Долгий путь на Бимини

Глава 19

Выброшенный на безвестный берег «Безымянный» был пуст и мертв. Обшивку с него содрали, и выбеленные солнцем шпангоуты торчали, как ребра утонувшего и обглоданного рыбами гиганта. Карререс едва протискивался между ними, задыхаясь в вязком воздухе, застревая ногами в древесной трухе и нанесенном ветром и приливами песке. Голый розовый хвост проклятой крысы мелькал совсем близко, но Каррересу никак не удавалось сделать последнее усилие и схватить мерзкую тварь, отобрать у нее еще трепещущий комок изумрудных перьев. Крыса мелькнула под самыми ногами и юркнула в щель. Карререс бросился следом, задел какую-то балку, и шпангоуты угрожающе закачались, накренились со зловещим скрипом. Раздался дробный грохот, и остатки брига обрушились на Карререса. Последним, что он увидел, было подхваченное порывом ветра перышко.

Карререс проснулся, обливаясь потом и жадно хватая ртом вонючий трюмный воздух. Голова была тяжелой со сна. Доктор дотянулся до кувшина, плеснул в лицо, приходя в себя. На палубе по-прежнему грохотало – теперь Карререс сообразил, что это разматывается якорная цепь.

Якорь с громким всплеском упал в воду. Качки не чувствовалось – «Безымянный» стоял в хорошо защищенной бухте. Лучик света отражался от зеркальца, выпавшего из разбитого ящика, и катался по стеклянным бусам. Наверху Ти-Жак визгливо отдавал команды. Сквозь щель приоткрытого люка в трюм проникал пряный запах листвы.

Похоже, кошмарное плавание наконец подошло к концу. Измученный Карререс давно устал ругать себя за то, что даже не пытался сопротивляться Бриду на Таларе. Несмотря на отвращение к капитану, Карререс просто не смог отказаться от случая, который сам шел в руки. Любопытство тогда оказалось сильнее, и Бимини, от которого доктор едва не отказался, поманил с новой силой.

Больше недели бриг петлял по архипелагу, где еле живой ветер бессильно трогал паруса, разбитый, ослабленный в лабиринтах холмистых островов. Здесь обычны были штили и туманы. Горячий густой воздух был насыщен влагой: неподвижное море испарялось, оседая на коже едкими от соли каплями. Духота в трюме была невыносимой. Перец, куриный помет, фрукты, немытые потные тела, табак, – все, что когда-либо побывало в трюме «Безымянного», оставило свои запахи, и теперь дерево источало их густыми волнами. В тихой полутьме, никак не приглушенные другими впечатлениями, они казались почти осязаемыми, доводя до тошноты и галлюцинаций.

Карререс бывал почти рад, когда к нему спускался капитан, хотя визиты Брида каждый раз вызывали в нем досадливое недоумение. Не то чтобы Карререс не понимал ирландца – но его приводила в оторопь легкость, с которой у капитана сочетались враждебные действия и неуклюжая симпатия. Заковав Самеди в кандалы и заперев в трюме, Брид вдруг проникся к нему доверием и болтал почти дружески. Мало того, что доктор был пленником, – он стал еще и исповедником поневоле. Капитан Брид приходил каждый день – и говорил, говорил, говорил. Карререс мог бы несколькими желчными замечаниями отбить капитану всякую охоту изливать душу, но любопытство и желание понять, что же происходит с Бридом, брали свое. Чем лучше доктор узнавал историю похода на Бимини, тем сильнее становилось его беспокойство. «Ты уже на пути», – сказал шаман, и теперь Карререс явственно видел, что тот имел в виду.

После того, как песня о Бимини была спета, Брид весь извелся от мысли, что не может тот час же броситься на поиски. Ни нанять, ни тем более купить судно было ему не по карману. В отчаянии он даже попытался заключать сделки с несколькими капитанами, готовыми, по слухам, на любое дело, лишь бы оно было выгодным. Но с сумасшедшим ирландцем связываться никто не хотел, а над рассказами о Бимини только смеялись. В ожидании случая Брид кормился тем, что в одиночку промышлял черепаховый панцирь, обходя на большом каноэ необитаемые островки в окрестностях Нуэво. Он не знал, что судьба уже подхватила его и тащит за шкирку.

