Тёмные истории Северо-Запада

И эта скотина никогда-никогда не услышит и не поможет воришке, застигнутому на чужой земле серой мерзостью. И никогда-никогда холодная сталь не вспорет жирное брюхо.

Вновь эрекция.

Сталь в плоть. Сталь в плоть. В голове моей опилки. Ты лучше? Он лучше? Хочу лучшего!

Мишка встал на ноги, посмотрел в сторону дома.

- Где вы, ребята?! – послышался оттуда голос Николя.

Мишка ловко перебрался через забор и зашагал в сторону дома. Серое жирной тушей ползло рядом. Можно было бы прыгнуть к нему, можно было бы полоснуть тяжелым ножом, зажатым в правой руке.

Вот только зачем? Оно пообещало ему такое, от чего непросто отказаться.

Когда Мишка оказался у злополучного окна - от Стаса осталась лишь груда одежды, покрытая кровью, слизью и вонючим дерьмом. Щупальце еще свисало из шланга, вылизывая останки Быка.

- Миша! – крикнул Николя

- Погоди, - прохрипел Мишка. Облизнулся. – Сейчас. Погоди.

Куда девать нож? Почему-то это показалось важным. Мишка остановился у оконного проема, вглядываясь в темноту. Он чувствовал серое у своего уха. Склизкая голова на вытянувшейся шее заглядывала в окно вместе с ним.

Мишка сунулся в проем, осторожно положил на усеянный осколками матрац нож и, зажмурившись, полез внутрь.

Почему-то ему представилось, что пока он сучит ногами, проталкиваясь в дом, серое щупальце примеряется к тому месту, над которым так много шутят. Представил, как его тело пронзает резкая боль, а затем раздается чавканье, и его внутренности уходят в глотку серого. Холодеющие руки цепляются за оконную раму, а он все пытается вырваться, пытается уползти прочь.

- Мишка, ты чего так долго? А? – Николя нервничал. Да что там, в голосе друга звенела истерика. О, если бы он видел то, что видел Мишка…

Мишка протиснулся в комнату, нашарил в темноте нож.

- Ты где?

- Я тут, Миш!

- Иду.

Он стащил рукавицу, чтобы лучше чувствовать нож.

Сталь в плоть, сталь в плоть. Хочу лучшего!

Фонарь лежал в проходной комнате, на полу. Луч света падал на стену с желтыми обоями. Мишка нагнулся, поднял его и огляделся.

Странное вожделение растворилось в один миг. Будто с него сдули паутину. Мишка вдруг четко осознал себя стоящим в чужом доме, с ножом в руке, с вздыбленным членом и желанием выпотрошить лучшего друга. Его бросило в пот.

- Что со мною… - прошептал он. – Что это?

Ноги подкосились от слабости, и Мишка со стоном сел прямо на пол. Посмотрел на кривой нож в руке и с ужасом отбросил его прочь. А затем снова проблевался, вспомнив себя минутой раньше, вспомнив эту слизь на висках.

- Коля? Ты где? – почти прохрипел он. Его заколотил озноб. Челюсти застучали так, словно оказались механической игрушкой. Хотелось лечь набок, накрыться чем-нибудь с головой и нагреть воздух хотя бы дыханием. А еще лучше проснуться. Просто проснуться, пойти в комнату родителей, чего он не делал уже много лет, и плюхнуться между ними на кровать. Не слушать ехидные комментарии отца или волнение матери, а просто быть рядом с ними.

Как можно дальше отсюда.

Мишка всхлипнул, вытер нос рукавом и обыскал комнату лучом света. Тот вновь скользнул по стенам, отразился в зеркале шкафа и ткнулся в угол проходной. Прямиком в икону. Большие глаза какого-то святого грустно смотрели прямо на Мишку. И этот взор придал ему сил.

- Господи, помоги мне, - прошептал Мишка. Он никогда не был верующим. Не знал ни единой молитвы, а над бабулями, которые «хотели бы поговорить о Боге» смеялся в голос. Но сейчас вряд ли на планете нашелся бы кто-нибудь настолько верующий.

Та мерзость, подселенная в его мысли, ушла благодаря иконе. Наверняка! Так оно и случилось.

- Миша-а-а! – проскулил Николя из соседней комнаты.

- Я тут! – ответил Мишка. – Я сейчас!

Он нашарил фонарем стул и подтащил его к углу. Забрался наверх и снял икону со стены. Прижал к груди, словно ребенок любимую игрушку. В глазах щипало от слез.

Это все не со мною. Это не со мною. Я хочу проснуться.

Мишка отвесил себе оплеуху и всхлипнул. Лик святого силился прорезать суровым взглядом кромешную тьму, а там, по ту сторону стен, кружило серое. И оно, Мишка знал, никого не выпустит.

- Коля, ты видел его?

Может, исчезнет утром? Если они досидят до утра, под защитой неведомого святого, то серое уйдет?

- Миша! Миша, помоги! – Николя словно и не услышал друга. И этот ответ невпопад больно саданул по сердцу.

Мишка толкнул дверь в комнату, откуда доносился голос приятеля. Та с глухим стуком ударилась ручкой о стену.

Конечно же, история про провалившийся пол оказалась байкой. Можно было сразу догадаться, еще тогда, когда серое послало его сюда с ножом.

Николя стоял между мраморным столом и древней печкой… Вот только это был не Николя. Нижняя часть его тела превратилась в бурлящий слизью комок. Как будто кто-то вывалил огромную червячницу и сверху воткнул в нее Колю Французова, как свечку. Мишку опять затошнило, но он удержался.

