Прощай, Германия

Иванов тяжело вздохнул, бочком протиснулся мимо тюков в другую комнату, долго шебуршал, и было слышно, как он там напряжённо пыхтел и сопел. Наконец коллега и предшественник, вернулся.

— Тебе старыми или новыми?

— Смеёшься, прохиндей? Откуда у тебя новые? Или полиция уже помогла обменять народные бумажки на буржуазные бундесы? — с недоверием переспросил Мишка.

— Шучу я, — ответил предшественник и осклабился в улыбке. — Думаю, вдруг клюнешь и попросишь…

Михаил неспешно пересчитал свою возвращенную с великим трудом тысячу восточногерманских марок в мелких купюрах. Заметил оставшуюся пачку денег в руке Иванова и переспросил:

— Петрович, а зачем тебе марки ГДР? Их ведь скоро не станет? В России не обменяешь!

— А кто сказал, что я завтра сразу домой уеду? Мы ещё месяц поработаем в госхозе, поживём своим табором за городом. Первого июля через знакомых обменяю марки на бундесы и тогда уеду. Две машины загрузил, два прицепа, но кое-что надо ещё прикупить домой впрок. Поставим палатку, потрудимся, чуток подкопим на дорожку…

Майор Иванов с тоской посмотрел на Громбоева и с нескрываемой болью и тоской в голосе произнёс:

— Эх, как я тебе завидую, Эдуард! Сколько можно дел было бы провернуть в новых экономических условиях…

— Тебе мало семи лет? — ухмыльнулся Толстобрюхов.

— Да я за полгода бы повторил бездарно прошедшую семилетку! — ответил Иванов и, подхватив под локотки офицеров, и не предложив сесть за стол, настойчиво вывел их на улицу. Тут его словно осенило, Алексей Петрович хлопнул себя по лбу и затараторил:

— Слушай, Эдуард, ты ведь безлошадный! Может быть мой «Трабант» купишь? Давай покажу, и даже прокачу. Он за углом стоит. Машина в очень хорошем состоянии, за тысячу марок куплена в том году, но тебе уступлю за восемьсот…

Михаил не выдержал и даже прыснул.

— Побойся Бога, Петрович! Кому сейчас нужен твой «Траби», да ещё за восемьсот марок! Тем более, у сменщика получка будет аж в июле. Он сейчас точно не покупатель.

— Не вмешивайся не в своё дело! — Иванов сердито одёрнул замкомбата. — А ты не слушай его, Эдуард, всё равно посмотри на аппарат.

Алексей Петрович живо увлёк офицеров за собой, они подошли к забавной, горбатой, маленькой машинке, размером примерно со старый глазастый «Запорожец».

— Эх, было время, когда она считалась неплохим транспортом. Давайте, садитесь, довезу до полка. Сразу оцените качество! Петрович распахнул дверцу для пассажиров, сам сел за руль. Толстобрюхов уселся на заднем сиденье, заполнив его целиком своим телом, а Громобоев примостился, скрючившись возле водителя, и почти упёрся коленями в подбородок.

— Машина неказистая, но хорошая, — не унимался Петрович и с надеждой предложил. — Подумай, капитан, я ещё уступлю, скину цену…

— Успокойся Алексей, не наглей! Да ведь он через пару месяцев себе десятилетнего «Форда» купит!

— Десятилетнего! А этому «Траби» всего три года…

— Не слушай его Эдуард. Это пару лет назад по ГДР рассекали сплошь «Варбурги», «Трабанты», а «Волги» и «Жигули» считались роскошью. Теперь немцы от них как можно скорее избавляются, а наши простаки скупают.

— Ну, раз так, тогда прощайте, — обиделся Иванов и резко затормозил возле КПП.

— А как же сдать дела? Документацию? — опешил Громобоев.

— Эдуард, какие вам нужны документы, и какая передача дел? В столе у Васьки писаря всё возьмёшь и просмотришь, он этим занимался последние полтора года! — майор смахнул внезапно набежавшую слезу рукавом и вымолвил, — Ну, что же, прощайте, не поминайте лихом!

— А как же проставиться за отъезд? — вновь не выдержал Толстобрюхов. — Не хорошо, не по-офицерски это!

