Чёрная книга судьбы

Рыдая и захлёбываясь от слёз, Настя изо всей силы била кулаками изнутри и просила выпустить её, но там, снаружи громко играл оркестр, никто не услышал сдавленные отчаянные крики Насти. А потом гроб медленно начали опускать вниз, в могилу, оркестр грянул что есть мочи, и Настя, отчаянно закричав напоследок от ужаса и полной безнадёжности, потеряла, наконец, сознание…

Очнувшись, Настя обнаружила, что лежит в кровати в какой-то небольшой светлой комнате. По запаху лекарств, по отдельным приглушённым голосам доносящимся из коридора, по массе других признаков Настя безошибочно определила, что находится в больнице. Почему-то это совсем её не удивило. Повернув голову влево, Настя вдруг обнаружила мать, и тоже совершенно этому не удивилась, принимая всё, как должное. Мать сидела на соседней койке, всего в палате было четыре койки, но кроме Насти и матери тут не было ни души — лицо матери было совершенно белым, глаза — покрасневшими и влажными…  влажными были и щёки матери. Увидев, что Настя очнулась и смотрит на неё, мать быстренько провела ладонью по лицу и молча улыбнулась дочери.

— Это больница? — тихо спросила Настя, и мать утвердительно кивнула, по-прежнему не сводя с дочери настороженных глаз. — Как я сюда попала?

Мать ничего не ответила, а Настя, осторожно приподняв голову, рассмотрела вдруг собственные свои ноги, торчащие из-под сбившегося одеяла. Ноги, вернее, их ступни были забинтованы.

— Что с ними?

— Ничего страшного, — поспешила успокоить Настю мать. — Просто ты их порезала немного, когда…  — мать запнулась на мгновение, — когда босиком бежала…

«Значит, это был не сон! — подумала Настя, обессилено откидываясь на подушку и чувствуя, как откуда-то из самой глубины души вновь выползает страх. — Значит, всё это было на самом деле! И то страшное существо в теле мёртвой Вероники…  что с ним потом стало? Где оно сейчас?!»

Мать словно угадала её мысли, не все, разумеется…

— Похоронили твою подругу, — произнесла она тихо, стараясь не смотреть при этом на Настю. — Ничего не поделаешь, доченька, так получилось…  Не надо себя винить.

В глазах у матери вновь заблестели слёзы, и она снова, стараясь их скрыть, поспешно провела ладонью по лицу.

Но глаза Насти по-прежнему оставались сухими. Казалось, она даже не расслышала слов матери, думая о чём-то своём.

Но она их, конечно же, хорошо расслышала. Просто другие мысли, странные, тревожные, пугающие даже, полностью заполняли сейчас мятущееся сознание Насти, и места для того, чтобы в полной мере ощутить, прочувствовать всю боль и горечь утраты, не было там совершенно…

— Когда? — только и спросила она, тихо и даже деловито как-то. — Когда её похоронили?

— Позавчера! — мать взглянула на Настю удивлённо, с тревогой. — А что?

— Позавчера? — Настя снова приподнялась в кровати. — Так значит я…  — новая неожиданная мысль пронзила вдруг сознание Насти…  — Скажи! — Настя схватила мать за руку. — А её в самом деле похоронили?

— Разумеется! — удивления и тревоги в глазах матери стало теперь гораздо больше, придвинувшись вплотную к Насте, она принялась ласково гладить дочь по руке. — Ты отдохни, Настенька, хорошо? Тебе нельзя сейчас волноваться!

— Подожди! — поморщившись, Настя с досадой отдёрнула руку. — Со мной всё нормально! Я только хочу знать…  — она умолкла на мгновение…  — я всё хочу знать о похоронах! Мне нужно, понимаешь!

Мать неуверенно кивнула.

— Ты была там? — Настя вновь замолчала…  тугой солёный комок внезапно подкатил к горлу, даже дышать стало трудно…  — На кладбище ты была?

Мать отрицательно покачала головой.

