Прощай, Германия

Глава 5. Старинное кладбище

Глава, в этой главе наш герой вновь размышляет над превратностями истории, вновь сталкивается с равнодушием.

Пока Громобоев холостяковал, у него была масса свободного времени, поэтому он обошёл компактный Цербст вдоль и поперёк, за исключением промышленных окраин: сфотографировал памятники, старинные здания, полюбившиеся пейзажи. Однажды он спросил у зампотеха, что это такое виднеется вдали, позади парка боевых машин, огороженное полуразрушенной старой стеной. Странко пояснил, мол, там кладбище военнопленных, зверски замученных фашистами в концентрационных лагерях.

Эдик был любопытен и решил проверить, так ли это, ведь фашисты вроде бы в лагерях трупы сжигали, а тут настоящее огороженное кладбище. Не может такого быть, чтобы кладбище военнопленных сохраняли фашисты! Громобоев для начала заглянул в автопарк, отметился, что побеседовал с механиками, и быстро зашагал по проселочной дороге. Если кто-то думает, что раз просёлок, значит у тебя под ногами обязательно гравий, пыль и грязь, то он ошибается. Просёлки наши и немецкие имеют коренное отличие: в Германии просёлок не грунтовка, а асфальтированная дорога, с осевой разметкой, да еще и разметка обочин, и деревья, стоящие вдоль дороги тоже выкрашены на уровне человеческого роста белой люминесцентной краской, и если ночью едешь по ней, то мчишься, словно в хорошо освещенном коридоре.

Эдуард дошёл за пять минут до заброшенного уединенного кладбища, отворил покосившуюся решетчатую калитку на ржавых воротах и проник внутрь. За стеной во все стороны тянулись ровными рядами могильные холмики, поросшие густой травой. Вдоль стен высились раскидистые многолетние липы, ясени, клёны, дубы. Под сенью могучих деревьев действительно покоились русские воины-мученики. Громобоев окинул взглядом захоронения — не меньше тысячи! Как много умерших, но ни одной братской могилы, у всех персональные. Странно! Слишком уж гуманное отношение для фашистов к военнопленным! Капитан вгляделся в потемневшие и покрытые плесенью надгробия, многие из которых заросли мхами. Прочитал и поразился: лейб-гвардии штабс-капитан, ротмистр, урядник, есаул, унтер-офицер, нижние чины в звании рядового!..

Затем он приметил на большущем могильном камне хорошо сохранившуюся надпись: «Их благородию господину полковнику, от офицеров и нижних чинов». Фамилии на могильных камнях чаще были чисто русские как: Филатов, Пименов, Лебедев, Алексеев, Попов, но попадались и надгробия люда явно не из простых: Шром, барон Ридигер, Каралис, Зверлин, Венгловский, Измайлов…

Покоились военнопленные все рядом, вперемешку, не по статусу, не по рангу и не по чину, и не по алфавиту. Смерть уравняла всех воинов, и хоронили, очевидно, по годам. Вот небольшой ряд четырнадцатого года, следом ряды пятнадцатого, больше всего было могил шестнадцатого года. Крайняя дата захоронений была датирована апрелем восемнадцатого. Громобоев брёл между холмиков не торопясь, читал надписи, размышлял и вдруг наткнулся на однофамильца, а может и дальнего родственника, кто его знает? На потускневшей табличке было выбито: «Георгиевский кавалер, унтер-офицер гродненского пехотного полка Трофим Громобоев». Ниже даты: родился в одна тысяча восемьсот девяностом, принял мученическую смерть от ран и болезней в январе восемнадцатого года. Вот так встреча! Капитан сорвал росшие рядом с десяток полевых цветов и положил на могилу героического предка-однофамильца. Затем на тропке он нашел старинную солдатскую медную пуговицу с двуглавым орлом и положил в карман, словно вещественное доказательство.

«Унтер умер уже после революций и немного не дожил до перемирия и освобождения. Эх, не повезло бедняге», — подумал капитан, молча стоя у забытой могилы. — «Чудно! А ведь даже фашисты не сломали это кладбище, не сровняли с землёй! А есть ли у нас в России подобные кладбища павших в Первой мировой войне? Ведь наша история начисто переписана и словно бы началась с белого листа, с Октябрьской революции семнадцатого года. И где же покоятся все те два миллиона погибших солдат царской армии? Вычеркнуты целиком из памяти последующих поколений?»

Эдуард с тяжелым сердцем вернулся в автопарк и рассказал о своём любопытном открытии.

— Странно, — хмыкнул Странко. — Почему-то в полку все уверены, что это кладбище иной войны, последней.

— И неужели никто не удосужился дойти до него и положить цветочки? Хотя бы в День Победы? Привыкли таскать венки к величественным монументам и обелискам…

— Не бубни. Поглядите-ка на него, какой выискался красный следопыт-тимуровец. Чего это ты на меня волну гонишь? Больше всех надо? Люди служат, работают, возможно, текучка их заела.

— А замполит, парторг, комсорг? Им ведь за это деньги платят! Эти только и горазды, что с трибун болтать об угрозах империалистов. Я там однофамильца нашёл унтера Громобоева. А может быть даже дальнего родственника или прапрадеда? Мы ведь живших прежде наших дедушек никого из предков обычно не знаем. Вот ты, например, помнишь имя хоть одного своего прадеда?

— Прадеда, говоришь? А как это хоть одного? Прадед он и есть прадед…

— Их, как минимум должно быть четверо, по папиной линии и по маминой!

— A-а…, ну, да, ну да, оно конечно верно, — заметно было, что зампотех явно тужился, и напрягал мозг, соображая и пытаясь вытянуть из глубин памяти хоть какие-то имена. — Честно — не знаю! Были у меня два дедушки: Миша и Саша. А по отчеству я их не называл, поэтому… не знаю… И чего ты пристал ко мне как банный лист к голой жопе! Можно подумать, ты знаешь прадедов имена!

— Знаю! Василий и Мартемьян! И прапрадедов знаю! Терентий! А до него был Сафон! А дед Сафон был почти ровесником Пушкина, даже старше поэта на четыре года! Вот! Но это по одной родовой ветви, а их ведь должно быть четыре…

— Врешь поди, на ходу выдумал! Или ты из недобитых дворян? — не поверил и с подозрением покосился Странко. — Это только графы, да бароны племенную родословную ведут на двести-триста лет назад.

— Увы! Я из самых что ни наесть обычных крестьян! Только свой род не забыл и помню, мне бабка рассказывала! Родня была ссыльная, каторжная, беглые, ни царя не любили, ни большевиков. Сибиряки, свободолюбивые, вольные землепашцы! Крепостного рабства не знали, в холопах не ходили, в отличие от вас! Лишь при Сталине сумели их сковырнуть с земли и пустить по ветру, растоптать в лагерную пыль. И этот здешний Громобоев с именем Трофим вполне мог быть нашим родичем. А я не в курсе кто он и это меня злит. А ты никого не помнишь и тебе пофиг…

— Отстань! Я живу нынешним, а не прошлым! Мне вот, например, сегодня надо жену встречать, а не по старым кладбищам шастать, да болтать попусту. Бывай!

Странко отодвинул разгорячившегося Эдика в сторону и зашагал прочь из автопарка, в сторону города.