Тёмные истории Северо-Запада

Овраг (Ленинградская область)

Саша оборудовал кабинет на втором этаже. Поставил стол к окну, чтобы видеть красно-рыжую кленовую аллею. Там, за припорошенными снегом кронами таилась узкая шоссейка, по которой в оживленный день проезжало не больше двух-трех автомобилей. Серая полоса вырывалась из-под влажной лиственной крыши и ныряла влево, в заснеженные поля. Вид завораживал. Вдохновлял.

По этой дороге Саша ездил в поселок, за продуктами. Пятнадцать километров по занесенной трассе вдоль брошенных лесов. Радио не ловило, поэтому в магнитоле играла та музыка, которую он привез из города.

В основном Radiohead. Он великолепно сочетался с безжизненными видами осенних лесов вдоль трассы.

Писал Саша ручкой. И обязательно в толстых тетрадях на 96 листов, в клетку, с полями. Так ближе контакт. Короче путь от души к бумаге. Только так появляется магия. Когда текст оживал, то он доставал старенький ноутбук и аккуратно переносил его в электронный вид. Это была вторая стадия вычитки и редакции. Затем распечатывал и ходил по дому, проговаривая нескладные предложения вслух. Злился, кривился, менял интонации.

Часто гулял по пустому поселку. Тропинки к домам раскисли, садовые фигурки потускнели, поблекли. До весны здесь будет пусто. Иногда он выбирался в лес, по протоптанной тропке, к заросшему оврагу. Смотрел вниз, на свое, как он называл, священное место, и подолгу стоял в пронзительной тишине, сунув руки в карманы пальто. Предыдущая жизнь в суетливом городе была ему чужой. Бессмысленной. Но при этом и беззаботной.

Однако смысл жизни он уловил именно здесь, в тишине чащи. И самой важной вещью стал – распорядок. Воскресенье. Все должно быть готово в воскресенье. Глава, рассказ, сцена - неважно. Никаких слепых пятен. Никаких недоработок. Железная задница это 90% успеха!

Если время поджимало, а даже здесь такое случалось, он поднимал взгляд на стену, где висели фотографии жены и дочки. Глаза в такие моменты саднило, как песком засыпанные. В голове пульсировала холодная игла, где-то в левой части черепа. Из глубины души приступом паники накатывал ужас. Он смотрел на улыбающиеся лица, затем отдирал взгляд и возвращался к работе, засиживаясь далеко за полночь. Утром вставал по будильнику и продолжал, вымарывая, раскрашивая, переделывая. Чтобы к воскресенью было готово. Чтоб понравилось. Обязательно понравилось!

Чтобы не было зря!

Когда-то раньше он часто общался с другими писателями, несмотря на то что все их общение (да и его тоже) сводилось к разговорам о себе. Они будто кричали – эй, посмотрите на меня, заметьте меня. Выделите среди тысяч. Да просто почитайте же, наконец!

Он смотрел на них с жалостью. Ведь даже в их семьях к литературной страсти относились со снисхождением (это в лучшем случае, если хватало зарплаты на жизнь, если же нет…). Своих читателей эти авторы знали по именам. Какие-то незнакомые люди из интернета, с именами вроде «ОслегИзАда», становились ближе родных, потому что «Ослегам» было не все равно. Потому что им могло понравиться рожденное в творческих муках. И невероятно важно было, чтобы понравилось!

Саше повезло. Дочка и жена любили его истории. Ждали их. В хорошую погоду они выбирались в лес. Он ставил палатку, разводил костер, кипятил воду в котелке и рассевшись под тентом, с чашками чая и бутербродами, при свете фонаря – семья погружалась в его истории.

Не всегда добрые.

Но теперь их не стало. И воскресенья стали для него всем.

В субботу шестнадцатого он засиделся опять допоздна, вылизывая финал. Делая его загадкой, протягивая ниточки от повествования к остальным эпизодам. Получилось хорошо. Без осознанной спекуляции, без игры на сентиментальности и ностальгии. Без просчета целевой аудитории и работы на нее. Без пошлого «жестокие люди проходили мимо слепой бабушки, пережившей блокаду, и отдавшей свою пенсию щенку с перебитой лапкой». Да, читатель должен чувствовать себя Д’Артаньяном, но совсем не обязательно остальных для этого делать пидорасами.

