Тёмные истории Северо-Запада

- Фантазии надо держать в руках, - сказал он, и не услышал своего голоса. Горло сдавило всхлипом. - Фантазии надо держать в руках!

Лес тихо шелестел ветвями, а шепот становился все громче, все злее, все страшнее.

- Папа! - завизжал Даня, сорвав с сердца пудовую гирю оцепенения. - Папа!!!

Палатка затрещала, затряслась.

- Даня? Что такое?

Послышался звук разрезаемого брезента, и папа, еще не проснувшийся, но уже пропоровший ножом стену палатки, ужом выполз в ночную прохладу. Вскочил на ноги. Его рывок разбил вдребезги душное полотно безумных шепотков. Тени заткнулись и растворились в предрассветном сумраке.

- Что случилось? - чуть спокойнее спросил папа. Свободной рукой он тер глаза и, выставив перед собой нож, озирался.

Даня не выдержал и бросился к отцу, обнял его, спрятал лицо в майке.

- Что это такое было? - изменились интонации папы. - А? Что это такое было, Даниил? Почему ты кричал?

- Даня? - из палатки появилась мама. - Что случилось?

Он не ответил. Он дрожал от страха и прятал лицо в окаменевшем животе отца, сжимаясь от дурного предчувствия. Родители не слышали. Ничего не слышали! Фантазии? Это ведь все они? Опять они?!

- Ты знаешь, сколько стоит палатка, Даниил? А? Знаешь?

- Юра!

- Что Юра? Какого черта он орет так? Я думал, что-то случилось. А у тебя опять фантазии, да, Даниил? Даня вцепился в папу, но тот оторвал его от себя, оттолкнул.

- Только купил палатку, ну что за жизнь! Ну, я тебе устрою дома...

- Прекрати немедленно! - сказала мама. Глаза ее сверкали. - Он же ребенок!

Папа что-то буркнул и присел у разрезанного тента, Даня подбежал к маме, обнял ее и краем глаза наблюдал за отцом, а та гладила его по волосам теплой ладонью и успокаивающе повторяла:

- Все хорошо, Даня. Все хорошо. Ты чего-то испугался? Что-то увидел? Зверюшку?

Даня молчал и мотал головой, он дрожал от страха, всхлипывал, будто совсем маленький, и, иногда затихая, вслушивался в лес. Голоса не возвращались.

Фантазии. Надо. Держать. В. Руках.

Но они были так близко, шептали так громко! Родители должны были проснуться!

Почему их не разбудили тени, а крик Дани? Папа теперь зол, и не стоит подливать масла в огонь, рассказывая про голоса. Они все равно не поверят, да сейчас все хорошо. Мама рядом, папа не спит, а скоро уже над Ладогой поднимется солнце и прогонит тени. Экипаж фрегата Павловых соберется, погрузится на борт и поплывет прочь от этого места. Далеко-далеко.

Пока снова не сядет солнце.

Даня сильнее прижался к маме, как к островку реальности. От нее пахло мылом, чистыми волосами и чуточку костром. Она была здесь, рядом и в груди быстро-быстро колотилось сердце. Звук прогонял страх, звук успокаивал. Ничего. Они вернутся в город, и все пройдет. Все пройдет. Ведь лучше чтобы это были фантазии, да? Ведь если это по-настоящему...

Он краем глаза посмотрел на папу. Тот уже копался в рюкзаке и цедил себе под нос проклятья. Наконец, отец достал иголку с нитками, посмотрел на безоблачное небо и на миг задумался, а потом махнул рукой и принялся примериваться к длинному разрезу. Пальцы его дрожали.

Как тогда, в прошлом году, когда Даня выбросил из окна большого плюшевого тигра, потому что тот стал ходить по ночам и не давал уснуть. Отец принес домой грязную игрушку, упавшую в лужу под балконом, и спросил:

«Почему?»