— Откуда деньги взять? На какие шиши кутить, Миша! — Иванов умоляюще скрестил сжатые кулачки на груди. — Ты же у меня последние средства забрал! Можно сказать, оставил детей без хлеба…

— Деток… — хмыкнул замкомбата. — Такие лбы вымахали, ростом выше тебя и пашут в поле наравне с мамой и папой. Да, ну тебя! Сквалыгой ты был, Петрович, таким и остался!

Толстобрюхов сердито махнул рукой на Иванова и увлёк за собой Эдика.

Очень удачно совпало, что Громобоев и Семен Чернов приехали в полк практически одновременно, с разницей в два дня, поэтому они проставились сослуживцам в складчину на пару, денег ведь было совсем мало. Капитаны наскребли по двадцать марок, набрали вина, водки и пива, а закуску добыл из полковой столовой знающий «все ходы и выходы» Толстобрюхов. Много ли служивому народу надо, поди не жрать ведь пришли: бочковые солёные огурцы и помидоры, жареная картошечка с тушёнкой, да рыбные консервы.

После первых трёх тостов Эдик и Семен рассказывали о себе, старожилы в ответ делились информацией о полку. Гульнули на славу, почти до утра. Сёма похвалялся, что ему посчастливилось, во второй раз попасть служить в Германию с небольшим перерывом на посещение Родины.

— Обожаю эту страну! Я здесь лейтенантом начинал, в мотострелковом полку под Дрезденом. Ох и покуролесили мы в своё время на славу… Хотите расскажу вам одну занятную байку?

— Конечно, хотим! — за всех ответил сильно подвыпивший Толстобрюхов.

— Давай Семён, не томи, рассказывай, — поторопил нового приятеля Громобоев.

— Тогда слушайте, а ты Эдик мотай на ус, да сам впросак не попадай. Жили мы в общаге, в каждой комнате по три человека, в тесноте, да как говорится, не в обиде. Провожали как-то в отпуск одного лейтенанта, не помню уже ни имя, ни фамилии, пусть будет Петя. Жадный был до жути, но выпить на дармовщинку не дурак! Набилась полная комната народу, пьём своё пиво, а он, герой дня, проставляться не желает. Мы за столом сидим, смотрим на него, а Петя неторопливо ходит по комнате от кровати к шкафу, вещи в чемодан пакует и бутылки со шнапсом, и ликёрами разными для подарков многочисленной родне укладывает. Скучно нам стало, решили сами ему отвальную устроить, заодно и пошутить. От угощения Петя не отказывается, на ходу выпивает, почти не закусывает, и всё складывает, складывает свои нескончаемые шмотки. Ну а мы Пете всё подливаем и подливаем водки, да пивом запить предлагаем. Вскоре уезжающий окончательно окосел и пораньше рухнул спать, ведь рано утром поезд. Отпускник наш быстро уснул и захрапел как паровозная труба. Тогда мы открыли его чемодан, вынули все вещи и бутылки, а вместо них наложили полный чемодан брикета. Поясняю тому, кто не в курсе — у немцев это что-то типа прессованной угольной пыли.

Эдик кивнул головой, мол, понял.

— Утром дружно идём его провожать на вокзал, по дороге снова поим пивом, вроде как опохмеляем, и в результате опять накачиваем его хорошенько, а сами по очереди чемодан за него несём, якобы товарищу помогаем по-дружески. Шутим, подбадриваем, желаем Пете скорейшего возвращения, заносим поклажу в купе, загружаем, поднатужившись вдвоем чемодан на верхнюю багажную полку (одному не поднять), прощаемся, обнимаемся, уходим.

Поезд тронулся, захмелевший Петя завалился сразу спать и продрых до нашей границы, полякам ведь досмотр наших поездов пофиг. В Бресте нашему лейтенанту надо делать пересадку, он с трудом вытаскивает на вокзал чемодан (как только ручка не оторвалась?!) и начинает проходить таможенный контроль.