Хотелось писать свободно.

У него получилось. Текст ожил. Он пах осенью, от него веяло первым снегом, в нем играло солнце. Большая удача.

В два или три часа ночи Саша отключился. Прямо в кабинете, на кушетке. Рядом с обогревателем. Распечатка рассыпалась, вывалившись из ослабевших рук.

Свет в окно его разбудил. Действительно разбудил. Когда машины сползали с холма и вырывались из аллеи, то всегда освещали его дом. Тени прыгали, и очередной экипаж из ниоткуда уходил в никуда. Но в этот раз свет задержался. Конечно, водитель мог выскочить по нужде. Мог стоять сейчас на обочине, у колеса, и, стуча зубами от холода, торопливо делать свои дела. Или привалился к корпусу железного коня, да закурил, глядя на туман, скрывающий укутанные снегом поля.

Или же сидел за рулем, барабаня по нему пальцами, и хищно смотрел на открывшийся свету дом, напротив. Единственный жилой дом в поселке.

Саша попытался поднять руку, чтобы вырваться из сна, но даже не смог согнуть пальцы. Глаза закатывались, приглашая уставший мозг в пустоту, и все силы уходили на то, чтобы не провалиться в сон. Нужно было встать. Вырваться из вязкой патоки, куда он влип, как мошка на шляпке мухомора. Ведь только так можно спастись!

Но фары погасли, и последняя ниточка оборвалась.

Холодный металл бормашиной коснулся зубов. Саша вздрогнул, попытался отвернуться и проснулся от боли и страшного хруста во рту.

- Поломаешь клацалки, - сказал ему кто-то и арканом выволок в реальность. В комнате горел свет. На табурете рядом с кушеткой сидел рыжеволосый веснушчатый парень в красной куртке Columbiaи держал пистолет во рту Саши. От гостя пахло табаком, перегаром и гнильем.

- Кто широко пасть разевает, тот плохо спит. Мне так бабушка говорила. В твой хлебальник можно было корабельную пушку засунуть, без палева.

На первом этаже громыхала мебель. Что-то падало, стучали дверцы. Разбилось стекло.

- Хорошая изба. Даже сральник в доме. А значит есть деньги. Карточки? Налик может есть? У таких людей всегда есть налик, я знаю. Такие люди всегда думают наперед, - беззаботно улыбнулся незнакомец. – Машина хорошая. Где ключи?

Во рту смешался привкус металла и крови. Саша хрюкнул. Грабитель с пониманием кивнул, увлеченно приоткрыл рот и вытащил пистолет. Мушка нервом ударила по передним зубам.

- Где?

- Не надо. Лучше уходи… - прошептал Саша.

- Я бы очень удивился, если бы услышал, что надо и что я должен остаться, - сказал парень. – Давай без херни. У тебя еще есть время. Можешь даже выспаться, - он подмигнул. – Деньги-то, они ж не дороже денег. Еще заработаешь.

Он поиграл пистолетом:

- А пара новых дырок тебя не украсит.

- Ты не понимаешь…

- Я все понимаю. Ключи. Где.

- В машине, - рот болел. - Там же и деньги, в бардачке.

- Святая глубинка. Расслабился ты, как я погляжу, - и крикнул, - Эй, Рохля, машину проверь. Бардачок.

Грохот внизу утих. Парень поднял с пола листок с распечаткой. Глянул, хмыкнул.

- Садовые гномики приближались. Маш-Маш оказалась посреди оврага, окруженная ими. Она понимала, что выбраться отсюда ей не дадут. Вооруженные игрушечными топорами, потрескавшиеся от непогоды, садовые гномики сжимали кольцо. Че это, блядь?

- Я писатель.

- Да я понял. - от порылся в бумажках. – «Садовые гномики». Страшилка? Здорово живешь. Страшилки ж тем хороши, кто говна в жизни не наелся. Раз не наелся, то вот тебе, блядь, и сюжетик новый.

Саша не ответил. Стиснул челюсти. В глазах поплыло от злобы. Еще один знаток.