Даня все честно рассказал. И у отца под конец разговора точно так же тряслись руки, а уже на следующий день он отвел сына к врачу. Тот много улыбался и задавал странные вопросы, но его взгляд кололся, как шерстяное одеяло. Он что-то непрестанно записывал, хмыкал, постоянно спрашивал о маме и, особенно, о папе. В его холодном кабинете на столе расположился ряд фарфоровых белых лошадок, и они каждую раз встречали Даню тоскливым ржанием. В их выпученных глазах застыло отчаянье. Ему хотелось спасти их, вынести из кабинета и поставить где-то в другом месте, потому что тут им было очень плохо. Но он ничего не сделал, и ничего не сказал доктору.

Потому что каждую встречу тот говорил ему:

- Фантазии надо держать в руках.

В его последний визит лошади молчали. Даня почти не слушал доктора, смотрел на фигурки и, наконец, осознавал его слова. Он научился держать воображение в руках, и фарфоровые статуэтки стали всего лишь фарфоровыми статуэтками. Это открытие испугало Даню. Потому что вдруг какие-то прекрасные мелочи его жизни тоже растворятся, если он будет слишком часто повторять заклинание врача. Вдруг исчезнет нечто очень важное?

Папа после первых визитов Дани в поликлинику - изменился. Он стал тихий, молчаливый, при встрече с сыном отводил глаза, а по вечерам пил под надзором мамы какие-то таблетки из нескольких баночек и вел себя так, будто кто-то вытеснил шумного весельчака прочь и поселил на его место кого-то другого: унылого и пустого.

Позже все вернулось к норме, и даже когда отец кричал на Даню — это было здорово. Потому что ругался настоящий папа, а не его тень. И вот теперь у него вновь, как тогда, дрожали руки, а Даниил не мог контролировать свое воображение.

Вот только что если это не фантазии? Что если все это взаправду?

Мама затащила Даню в палатку, уложила в спальник и крепко-крепко обняла. Он уткнулся носом в ложбинку маминого локтя и слушал, как возится с тентом папа. В сумрачном утреннем мире раздавался только его голос, и это успокаивало Даню сильнее всего. Лес молчал. Дышала Ладога.

Когда он уснул, то ему приснилась дача и телевизор в большой комнате, напротив которого сидела в очках бабушка и что-то вязала. Пахло жасмином и розами. Поэтому, когда Даня проснулся и обнаружил себя в палатке, между сопящей мамой и похрапывающим папой, то заплакал. Тихонько, чтобы снова не разбудить родителей.

Но следующий день прошел так, словно ничего ночью не случилось. Утром мама что-то сказала папе, и пока он слушал ее, стоя с растерянным видом и кивая, то несколько раз бросил на Даню виноватый взгляд. Так что во время путешествия они снова играли в пиратов. Даня много смеялся, а папа рассказывал хриплым голосом разные истории об Одноруком Джеке и Трехпалом, хвалился знакомством с Сильвером. Они проплывали мимо сползающих в озеро скал, покрытых мхом и кустарником. Несколько раз видели нерп, высовывающих любопытствующие мордашки из воды и провожающие их черными бусинками глаз. А потом папа показал местечко на небольшом каменном островке и они, вскипятив котелок на примусе, попили чаю с бутербродами из сухарей и копченой колбасы. Даня сидел между мамой и папой, чувствуя их тепло, улыбался волнами и совсем не вспоминал о случившемся.

Вечером они обогнули каменистый мыс, и по ту его сторону увидели вытянутую на сушу красно-синюю байдарку. Бледный, бородатый и цыганка стояли рядом с ней, почти вплотную к берегу, и молчали.

- Добрый вечер, - сказала мама. Папа сделал вид, что увлечен горизонтом, но один взгляд, тайком, на девушку с распущенными волосами все же бросил. А Даня оцепенел, глядя на этих ужасных людей.

- Здравствуйте, - певуче ответила цыганка. - Похоже, мы по одному маршруту идем. Вы куда отправляетесь?

- До Импилахти, - почему-то соврала мама.

Они пристально смотрели друг на друга, и черноглазая девушка вдруг понимающе улыбнулась.

- Темнеет, вставайте с нами, тут места на всех хватит. Вы откуда идете, если не секрет?

- Мы сегодня еще погребем, спасибо, - проигнорировала вопрос мама.

Цыганка прищурилась, склонила головку набок:

- Тогда доброй дороги.

