнула Коринна, возмущенно поднимаясь на ноги. — Почему нет?

— Мы дали ему слово. Лиам Коулман и я будем его выполнять.

По залу прокатился ропот отвращения. Несколько человек выругались.

— Это бред! — крикнула Сандра Перкинс.

— Мы заключили сделку, — заявила Ханна. — Жизнь Лютера за склад оружия. Мы победили с этим оружием. И победили, не потеряв еще больше жизней.

Лицо Коринны исказилось.

— Сделка с дьяволом не считается.

— Мы не будем вытаскивать этого человека на улицу и убивать его, — повторила Ханна, ее пульс громко стучал в ушах. — Этого не случится.

— Я сожалею о вашей потере, — вступила Аннет. — Воистину, мы все соболезнуем.

Коринна перевела свой язвительный взгляд на Аннет, в нем кипело столько горя и ярости, что директор вздрогнула.

— Жаль? Вы сожалеете? Разве сожаление вернет моего мужа? Сожаление не даст мне и моему сыну справедливости!

— Коринна… — начал Дейв. — Мы понимаем…

— Очевидно, что вы ничего не понимаете! — Коринна вскочила на ноги. — Мы охотно сражались против Розамонд, Саттера и ополченцев. Мы были готовы сражаться и умереть. Мы отдали все! А теперь вы собираетесь пощадить это чудовище? Он убил наших людей. Теперь мы убьем его. Это справедливость!

— Я не могу не согласиться, — проговорила Перес. — Как только эти психопаты открыли огонь по мирным жителям, они потеряли право быть людьми. Мы должны избавиться от него, как от мусора.

В зале начался хаос.

— ХВАТИТ! — Бишопу не требовался мегафон. Его глубокий баритон пробился сквозь шум, шокируя людей и заставляя их замолчать.

— Коринна и Джонас, — продолжил он все еще громко, но мягко, — я понимаю вашу боль и ваш гнев. Каждого члена семьи, потерявшего близкого человека из-за ополченцев, мы понимаем. Мы скорбим вместе с вами. Мы страдаем вместе с вами. Но большее кровопролитие — это невыход.

Постепенно толпа успокоилась, выражения лиц по-прежнему оставались мрачными и сердитыми, но сдержанными. Никто не мог спорить с Бишопом. Каждый из присутствующих знал, как много он потерял, его жена и дочери пострадали в результате уловки Розамонд, чтобы ввести ополчение и завладеть городом.

Горожане могли не соглашаться с ним или не верить в его веру, но они его уважали. Каждый из них. Ханна видела это в их глазах.

— Факт остается фактом: Лютер — военнопленный, — отметил Бишоп. — Он добровольно отдал себя под нашу опеку, предоставив бесценную информацию в обмен на свою жизнь. Убить его теперь будет просто неэтично. Он останется в плену, пока совет не придет к соглашению об альтернативном варианте.

— Этика нынче не слишком актуальна! — воскликнула Тина Ганди.

— Этика и мораль всегда имеют значение, — ровно ответил Бишоп. — До тех пор, пока у меня есть хоть какое-то право голоса. Пусть мы пока сами по себе, но Америка остается Америкой. Я буду следовать ее законам и конституции, насколько смогу. Бог мне свидетель, я буду стараться поступать правильно и нравственно.