Тёмные истории Северо-Запада

Гости (Псковская область)

Он всегда любил прятаться, потому что искать скучно и чуточку страшно. Потому что… Вот ты стоишь в большой комнате у стены, считаешь, пытаясь вспомнить, что идет за цифрой шесть. То ли семь, то ли восемь. Но потом выбираешь восемь и продолжаешь, доходишь до десяти, выкрикиваешь волшебное заклинание:

— Я иду искать!

И поворачиваешься…

А дом молчит, и от этого становится больше, страшнее. Он меняется, когда звуки уходят. Что-то ломается вокруг. Что-то начинает проникать сквозь стены, заползать в темные углы и смотреть на тебя оттуда. Чуть слышно шептать непонятное.

И ты знаешь, что где-то прячется Славик и папа. Знаешь, что, если найдешь кого-то из них, странные гости убегут. Поэтому первым ищешь папу, потому что он большой, сильный и ему сложно забиться под кровать, или же залезть в шкаф. Значит, его найдешь быстрее. И тебе уже не до игр. Ты ищешь папу, чтобы тот отпугнул гостей, проникших в дом с улицы.

Ты, конечно, не плачешь. Не зовешь никого. Потому что тогда папа объявит стоп-игру, потому что он не любит капризы. И ты бегаешь по дому, шарахаясь от углов с гостями, и когда, наконец, находишь отца — то уже улыбаешься, уже не думаешь о плохом. Знаешь, что скоро придет пора самому прятаться.

Прятаться…

О, это волшебное ощущение. У Ленчика было любимое место: в шкафу, в прихожей, куда он забирался в джунгли висящих платьев, заставлял проход мамиными сумочками и коробками и замирал. Закрывал себе рот ладонью, чтобы случайное хихиканье не выдало Главного Места, и слушал. Папа никогда не искал молча. Он ходил по дому и задумчиво повторял:

— Куда же они подевались? Может быть, здесь, в прихожей?

Он открывал дверь, щелкал выключателем и разочаровано говорил:

— Нет, тут никого нет. Может быть, они в подсобке? Нет. Там темно, и они боятся.

Леня фыркал в ладошку, зная, что Славик уже несколько раз там прятался, и папа каждый раз радовался смелости братика, когда заглядывал в подсобку и его обнаруживал.

Рано или поздно отец всегда их находил.

Когда они в последний раз играли в прятки — была осень. Клены у шоссе стояли красно-желтыми, и если по дороге проезжали машины, палые листья поднимались с асфальта и будто пытались нагнать обидчиков. Светило солнце, отчего на улице стало красиво-красиво. Мама уехала в город, проведать бабушку, а папа оказался выходным, и потому весь день был посвящен играм. То в кита, то в бой подушками, а потом уже и в прятки.

Папа всегда играл честно, не так как дядя Леша, который, когда приезжал, считал до ста, сидя перед телевизором, и потом, не вставая, кричал на весь дом:

— Ах какие сорванцы, как хорошо спрятались, — а сам при этом слушал новости или смотрел футбол. Папа говорил, что дядя Леша так делает просто потому, что не хочет, чтобы его просили играть. Его никто и не просил, когда отец был дома.

В тот день Ленчик спрятался в своем любимом месте: в шкафу, за платьями. Здесь приятно пахло мамой. Папа ходил по дому, несколько раз останавливаясь у любимого тайника, громко удивлялся тому, что еще не нашел своих маленьких «нинздя». Леня не знал кто это такие, но ему все равно было приятно.

Папа уже нашел Славика на втором этаже, за диваном в игровой, и теперь искал Леню. А тот сжался в углу шкафа, тихонько, как мышка, но так, чтобы видеть щелку между дверцами. Папа приближался к его убежищу. Крадущиеся шаги были совсем рядом. Фигура заслонила просвет. Что-то коснулось плеча Лени, наверное, платье, но он едва не вскрикнул от страха, сдержавшись только благодаря азарту.

— Неужели Леня снова в шкафу? — сказал папа. — Не может такого быть!

Створки открылись, яркий свет пробился через колышущиеся лианы платьев. Папа раздвинул их, заглядывая внутрь, и Леня засмеялся.

