Прощай, Германия

Глава 13. Понижение в должности

Глава, в которой наш герой начинает службу в новой должности, и участвует в судебных процессах.

Долечиться так и не удалось, да и какая может быть реабилитация, когда само твоё пребывание в Германии висит на волоске. Травматолог был недоволен, но согласился с доводами Эдика, велел написать рапорт о досрочной и добровольной выписке, но взял слово, что капитан ещё приедет, когда сможет долечиваться. Однако не судьба была ему ещё разок полежать на мягкой больничной койке, уже через два месяца госпиталь в срочном порядке расформировали и вывели в Россию.

В полку навалились неприятности, наконец-то Кудасов и Статкевич затаившие давнюю неприязнь, смогли поквитаться и хоть немного, но отомстили наглому зарвавшемуся капитану.

— Мы уже хотели Вас откомандировать домой, — начал бубнить Статкевич, уставившись на Громобоева своими бесцветными глазами. — Однако, у вас появились высокие покровители, вы даже самому командующему жалуетесь…

— Не жалуюсь, а доложил о готовящейся несправедливости…

— Если у вас нечистая деформированная совесть, и вы считаете это в порядке вещей, пусть будет так. Пусть командующий оставил служить в Германии, но мы вас использовать на прежней должности не можем, — продолжил с ехидцей замполит. — Нам нужен замкомбата способный заниматься боевой подготовкой, а у вас регулярно спина болит: госпиталя, отпуска по болезни… Предлагаем занять вновь созданную должность офицера по правовой работе. Предупреждаю, должность с понижением, капитанская, будете проводить административные дознания, работать с прокуратурой и судом. Ваши преступники, вам и разгребать то дерьмо, что накопилось… Через месяц в Ваймаре будет проводиться показательный судебный процесс. Суд открытый. Из Москвы адвокат приедет, представитель Комитета по защите прав военнослужащих. Готовьтесь, не оплошайте. Сдавайте свои дела, должность замкомбата примет бывший секретарь комитета комсомола полка.

«Понятно, для кого мою должность приготовили!» — подумал Эдик. — «Этот проныра всё переживал, что с ликвидацией комсомола его отправят домой, видимо хорошо подсуетился…»

«Дослужился…Теперь у меня есть отдельный кабинет!» — размышлял Эдик без особого энтузиазма и радости, перенося вещи в помещение бывшего полкового музея советско-германской дружбы. Музей ликвидировали, как только Германии объединились, и закончилась показушная дружба и братство по оружию. Переселение было не сложным: несколько тетрадок, ручек, стопка бумаги. Предложил бывшим сослуживцам чаще заглядывать в гости, те в ответ просили не забывать, заходить покидать камни в шиш-беш.

Переоборудованное музейное помещение капитан делил с бывшим секретарём парткома, тот стал психологом полка. Это была тоже вновь созданная майорская должность, и подполковник Возняк занял её тоже с понижением. Итак, два лишенца в репрессированном музее — забавно!

Идейный марксист Сергей Филиппович, со вздохом снял со стены красный флаг, бережно упаковал в чемодан, а Громобоев прихватил на память флаг ГДР, а с ним в придачу несколько значков, памятных монет и молоток геолога — больше в музейном хламе ничего не заслуживало его внимания.

Громобоев завёл несколько журналов: учета происшествий, травм и профилактической работы. Но самой реальной работы как таковой почти не было. Он фиксировал травмы, собирал объяснительные у пострадавших, возил отписки в Намбург и Ваймар. Практически каждый день Эдуард мотался то в дивизию, то в штаб армии. Командование экономило на билетах, поэтому туда капитан ехал на машине с медиками или тыловиками, а обратно как правило, на попутке с немцами. Эдуард успешно освоил навыки автостопа. Капитан выходил на окраину города, и обычно голосовал час-другой. В конце концов, какой-нибудь сердобольный немец или немочка подбирали русского капитана и подбрасывали до места. Бывало, что приходилось делать и пару пересадок. В дороге общался по мере возможности, улучшал мизерные навыки в языке, обогащал словарный запас.

Однажды его подхватил банкир из Бремена, который ехал открывать новое отделение своего банка в соседнем городке, проездом через Цайтц. Банкир знал английский и лишь несколько русских слов, в основном неприличных. Но в английском языке Громобоев был не силён, поэтому в пути они с трудом разговаривали на сложной смеси.

Однажды скучающего на трассе капитана подобрала симпатичная, можно сказать обворожительная немочка, словно сошедшая с обложки глянцевого журнала. Пока ехали Эдик украдкой косился на её голые коленки, немка замечала взгляды и улыбалась. Как же в этот момент Громобоев пожалел, что знает всего несколько десятков немецких слов, и ничего в его лексиконе не было амурного. Ах, как ему хотелось её уговорить. А, может быть, не надо было и слов, а требовалось только проявить решительность?..

Помимо бумажных дел Громобоеву поручили руководить компьютерным кабинетом. С этим кабинетом вышла забавная история. Немцы затеяли программу переподготовки советских офицеров для мирной жизни в свете грядущего сокращения армии. В одних гарнизонах организовали курсы менеджеров, в других автомехаников, в Цайтце решили наладить обучение азов программирования. В полк прибыл преподаватель — прыщавый парнишка лет под тридцать семитской внешности, но с фамилией славянской — Петров. Молодой человек был эмигрант во втором поколении. Начальник гарнизона предоставил педагогу квартиру, кормёжку в офицерском кафе, подобрали помещение — пустующий третий этаж над солдатской столовой.