— Там директор ваш был, — сказала она, чуть помолчав. — Он мне всё потом и рассказал.

— Директор? — Настя с некоторым испугом уставилась на мать. — А что он тебе ещё рассказал?

— Ничего, — произнесла мать несколько озадаченно. — Он просто сюда приходил, тебя проведать…  ну, и…  — мать на мгновение умолкла, — и всё рассказал. Про похороны, про её отца…

Мать вдруг замолчала на полуслове с видом человека, сболтнувшего лишнее, то, о чём говорить явно не следовало. Настя тоже молчала некоторое время, с ужасом уставившись на мать. Это обоюдное их молчание продолжалось довольно-таки продолжительное время, потом мать вздохнула.

— В общем, про всё…  — сказала она, и голос матери чуть заметно задрожал.

— Что с её отцом? — хриплым придушенным голосом спросила Настя, предчувствуя уже, что услышит сейчас что-то нехорошее, страшно даже, то, чего ей так не хочется слышать…  но услышать это сейчас было просто необходимо. — Её отец…  с ним что-то случилось?

— Он умер, — немного помолчав, сказала мать. — Выбросился из окна, вернее, с балкона, — она ещё немного помолчала. — Там, снизу, асфальт, ударился головой…  сама понимаешь.

— Понимаю! — сказала Настя…  она и в самом деле многое сейчас понимала, во всяком случае, куда больше матери. — Скажи, это произошло в ту самую ночь, когда…

Замолчав, Настя вновь посмотрела на свои забинтованные ноги.

— В ту самую, — согласно кивнула мать…  потом она внимательно взглянула на Настю, щёки её вдруг побледнели. — Ты что-нибудь знаешь об этом?

— Нет! — Настя твёрдо выдержала внимательно-тревожный взгляд матери. — Ничего я не знаю! — она помолчала немного и спросила, как бы между прочим: — А почему он это сделал, тебе не говорили?

Мать пожала плечами.

— Пьяный был, наверное поэтому…  — мать наконец-таки отвела встревоженный взгляд и Настя вздохнула с облегчением (внутренне, разумеется). — Соседка рассказывала, что он с вечера уже лыка не вязал…

— Соседка? — насторожилась Настя. — Старушка?

— Не знаю! — мать снова внимательно посмотрела на дочь, и снова Настя с показным спокойствием и даже безразличием выдержала пристальный этот материнский взгляд. — В квартире у них в тот момент никого не было, так что…

— А мачеха?

Настя сама не понимала, зачем она задавала сейчас все эти вопросы, какие такие ответы на них хотела она получить. Ведь она сама знала, если и не всё, то, во всяком случае, гораздо больше матери, она сама была там в ту страшную ночь! Мать об этом не знает, не догадывается даже…  или всё же начинает догадываться о чём-то, не зря же она так внимательно смотрит…

— Устала я! — Настя притворно зевнула, закрыв глаза откинулась на подушку. — Я посплю, ладно?

— Поспи! — с готовностью согласилась мать. — Я тоже на эту кровать прилягу, хорошо?

Настя ничего не ответила, и в палате наступило, наконец, полное и абсолютное молчание.

«Они же убили его! — поняла вдруг Настя, подразумевая под коротким этим словом «они» и страшное существо в Вероникином обличье, и ту кошмарную тварь, в которую могла превращаться Чёрная книга. — Они убили его в ту самую ночь, убили или…  Или он сам выбросился вниз, спасаясь от…»

От чего он всё-таки спасался? Что произошло в ту ночь там, в комнате, после того, как она, Настя, убежала прочь, счастливо избавившись от кошмара…

Она убежала, а отец Вероники там остался. Она совсем о нём не подумала тогда, не подумала о той страшной опасности, которой он там подвергается…

А если бы подумала, тогда что? Осталась бы там, с ним?