— Странно, — сказал папа, глядя сквозь него. — А где он?

— Я т-у-у-ут, — весело замахал руками Ленчик, но папа закрыл шкаф и пошел дальше. Пошутил. Папа часто шутил. Леня попытался встать, но не смог. Посмотрел на ноги, но в темноте не сумел разглядеть, что с ними случилось. Тронул их руками. Пальцы скользнули по ткани штанишек, дошли до холодной кожи. Прикосновений своих он не почувствовал.

— Папа! — закричал Ленчик. — Папа, помоги! Папа-а-а-а-а! Папа, ножки. Что-то с ножками!

— Очень странно, — сказал папа. — И куда он спрятался?

Его шаги удалялись.

— Папа-а-а-а-а! — Леня ударил по стене шкафа, но рука бесшумно пролетела сквозь нее. Это испугало еще больше.

Дверь открылась. Внутрь заглянул Славик:

— Па, но я видел, что он сюда залезал.

— Значит, перепрятался, — ответил папа.

Брат смотрел прямо на Ленчика, но не видел. Нахмурился, совсем как взрослый. Затем задрал голову и изо всех сил крикнул:

— Ленчик, выходи, стоп-игра!

— Но я же тут, — жалобно протянул Леня. Слава пошарил между платьев, и его рука прошла сквозь коленки брата. В глазах защипало. — Славик, я тут!

Славик закрыл дверь. Запах в шкафу изменился. Стал холодным, чужим. Не в силах встать, Леня рвался из своего угла, но не мог сдвинуться ни на шажок. Голос папы изменился. В нем появилась тревога.

Потом он стал кричать уже зло. Сказал, что запретит приставку, если Ленчик не выйдет немедленно. Лене уже было наплевать на компьютерные игры, он и сам хотел выбраться, но не мог. Вскоре хлопнула дверь, и приглушенный голос отца позвал сына на улице.

Створки шкафа снова открылись, Славик сунулся внутрь, схватил мамины сумки и выбросил их. Затем принес стул, чтобы дотянуться до вешалок, и принялся сдирать мамины платья и кидать их на пол. Все это время Леня кричал и плакал, но брат его не видел, лишь повторял:

— Я видел, что ты сюда прятался. Я видел!

В глазах Славы дрожали слезы.

Слез было много. Когда вернулась мама, то долго кричала незнакомым голосом. Папа сдавленно отвечал ей что-то. Потом мама плакала. Они куда-то звонили, а Леня не мог пошевелиться, сидя в углу. Он хотел выйти. Он пытался стучать. И даже когда мама с мокрым от слез лицом развешивала свои наряды по местам, и платья проходили сквозь него, как призраки, он умолял его увидеть. Просил помочь выйти. Просил не оставлять здесь. Обещал, что больше так не будет, и если раньше это помогало — то сейчас нет. Дверь закрылась, отрезав Леню от света.

Затем они все ушли. Славик, мама, папа. Леня слышал, как завелась машина, как под колесами зашуршал гравий во дворе. Не веря в то, что происходит, он не переставал звать на помощь.

А потом пришли гости… Их мокрые пальцы касались лица, шепот, неожиданно, успокаивал, убаюкивал и совсем не нес в себе угрозы. И с каждым прикосновением время будто менялось. Сидя в кромешной тьме, Ленчик вздрагивал, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Но свет в доме не горел, и по нему шуршали гости…

Он не понял, когда вернулись папа и мама. Но едва они вошли, как в доме поднялся грохот. Хлопали крышки, гремело в подсобке и под лестницей. Обыскивающий дом папа всхлипывал, и это пугало еще больше. Мама постоянно кому-то звонила, на кого-то кричала. Славика Леня не слышал. Наверное, родители отвезли его к бабушке, в город.

Когда снова открылась дверца шкафа, то Леня не узнал папу. Красные глаза, перекошенное лицо. Папа срывал платья и бросал их на пол, как Славик совсем недавно, он скинул с верхних полок новогодние украшения, альбомы для рисования, гирлянды. Встал на цыпочки, разглядывая освободившееся место, будто надеясь, что Леня спит там, на узкой перегородке. Потом выгреб из шкафа все ботинки, сапоги, сумки, коробки из-под обуви. Несколько раз провел по стенке дрожащей рукой, будто не веря глазам. Его ладонь прошла мимо, и Ленчик попытался за нее ухватиться.