Брид нашел «Безымянный», тогда еще – «Радость Бриджит», на одном из черепаховых островков. После недавнего шторма воздух был прозрачно-хрустален, и выброшенный на отмель бриг казался китовой тушей. Его резкие контуры грубо врезались в притихший, умытый мир. Такелаж брига был изорван в клочья, мачты сломаны, но корпус уцелел. Шагая вдоль берега к кораблю, Брид успел понять, что требуется совсем небольшой ремонт – и судно снова будет на ходу.

Над палубой с пронзительными воплями кружились олуши. Подойдя ближе, Брид заметил, что из оранжевых клювов свисают какие-то темные клочья, и уже не удивился, почувствовав тяжелый, тошнотворный запах. Несмотря на полуденную жару, по спине проскребла ледяная мохнатая лапа.

Превозмогая себя, Брид все-таки поднялся на палубу. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: живых на бриге не осталось. Брид прекрасно представлял, как это случилось: шторм, сломанные мачты; течения, недели, а то и месяцы играющие потерявшим управлением судном, как бумажным корабликом. Подходящие к концу запасы пищи – и, главное, воды. Сгорающая в огне лихорадки надежда…

Брид перекрестился, глядя на темную кучу у кормы, почти невидимую за крыльями множества птиц. Принялся молиться, но быстро сбился. Он вдруг сообразил, что ничто не мешает ему захватить судно. Остров необитаем, находится в стороне от морских путей, люди могут оказаться здесь лишь случайно. Судовладелец наверняка давно списал бриг со счетов. Команда мертва. Если вернуться сюда с надежными людьми…

Брид попытался отбросить корыстные мысли и дочитать молитву. Воздух над раскаленной палубой казался мертвым и горьким, солнце давило на голову, как тяжелый горячий булыжник, но тихий стон заставил Брида похолодеть. Бриг вовсе не был свободен: души погибших остались на судне. Призраки населяли его; они окружали Брида, тянули обтянутые пергаментной кожей руки. С хриплым воплем Брид метнулся к фальшборту, споткнулся об скелетообразное тело и снова услышал стон. Иссохшие пальцы бессильно проскребли по лодыжке. Волосы Брида встали дыбом, глаза полезли из орбит. Не удержав равновесия, он рухнул рядом с трупом, зажмурившись и ожидая, что мертвец сейчас вцепится ему в горло.

От ужаса Брид на несколько секунд потерял сознание. Очнувшись, он понял, что лежит лицом к лицу с крайне истощенным, умирающим, но еще живым человеком. Растрескавшиеся губы моряка шевельнулись. Чувствуя слабость от пережитого страха, радость, разочарование, Брид выругался и снял с пояса флягу.

Позже он на канатах спустил выжившего матроса с усеянного трупами судна и оттащил в тень. На острове, заросшем сухим колючим кустарником, не было источника, зато росло несколько кокосовых пальм – и Брид три дня отпаивал моряка ореховым молоком. Когда стало понятно, что смерть отступила от Шеннона, Брид начал осторожно делится с ним своими планами. Шеннон так и не узнал, что, едва придя в себя, снова оказался на пороге гибели: Брид готов был прирезать моряка, если тот вздумает артачиться. Однако планы Брида привели Шеннона в восторг; благодарность тоже сыграла свою роль. Брид и Шеннон вернулись в Нуэво закадычными приятелями, оставив замаскированный ветвями бриг на островке.

