Побывальщины

Мороки маны

Давно дело было.

Справила бабушкина родня новый дом на дальнем хуторе, хозяйство поднимать стала, обживаться потихоньку. Семья была большая – отец с матерью, бабка с дедом да восемь детей, погодков.

Отец, из терских казаков, как порох вспыхивал. Если что не по его – сразу рукам волю давал, всей семье доставалось. Да и с соседями случалось ему споры затевать, и больше - на кулаках. Настолько жёсткий был человек.

Ну, зажили они потихоньку. А через месяц – началось. Вздохи по ночам, тени по стенам корявые, непонятно откуда взявшиеся. То с грохотом крючок на двери откинется, то шаги по комнате зашаркают. И главное – взрослые ничего не замечают, только дети. Меж собой обсуждают, а сказать о том боязно, знают ведь нрав отцов. Спать плохо стали. Дёргаются от каждого шороха, однако помалкивают.

Но как-то вечером старшая девочка не выдержала – на зыбку показывает, кричит:

- Полено! Полено! Подменили братика!

Схватила дитя и потащила вон, хотела за дверь выбросить. Дело было поздней осенью, холода пошли, снег лёг. Еле отобрали пацанёнка!

Младенец орёт, и она рядом криком заходится, повторяет без конца:

- Неживое оно, неживое! Деревяшка!

Так девчонку накрыло, что никак успокоить не могут.

Бабка на неё святой водой брызгала, лицо чем-то смазывала. Всё без толку. Сказала, что без знающих не справится, велела отцу к шептунье ехать, что в соседнем хуторе проживала. Дело ночью было, в мороз…

Что у отца с шептуньей за разговор вышел – неизвестно. Только привёз её домой силой.

Вошла она злющая, на девчонку мельком взглянула и давай воздух нюхать! Во все углы сунулась! Прислушивается к чему-то, шепчет неразборчиво…

После матери и говорит:

- Мана у вас завелась! Что ж проворонили? Вижу, дом новый. Давно въехали?

- Да с месяц назад, – отвечают. – К осени только отстроили.

Кивнула шептунья. На отца зыркнула и спрашивает:

- Не было ли у вас споров каких с плотниками? Не выходила размолвка?

Помялись домашние и признались:

- Были споры. Никак хозяин сторговаться не мог с ними. И после следил за работой зорко, придирался да ругался частенько. Один раз до драки дошло.

Покивала шептунья:

- Они вам ману и оставили. Теперь на поклон к ним надобно – молить, чтобы признались, где заложена.

А рабочие пришлые были. Где теперь их найти?

- Тогда сами ищите тот заклад. Уничтожить его надо, закопать.

- Да где искать-то?

- Везде! Хоть весь дом на досточки разберите! Не найдёте – с вами навек останется, житья не даст!

А девчонка всё дёргается, причитает. Уже и сил почти не осталось, а успокоиться не может. Младшие в уголке собрались, помалкивают, только смотрят испуганно.

Мать не выдержала, в ноги шептунье повалилась, умолять стала – помоги да помоги!

Пожалела та её, смягчилась.

Стала над старшенькой девочкой нашёптывать что-то, на лоб ей палец наставила, надавила с силой. Та помаленьку и затихла.

На следующий день шептунья всех из дома выставила, велела петуха пёстрого принести и ленточку из косы старшей дочери.

- Смотрите у меня! – пригрозила, - не подглядывайте!

Да только никто и не пытался – до того напуганы были. Собрались в летней кухоньке, отогревались у печки, ждали от бабки известий.

Что она делала – неведомо. Только к вечеру вышла из дома с тряпицей замызганной. Отвернула край, показала какую-то мочалку, красной бечевой обмотанную. Велела отцу закопать подальше в степи.

- Как я закопаю её? Земля мёрзлая!

- Хочешь спокойствия в доме – найдёшь способ! – только то и сказала.

Напоследок подошла к нему, рукой легонечко провела перед лицом, прошептала что-то. Он аж отпрыгнул, а бабка засмеялась тихонечко. Платы за помощь не взяла. Лишь петуха пёстрого увезла с собой.

После уже, как от подклада избавились, успокоилось всё у бабушкиной родни, потихоньку налаживаться жизнь стала. А ещё заметили, как изменился отец! Спокойным стал, задумчивым, больше словами да уговорами действовал, чем кулаками.

Не иначе знающая бабка нашептала! Спасибо ей!