Вскоре приехал фургон, под завязку загруженный коробками с аппаратурой и два инженера-наладчика. Немцы три дня монтировали электрику, делали разводку и прокладку кабелей питания, установили на столы огромные телевизоры, Петров называл их мониторами, под столами расставили железные коробки — системные блоки.

Зампотылу полка майор Зверев вручил Эдику ключ, чтобы он закрывал и отпирал металлическую дверь в компьютерный класс. Отпрыск эмигрантов надменным тоном заявил, что оборудование очень дорогое, каждый комплект стоит тысячу марок — берегите! А всего их в классе установили двадцать комплектов. Помимо компьютеров для учащихся привезли мощный компьютер для преподавателя и большущий ксерокс. Немцы смонтировали сигнализацию и вывели её на пульт начальника караула.

Руководству требовалось назначить материально ответственного за всё это дорогущее хозяйство, и выбор командира полка пал на Громобоева, мол, все равно правоведу делать пока что особо нечего, раз в неделю поездка в прокуратуру и раз в неделю в суд. Пусть бдит и следит за имуществом.

Эдуард расписался за приём класса под личную ответственность, закрыл класс, опечатал, и сдал караулу под охрану. Группа обучаемых только формировалась — начало занятий по плану через два месяца. Первым в этот список Громобоев внёс себя, следующим записался комполка, затем все замы, их жены, и далее пошли звонки от штабных. Число желающих учиться росло, за неделю достигло пятидесяти человек. А компьютеров всего двадцать! Как быть?

— Хоть шестьдесят! — махнул рукой преподаватель, — вряд ли все они будут ходить. Срабатывает советский стадный инстинкт…

Громобоев неодобрительно посмотрел на эмигранта, но полностью с ним согласился:

— Конечно, каждый хочет попробовать работу на диковинной аппаратуре, на клавиши понажимать, но регулярно сидеть на занятиях начальники, понятное дело, не станут!

Петров попрощался с Эдиком, сказав, что контракт у него на три месяца, но денег ещё не поступало, а учёба откроется весной.

Тем временем зампотылу полка затеял ремонт в столовой и в проходном коридоре вокруг компьютерного класса. Громобоев беспокоился, как бы солдаты не надумали днём взломать охраняемое только ночами помещение, поэтому предпочитал днём находиться именно там.

Он однажды столкнулся с зампотылом и спросил, зачем делать ремонт, если полк через полгода выводится?

— Мы же должны немцам помещения передать! — ответил майор Зверев. — С нас за состояние казарм строго спросят…

— Я уже видел один такой гарнизон, никому там ничего не нужно. В итоге всё будет брошено и разграблено.

— Зато мы оприходуем много материальных материалов и спишем, — цинично и откровенно ответил тыловик.

До Эдика сразу дошло, что начальство под видом ремонта опять расхищает крупные средства.

В эти же дни в Ваймаре начался крайне неприятный для Громобоева судебный процесс — впервые за всю службу судили его подчинённого. Судебное заседание намечалось провести быстро, за три дня. Из Москвы прибыла суровая дама средних лет с роскошной причёской и в вызывающе ярком костюме. Подсудимого Эргашева доставили в наручниках, под конвоем разведчиков из гарнизонной тюрьмы, а Эдуард привёз из полка троих пострадавших.

Когда машина остановилась на улице перед зданием гарнизонного военного суда, Громобоев выбрался из кабины и с любопытством огляделся: мрачное здание армии явно досталось по наследству ещё от фашистского военного трибунала или имперского городского суда. Свастику сменили на серп с молотом, но следы её на фронтоне оставались заметны. В остальном, наверное, особо ничего не поменяли, ведь судебные системы двух тоталитарных государств, были примерно одинаковыми.

Заседание вёл седой подполковник, за столом вместе с ним восседали два народных заседателя прапорщика. Один из заседателей чернявый и мордатый прапорщик постоянно позёвывал и клевал носом. Судья хмурился, ему был неприятен и сам процесс, и резонанс вокруг него. Адвокат подсудимого — прибыл из Казахстана. Он добросовестно отрабатывал деньги затраченные на него семьей Эргашева: зачитывала положительные характеристики из школы и техникума, ходатайства о снисхождении из администрации аула и из правления колхоза.

Первый день ушел на процессуальные формальности и на оглашение экспертиз: медицинских и психиатрических. Вроде бы все бойцы вменяемые, но почему-то поступали как умалишенные. Потерпевшие были какие-то деградировавшие моральные уроды, забитые деревенские парни, из неполных семей, росли без отцов. Они несли всякую чушь, что даже общественная правозащитница не выдержала и взяла слово.

— Я прибыла обличать армию, а вас защищать от насилия и поругания, но что я слышу из уст мужчин?! Какой-то детский лепет. Женщина, когда её пытаются изнасиловать — сопротивляется, бьётся до смерти! А вы? Что сделали вы? Сопротивлялись? Нет! Он кого-то из вас бил?

— Он сказал, если не сниму штаны и не встану на колени, то он меня изобьёт! — тихо произнес Чумаков. — Угрожал…

— Но даже не ударил? — удивилась правозащитная дама.

— Но ведь он говорил, изобью, и ткнул кулаком в грудь…

Остальные потерпевшие в своих показаниях, тоже говорили в основном лишь об угрозах избиения.

— Обещал избить…

— Мы мылись в душевой, и он сказал, если я не стану с ним делать… это самое… то он говорил — убью…

Правозащитница была в шоке, она не знала, что и сказать. Дама заклеймила позором и преступника, и потерпевших, заявила, мол, вы не мужчины, но и не женщины, а гораздо хуже… вы какое-то нечто среднее — «оно»…