Папа замер, глядя в угол. Посмотрел на свои пальцы. Губы его задрожали, он сел прямо в груду вещей и заплакал. К нему подошла мама. Леня видел, что сначала она хотела положить ладони ему на плечи, но затем опомнилась, скрестила руки на груди.

Черные пятна под глазами делали маму похожей на ведьму из страшной сказки.

Леня уже и не пробовал кричать. Просто смотрел на родителей, как будто мультик в телевизоре, в страхе, что сейчас его выключат. Папа, наконец-то, встал. Резко подошел ко второму шкафу и принялся выбрасывать вещи уже из него.

— Дверь на улицу запирать надо было! — зло сказала ему мама.

— Да пошла ты, — огрызнулся он.

Леня заткнул уши пальцами и зажмурился, а когда открыл глаза — платья висели на месте, дом молчал. Гости же были тут. Шептали, трогали его. Он отмахивался, задевая мокрые тела, но они все время возвращались. Скользили по шее, по спине, заползали под футболку и возились там. Леня вздрагивал от отвращения, пытался поймать их под тонкой тканью, но с каждым разом прикосновения становились все менее раздражающими.

В какой-то момент он перестал плакать. Все смешалось так, словно ты пересмотрел перед сном телевизора и не можешь уснуть, цепляясь взглядом за ночник напротив кровати, и замечая, как рывками светает за окном. Леня просто сидел в углу и ждал. Не знал, чего именно. Не знал, сколько времени. Не мог спать, не хотел есть и пить.

Гости возились рядом, ползая по нему, и он уже не отмахивался.

Дом изменился. Время изменилось. Оно тянулось, как ириска, и одновременно мигало, как лампа на датчике движения, того, что повесил над крыльцом папа. Леня не понимал его течения. Может, прошел час, а может и день. А может и годы… Часто он пытался вспоминать что-то хорошее, как советовала ему мама, когда они ходили к зубному. Представлять доброе. Пляж на их озере. Сосиски на костре. Он мог думать об этом бесконечно, но… Песок покрывался чем-то серым, вода темнела, а вкусняшки мокли и покрывались черными пятнами. Память уходила.

Дом теперь принадлежал гостям. Ночью и днем. Люди покинули его.

Хотя папа иногда заезжал. Леня узнавал шаги отца, вытягивался в струнку и кричал, надеясь, что на этот раз будет услышан. Но… Папа будто обходил шкаф стороной, лишь один раз заглянул внутрь и сгреб часть маминых платьев, скомкал и бросил в сумку, а затем долго-долго стоял, смотря в темные недра, пока не захлопнул дверцы. Пару раз с папой приезжал кто-то еще, и они много говорили, кричали. С кухни что-то звенело, а потом оттуда слышался храп или приглушенные рыдания. Леня тянулся к дверцам шкафа, упирался в них пальцами, но не мог сдвинуть.

Его семья всегда была где-то рядом и одновременно очень далеко. И он каждый раз вздрагивал, когда щелкал замок входной двери, а доски в прихожей скрипели под чьими-то ногами. Каждый раз надеялся.

Но шкаф никогда не открывали. Темные гости же больше не уходили, и они с Леней привыкли друг к другу. Мальчик обнимал их, вспоминая, как забирался раньше в кровать к родителям и ложился между ними, наслаждаясь их теплом и запахами. И надежда выбраться превращалась во что-то другое. Во что-то темное.

Гости тоже пахли приятно. Они жалели его, заботились о нем. Иногда опутывали руки, и тогда Леня дотягивался до дверец шкафа, приоткрывая их. Напротив было окно, и за ним виднелись деревья над шоссе. То покрытые белыми шапками снега, то зеленые. Он смотрел на дождь, на солнце. Иногда — на прячущиеся среди листвы фонари, раскрашивающие ветви по ночам. Мир за пределами дома казался чужим, враждебным, но безумно красивым. Окно напоминало о чем-то из прошлого. Чем-то похожим, куда он мог смотреть часами, вместе с братом. От этого было теплее.