Бледный и бородатый не промолвили ни слова, но Даня готов был поклясться, что глаза за черными очками наблюдали за ним.

Ночью мама опять ругалась с папой, а наутро отец объявил о завершении похода, и что теперь они направляются к ближайшей станции. Но, он проговорил это сквозь зубы, на Импилампи они все равно заночуют, потому что все путешествие затевалось ради него.

Про Судьбу он в этот раз ничего не сказал, и в сторону мамы не посмотрел.

Два дня они шли вдоль берегов Ладоги, но теперь шуток уже не было. Игры кончились. Отец хмурился, мама обижалась, а Даня считал минуты до конца похода. Мечтал о поезде домой. Лес, вода — они перестали быть хорошим местом. Они пропитались тьмой, и та была много страшнее глаз цыганки. Она поселилась в сердцах родителей.

Озеро, на которое так стремился отец, Дане не понравилось, и если бы папа не потащил его на берег, рыбачить, то он забился бы в палатку и пролежал бы до утра, уткнувшись носом в часы с фосфоресцирующей стрелкой. Там, на гладкой скале, плавно уходящей в озеро, они и сидели, когда Даня услышал шорох камушков, падающих в воду. Вдоль берега вела натоптанная тропка, петляя меж камней и деревьев, и по ней со стороны мыса шла цыганка. От обиды у Дани задрожали губы. Так нечестно. Ведь оставалась всего одна ночь! Их же не было три дня!

Она шла медленно, прогуливаясь, и смотрела то на озеро, то на двух рыбаков. На красных губах девушки играла загадочная улыбка.

- Пап, - сказал Даня.

- М? – отец обернулся, увидел гостью. – Эй, добрый вечер.

- Здравствуйте, вы простите меня, что я так поздно. Но без нужды я бы и не посмела беспокоить вас. У нас с друзьями вышла оказия.

Она лишь мазнула взглядом по лицу Дани, будто мальчик был одной из прибрежных сосенок, и тепло улыбнулась папе. Заправила локон за ухо.

- Ой, да бросьте вы раскланиваться. Чем могу помочь?

- Соль. Мы утопили пакет с солью, представьте себе. Вы не могли бы поделиться, если мы вас не стесним? Нам хотя бы спичечный коробок. У меня есть!

Она протянула отцу крошечную коробочку. Отец не посмотрел на нее, завороженно изучая лицо гостьи.

- Не поможете? – спросила девушка, и папа вздрогнул, избавившись от наваждения.

- Да, конечно, - он протянул руку, забрал коробок, и на миг пальцы его соприкоснулись с пальцами цыганки. Задержались, Даня готов был поклясться, что задержались. На миг больше чем требовалось.

А потом отец ушел наверх, в лагерь, и цыганка проводила его взглядом. Даня же сделал вид, что увлечен рыбалкой и пристально следит за поплавком, но красное гусиное перо как назло застыло в тягучей воде. Ветер совсем утих.

Она пришла не за солью. Не за солью. Только дурак может так думать. И ему ничего не показалось. Ни тогда в байдарке, ни той ночью, с голосами. Дело совсем не фантазиях!

- Кто вы? – спросил Даня. Он повернулся к цыганке.

Она не ответила.

- Не трогайте папу, пожалуйста, – вырвалось у Дани. – И маму. И меня.

Цыганка даже не посмотрела на него.

- Пожалуйста, - повторил он.

Уголок ее рта чуть дернулся, и из-под полуопущенных век на Даню выглянуло зло. Хищное, голодное, торжествующее. Оно все слышало. Все понимало. Фантазии кончились.

На тропке из лагеря появились встревоженная мама и смущенный отец. Папа торопливо спустился к берегу, чересчур внимательно выглядывая что-то на скале, подошел к цыганке:

- Вот, нашли, сколько смогли. Мы завтра уходим, так что берите, не переживайте.

Когда отец отдавал коробок со злосчастной солью, мама увидела, как девушка накрыла ладонь ее мужа своею, и супруг не попытался отстраниться, то ли ошеломленный напором, то ли...

- Спасибо вам. Вы не представляете, как нас выручили, спасибо! - горячо поблагодарила его цыганка.