Инспектора спрашивают, что везёте в чемодане? Отвечает — вещи и подарки. Ему говорят — откройте. Открывает и впадает в ступор: вместо импортных вещей и бутылок — его чемодан наполнен доверху брикетом! Таможня тоже в недоумении, интересуется, что это за груз, мол, какие-то странные у вас товарищ офицер подарки. Лейтенант трясётся с похмелья, да и не на шутку перепуган, пытается оправдываться. (А вдруг в вагоне подкинули наркотики?) Пытается оправдаться, что возможно он в купе попутал чемодан? Потом присматривается, пожимает плечами, хотя нет, но вроде бы свой.

Собралась вся таможня, пытаются понять, что это за провокация? Возможно, таким образом производится проверка бдительного несения ими службы? Уточняют: что спрятано в брикете? Наконец Петя догадывается и отпирается — объясняет, что был нетрезв, провожали друзья, наверняка глупо пошутили. Сперли ликёры и подсунули для веса уголь.

Таможенники естественно сначала не верят, приносят молоток и заставляют лейтенанта разбить первый брикет. Всем любопытно, какая же в брикетах спрятана контрабанда. Петя колотит, и от усердия первый кусок разбивает едва не в пыль. Проверяют на вкус и запах — никаких наркотиков, золота, самиздата, либо чего другого запрещённого. Ладно, говорят: дроби следующий брикет. Дробит — и в этом тоже лишь угольная пыль. Следующий, но снова всё тот же результат. Поглазеть на этот цирк собралась не только таможня, но и пограничники, и милиция, и даже местное железнодорожное начальство. Толпятся вокруг, смотрят, хихикают, дают ценные советы. А перепачканный в угольной пыли Петя, сидит на табурете, потеет, и обречённо продолжает колоть кусок за куском. Говорят, что служивый народ долго со смеху покатывался и несколько месяцев пересказывал всем знакомым эту забавную историю. Конечно, все быстро поняли, что это действительно дружеский недобрый розыгрыш, но порядок есть порядок: заставили разбить каждый брикет.

Воротился из отпуска наш Петя злобный как чёрт, хотел даже подраться или отомстить. А с кем именно драться? Со всеми? Кому отомстить? Можно нарваться на новые неприятности. Так ему и сказали — не будь жадным. А водку и ликёры, пока он был в отпуске, мы естественно оприходовали. Не пропадать же добру!

— И к чему ты мне эту байку рассказал? — с недоумением поинтересовался Эдик. — Я вроде бы ничего не зажал для сослуживцев ни чего как майор Иванов. Сейчас как раз проставляюсь…

— На будущее, чтобы не был скопидоном, не жлобился, — пояснил нравоучительно рассказчик.

— Сёма, не умничай! Ты же знаешь, я в отличие от тебя, даже урезанную получку не получал! Жду первого июля и сижу на бобах…

— Знаю, знаю…, но на будущее эту притчу все-таки запомни… — снова ухмыльнулся Чернов. — А вот твоего предшественника хорошенько проучить не помешало бы…

— Не обижайтесь на сирого и убого, — усмехнулся Толстобрюхов. — Нашего куркуля-масона Иванова не исправить и не переделать.

Наутро голова у Громобоева трещала и раскалывалась, ему казалось, что ночью её подменили раскалённым чугунком. И ведь сколько раздавал себе зарок — не смешивать напитки! Но нет, не удержался! Захотелось дегустировать невиданные и не питые прежде «Мозельские» и «Рейнские» вина (испытал восторг!), отведать противную немецкую водку «Корн» (бр-р-р), и запить этот мерзкий шнапс прекрасным баварским пивом.

Нашёл в себе силы: побрился, умылся, чертыхаясь побрел в батальон. В дверях казармы столкнулся нос к носу с Толстобрюховым. Михаил на службу тоже чуть припозднился, и вид у него был тоже не важный, даже хуже чем у Эдика, потому что майор накануне не пропустил ни одной рюмки и каждую «шлифовал» банкой пива.

— Замполит! Ты жив? — прохрипел Михаил. — А я, кажется, скоро умру… Наверное, прямо сейчас…

— С трудом, но пока жив, однако состояние примерзкое. И кто только придумал эту водку? Убил бы гада! — тихо пролепетал Эдик, но и без ответа было ясно каково его самочувствие. Офицеры тихо переругиваясь, медленно поднялись по лестнице, зашли в канцелярию.