То, что было Николя подняло голову и что-то пробормотало. А потом звонко вскрикнуло:

- Миша, помоги!

- Коля?

Друг как-то странно вздохнул. Резко и…

Сладострастно?!

- Коля…

Мишка осторожно вошел в комнату, выставив перед собою икону. Николя что-то чуть слышно прошептал. Темноту прорезал стон. И это напомнило Мишке о холодном щупальце у виска. Напомнило о мыслях, об ощущениях. Надо бежать. Зря он сюда полез.

Опилки. Опилки. Опилки.

Он опустил луч света на кокон, опутывающий Николя. Потом направил в лицо приятелю. Глаза друга были широко раскрыты, но виднелись лишь белки. Парень подергивался и беспрестанно шевелил губами.

- Пошли прочь! – вдруг заорал Мишка. Ткнул в сторону клубка червей иконой. Зашипело так, будто кто-то плеснул воды на раскаленную сковородку. Кокон надорвался, подался назад, но удержался, каплей обволакивая ноги Николя.

В просвете слизи показались его джинсы.

- Отстаньте от него! Прочь! Прочь!

Он сделал шаг вперед, затем другой. От шипения заложило уши, но черви отступали. Кокон распался на десяток щупалец, которые быстро бросились по углам.

- Коля! Коля!

Мишка панически поворачивался то в одну сторону, то в другую, отгоняя иконой и фонарем тени в комнате.

- Коля?!

Друг рухнул на колени, уперся левой рукой в доски и шумно проблевался.

- Коля?!

- Что это… Где оно? – просипел тот.

- Господи, Коля! Ты в порядке?

- Где оно?! – повторил Николя. Он поднял голову. – Миша? Что ты сделал?

- Эта икона! Она прогнала его! Боже, Коля, ты живой! Надо выбираться отсюда. Выйдем на улицу и бегом до машины, да?

Мишка, не переставая озираться, подошел к другу поближе. Присел рядом.

- Коля?! Не молчи, пожалуйста!

- Я хочу его, - сказал друг и прежде чем Мишка успел среагировать, ударил его кривым ножом в живот. – Ты прогнал его, а только оно имеет смысл. Я понял. Я хочу еще раз. Хотя бы раз.

Мишка со стоном упал на колени, зажимая ладонью рану. В живот словно налили кислоты, но крик так и не пробился наружу. Стукнулась о пол рамка иконы, и Николя в тот же миг сграбастал картину. Ощерился и разрезал лик старца на две половины.

- Только оно имеет смысл.

Мишка повалился на бок, не отводя взгляда от друга. Вокруг из щелей между досками поползли серые черви. Один из них пробился сквозь пол в нескольких сантиметрах от лица раненого парня, пару секунд колебался, словно в раздумье, а затем потянулся ко рту Мишки.

- Я лучший… - прошептал Николя.

Несколько щупалец принялись обволакивать Колю, и тот закатил глаза от наслаждения. Мишка же смотрел только на приближающегося червя. Он попытался отнять руки от живота, но тело уже перестало его слушаться. Глаза норовили закатиться, но сознание каждый раз возвращалось.

Отросток очень медленно коснулся его губ. Червь скользнул по ним, покрыв мерзкой слизью, и заколебался перед преградой из зубов. Мишка изо всех сил сжал зубы, но холодная, липкая плоть без труда, толчками раздвинула ноющие от напряжения челюсти и проникла в рот.

Мишка замычал, забился, чувствуя, как его наполняет серое. Чувствуя, как заполнив все доступные полости, оно начинает искать путь дальше. Путь внутрь. Он взвыл, чувствуя холод в горле, в носу. Чувствуя странное разряжение внутри, словно кто-то стал откачивать из него воздух.

В голове моей…

Чавк.

Взгляд Мишки остекленел.

***

Через два часа к дому подъехал фургон с рекламой очистительных фильтров от «Аквафор». Дверь со стороны водителя распахнулась, и на дорогу выпрыгнул перепачканный кровью Николай. Отец не хотел давать машину. Машину, которая так была нужна Ему. Обретенному сегодня ночью счастью. Обретенной цели в жизни. Обретенному смыслу. Ему нужна была защита от света. Его время в Дубово вышло. И Оно выбрало себе верного хранителя.Оно выбрало тихого (О, как Оно не любит громких звуков) и не подверженного сомнениям Николя.

Парень огляделся по сторонам, а затем исчез на участке и где-то минут через пятнадцать вернулся с охапкой одежды. Открыл дверь в недра фургона и бросил то, что осталось от отверженных, внутрь. Оно не хотело лишних следов.

Снег в метре от дороги забурлил, и вскоре к машине выбралось серое. Студенистая масса втекла под защиту металлических стен фургона, напоследок скользнув по лицу Николая одним из щупалец.

Парень задрожал от удовольствия, упал на колени и благодарно что-то прошептал.

Когда серое угнездилось в фургоне, Николя поднялся на ноги. Посмотрел на изменивший его дом. На миг его лицо исказилось ужасом, но спустя секунду волнение ушло. Парень захлопнул двери и вернулся на место водителя.

Фургон хрустнул коробкой передач и тронулся. Уже через несколько минут автомобиль вывернул на трассу в сторону Первомайского.

Николя ехал вдоль заснеженных лесов и улыбался.