Оставалось набрать команду, но тут Брид вновь уперся в стену, отделявшую его от людей: самые последние оборванцы отказывались иметь с ним дело. За неделю поисков Брид смог сговориться с одним-единственным человеком, ехидным карликом, медленно помиравшим от голода: всему Нуэво давно было известно, что у него, когда-то – художника, а позже – маляра, малевавшего вывески, дурной глаз. Два изгоя, Ти-Жак и Брид быстро нашли общий язык. Ти-Жак стал боцманом и старпомом: к тому времени Брид уже выяснил, что Шеннон хороший моряк, но глуповат и в помощники не годится. Однако отправляться на поиски втроем было невозможно. Брид, в мечтах уже видящий себя несущимся на вертком бриге к Бимини, все больше мрачнел. Его вспышки ярости участились, отталкивая немногих сорвиголов, еще раздумывающих, не податься ли под начало новоиспеченного капитана.

Выход подсказало живое – слишком живое – воображение Ти-Жака. Однажды, после целого дня бесполезных поисков и переговоров в самых грязных кабаках, они с капитаном беседовали за кружкой пива, стараясь развеять уныние пустой болтовней. Рассказ Брида о первом знакомстве с Шенноном вызвал у Ти-Жака воспоминания о колдунах, живущих на Эспаньоле, и об их умении оживлять мертвецов.

Поначалу он говорил только для того, чтобы избавиться от скуки, но вскоре глаза Ти-Жака азартно заблестели. От его цепкого взгляда не могли укрыться ни бледность Брида, ни его тяжелые раздумья. Ти-Жак продолжал рассказ уже целенаправленно, осторожно подводя Брида к захватившей его мысли. Лишенные воли и памяти, зомби способны работать круглые стуки, не нуждаясь ни в еде, ни в отдыхе, говорил Ти-Жак. Владельцы многих плантаций почти не пользуются трудом рабов: мертвецы выгоднее…

Договорив, Ти-Жак уставился на Брида с жадным любопытством, ожидая реакции. Когда ирландец, поразмыслив, заявил, что зомби вполне сгодятся и в качестве матросов, Ти-Жак пришел в восторг. Брид даже усомнился в своем решении, глядя, как тот хихикает, брызгая слюной, и потирает скрюченные руки. Но Брид готов был идти к цели любой ценой; Ти-Жака же страшно забавляла сама идея поисков вечной жизни в такой компании. Оставалось добыть деньги, чтобы добраться до Эспаньолы и начать закупку.

Тут им снова повезло: один богатый торговец, недавно приехавший из Старого Света и считавший себя выше суеверий, заказал Ти-Жаку портрет своей дочери и заплатил щедро. Из-за этого портрета им пришлось поспешно убираться из Нуэво. Однако золота хватило на то, чтобы нанять временную команду, привести бриг в порядок и добраться до Эспаньолы. Там они предприняли экспедицию на дальние плантации, принадлежащие в основном мулатам, а то и беглым неграм.

К тому моменту капитан Брид уже достиг той точки ужаса, за которой наступает отупение и апатия. Ходячие мертвецы не вызывали у него никаких чувств. Ти-Жак страдал больше: его раздражали сонные, невыразительные лица и неловкие движения зомби. Шеннону решили ничего не объяснять, и он частенько простодушно проходился насчет неповоротливости сухопутных крыс, до колик смеша боцмана. Но, несмотря на трудности, на побережье они вернулись с преданной командой и грузом разнообразных сосудов, аккуратно уложенных в наполненную сеном повозку: в них хранились души будущих матросов «Безымянного».

Все вышло, конечно, далеко не так ладно, как расписывал Ти-Жак: зомби были неуклюжи, и от них попахивало, – в штиль особенно заметно. К тому же они частенько впадали в тоскливое беспокойство, которое постепенно перерождалось в угрюмую злобность. В такие моменты Брид начинал опасаться, что не справится с командой. К счастью, эти припадки случались редко, быстро сходили на нет, и капитан мог почти не опасаться бунта, в какие бы авантюры не влезал.

– Вот они все, – кивнул Брид за спину Карререса.

Вывернув шею, доктор разглядел невысокую загородку в углу трюма, набитую кокосовым волокном. Сверху ее накрывала сеть; сквозь частые ячейки маслянисто поблескивали бока бутылей.