– Был у меня знакомый писатель, - продолжил грабитель, - Написал книжку про пацанов с района, попавших в Древний Рим и там все разруливших. «Гладиаторы Дубово», вроде. Ник Вротногов. Слышал про такого?

- Нет.

- Верю. Ща куда не плюнь либо музыкант, либо писатель, либо художник. Даже я че-то записывал лет пять назад. Рэпчик. – улыбнулся парень. - Колян говорил, что три месяца трахался с книгой, и выхлопом только десять кэсов получил. Рублей. Это, ебать, даже не пенсия. Откуда у тебя вообще машина, а, с такими прибылями? Жена подарила?

Саша представил, как разбивает голову болтуна о батарею, как та темнеет от крови и мозгов. Снова деньги. Снова деньги, как у всех тех бумагомарак, что, написав строчку, уже ищут куда ее продать.

- Деньги не главное, - процедил он. – Не все в них меряется.

- Йопт, нашел! – крикнули снизу. – Три конверта с наликом! И ключи там же. И лопатник с карточками.

- Ты послушный, уважаю, -сказал парень. – Это зачтется.

Запахло силосом. За окном промелькнула тень, и Саша сел на кушетке. Ну, наконец-то.

- Блядь, еще раз так дернешься я курок нажму! – гаркнул парень. Он вскинул пистолет и направил ствол в голову Саше.

Тот проглотил комментарий про курок. Не дал ему вырваться наружу. Этот все равно не поймет.

- Че ты лыбишься?

- Деньги не главное. Творчество. Процесс созидания. Вот что важно.

Грабитель склонил голову на бок, задумчиво.

- Да ты ебнутый.

Внизу вскрикнул Рохля. Что-то упало. Глухо, мягко. Улыбка сошла с лица грабителя. Глаза похолодели.

- Че у тебя там?

Саша улыбался. На чердаке что-то стукнуло и доски прогнулись под шершавым телом

- Ты охерел? – гаркнул грабитель. – Рохля? Ты че, Рохля? Это че за херня?

Вонь силоса стала нестерпимой. И родной. Саша скосил глаза на окно, темнота там стала плотнее. Она придвинулась к дому. Обняла его. По стеклу побежали черные паутинки. Ночные ходуны.

- Деньги не главное, - сказал Саша. Он склонился за распечаткой «Гномиков» и стал аккуратно раскладывать листы в стопочку. По пронумерованным страницам.

- Ты ебнутый? Рохля, блядь!

Шуршание. Тысячи крошечных лапок побежали по деревянному полу. Уже на лестнице. Скрип половиц от двери. Чавканье в туалете. Постукивание и шорох на чердаке.

- Главное – смысл, - добавил Саша.

Дом зараженный гангреной тьмы застонал. Угольная паутинка ползла уже по доскам, окутывая потолок, стены, пол.

- Что это такое?! –завизжал парень и нажал на спусковой крючок. От выстрела задрожали стекла. Ему ответило утробное мычание от дверей. В комнату вошел Призрачный Хозяин, паяцем выбрасывая вперед мертвые ноги рослого мужчины с худым лицом. Туман клубился вокруг того, кого несколько минут назад звали Рохлей.

Грабитель расстрелял в него всю обойму, не зная ничего о неуязвимости Хозяина. В проем хлынули жуки, поползли по штанам парня. Красная куртка почернела под их массой, и ночной гость страшно закричал. Он пытался стряхнуть падальщиков рукоятью оружия, отчего-то брезгуя касаться насекомых руками. Отшатнулся, ударился об стену, сбросив одну из фотографий, и паутина ночных ходунов взяла его. Стремительно оплела и распластала по лакированной вагонке.

Саша поймал обезумевший взгляд рыжего.

- Процесс созидания, - сказал он ему.

Грабитель открыл рот и беззвучно заверещал, и туда, в разинутое влажное тепло, хлынули жуки.

Когда все кончилось, Саша первым делом поправил фотографию. Отряхнул ее, оттер от крови и повесил назад, на стенку. Провел пальцем по улыбающимся лицам. Они понимали его. Даже когда он сбросил их в перегной оврага – понимали.

Постояв несколько минут у фотографии, Александр принялся за уборку.