Настя представила себе вдруг, как Вероникин отец, пьяный и безутешно-одинокий, вновь входит в комнату, как подходит он к гробу, усаживается рядом с ним, молча смотрит на мёртвую дочь…  и вдруг «дочь» эта поворачивает голову и тоже молча на него смотрит. А потом…

Что было потом, об этом Насте не хотелось даже думать. Воистину ужасными были самые последние мгновения этого вечно пьяного, вконец опустившегося человека, настолько ужасными, что он предпочёл им этот смертельный прыжок в темноту, прекрасно понимая, на что идёт…

«А ведь он спас меня тогда! — ни с того, ни с сего, подумалось вдруг Насте. — Ведь если бы не он…»

Настя судорожно вздохнула.

А может…  может, всё это только её горячечные фантазии? Может, и не было ничего такого, и выбросился он из окна исключительно по пьяной лавочке, по алкогольному своему безумию…  плюс смерть дочери как-то могла повлиять…

Мать тихо заворочалась на своей кровати, потом она встала, направилась к двери и Настя моментально открыла глаза.

— Ты куда, — тревожно спросила она, — Уходишь?

— Ну, что ты! — мать наклонилась, поцеловала Настю в лоб. — Я сейчас вернусь.

— Ты не уходи надолго! — Настя вдруг почувствовала, как все скрытые, тайные все её страхи вновь зашевелились где-то в самых тайных уголках подсознания, как стремительно ползут они оттуда, сюда, вверх…  — Я…  мне…  мне страшно одной!

— Я скоро! — сказала мать и вышла.

Когда мать осторожно закрыла за собой дверь палаты, Настя едва сдержалась, чтобы не вскочить, не побежать следом. А сдержавшись, она судорожно сжалась в комочек, с головой укрывшись одеялом, и пролежала так до самого возвращения матери, дрожа всем телом и едва зубами не стуча от страха. Настя и сама не могла толком объяснить причину панического своего страха здесь, в больнице, где ей, в общем-то, ничего не угрожало…  а может и угрожало, кто знает. Впрочем, когда мать вернулась — страх этот тотчас же исчез.

Исчез ли? Или снова заполз куда-то в самые тайные уголки подсознания?

— Как ты? — спросила мать, усаживаясь на соседнюю койку. — Всё нормально?

— Нормально, — сказала Настя.

Её так и подмывало спросить, спала ли действительно мать в ту страшную ночь в кресле в её комнате, очень хотелось спросить именно об этом, но Настя почему-то так и не решилась спросить. Закрыв глаза, она тихо лежала под одеялом и старалась ни о чём не думать, совершенно ни о чём не думать…  ни о чём вообще…

А потом она и в самом деле уснула, и проспала спокойно, без всяких сновидений почти до самого вечера, проснувшись только тогда, когда медсестра пришла делать ей очередной укол.

Из больницы Настю выписали уже в начале лета, бледную, осунувшуюся, молчаливую, с потухшим взглядом. Она стала бояться темноты, категорически отказывалась спать одна в комнате…  но даже в спальне матери, где спали теперь они обе, всю ночь до самого рассвета горел тусклый ночник. Разумеется, такое поведение дочери очень тревожило мать, но она молчала, всё воспринимая как должное. В больнице мать предупредили, что некоторое время это будет продолжаться, а потом пройдёт, по крайней мере должно пройти обязательно, и мать терпеливо ждала, втайне надеясь на лучшее. Впрочем, больше ей ничего и не оставалось, как только ждать и надеяться.

И это действительно начало постепенно проходить.

Сначала Настя согласилась на выключение ночника, потом, ибо отпуск, который мать оформила за свой счёт, подошёл к концу, Настя не стала возражать против того, чтобы оставаться одной в квартире на весь рабочий день. Правда, она, тотчас же после ухода матери на работу, запирала входную дверь на все мыслимые запоры и по пятнадцать раз на дню трезвонила матери на работу, просто так, чтобы услышать только её голос, удостовериться в самом её существовании. Мать не возражала, она и сама звонила домой всякий раз, когда, по её мнению, Насте пора было звонить, а она почему-то задерживалась с этим.