Прощай, Германия

* * *

Раскалённое солнце, стоявшее в зените, прожаривало сухой кабульский воздух и свирепо обжигало лучами людей, не сумевших найти себе укрытие. Время от времени порывы ветра швыряли пыль, и даже мелкие камешки, словно шрапнель в лицо, и всюду проникающий мелкий песок хрустел на зубах.

Кабульский аэродром вблизи «Теплого стана» жил своей бурной и шумной боевой жизнью. Ежеминутно взлетали на бомбежку парами штурмовики «Грачи», через некоторое время, опустошив боезапас, уцелевшие возвращались на базу, вереницы вертушек уносили взвода и роты на очередную операцию в горы, в сторону Пагмана, а четверки «крокодилов» с километровой высоты, поливая «курсами» горные хребты, как могли, прикрывали группы десантирующихся.

Горнострелковый полк рано утром ушёл на выполнение задачи, в батальоне остались лишь больные и выздоравливающие. Всё шло обыденно, и как говорится во французской поговорке: на войне как на войне! Одним предписано идти в рейд, других везут в госпиталь, а третьих уже упаковывают в «цинки». А самые счастливчики едут домой: в отпуск или по замене.

Эдуард прищурившись, неприязненно посмотрел на высокогорные ледники — сколько сил и здоровья оставил там! Величавые заснеженные горные вершины застывшие вокруг древнего города, были равнодушны к суетящимся у подножья людям. Да и стены древнего Кабула видели очень многое и если бы могли говорить, то поведали бы о набегах кочевников, о нашествии войска Александра Македонского, о вторжении английских экспедиционных корпусов…

Капитан Громобоев с грустью на сердце прощался с друзьями на краю «взлётки», нынче он возвращался домой — два года беспрерывной войны успешно завершились. И хотя слегка был ранен, немного контужен, чуть подморожен зимой на высокогорном леднике и хорошенько прогрет на солнцепёке, но без увечий для здоровья и главное дело — живой. А могло быть гораздо хуже, за время боев он потерял несколько друзей: двух командиров рот, начальника штаба, взводного-сапёра, батальонного разведчика, замполита роты…

Провожающие то хмурились, то улыбались, и расставались с другом явно с неохотой. Старший лейтенант Сашка Афанасьев и прапорщик Вадик Гонза с нескрываемой завистью смотрели на уезжающего, им тоже хотелось домой, однако бодрились, громко болтали, смеялись и много пили. Дружная компания, покачиваясь на нетвердых ногах (ведь после вчерашнего возлияния, они добавили добрую новую порцию напитков), стояла полукругом возле капота запыленного «Уазика», превращенного в стол.

Импровизированный «достархан» был застелен основательно заляпанной жиром газетой «Правда», уставлен стаканами, открытыми банками рыбных консервов и тушёнки, а в алюминиевой солдатской тарелке лежали недоеденные вчерашние голубцы в виноградных листьях.

Вылет «борта» откладывался уже несколько раз и задерживался дольше четырёх часов. Пузатую громадину «Ил-76» неспешно грузили чьим-то добром, поэтому пассажиров не подпускали и держали на удалении. Приятели допивали бутылку «Арарата» и сожалели об отсутствии второй.

— Я же говорил, что будет маловато — этим не опохмелимся! — возмущался красавчик Вадик. Этот кудрявый и голубоглазый прапорщик был грозой женского модуля, обитательницы которого сдавались ему почти без боя и чаще всего «за так». И на халяву выпить он был тоже не дурак. — Надо было купить ещё одну…

— Так и купил бы! В чём проблема? Болтался целый час неизвестно где!

— Я бойцу помогал! — парировал упрёк Гонза. — Смотрю, стоит неприкаянный солдат на обочине, грустит. Жалко стало, спросил в чём дело. Оказалось наш, однополчанин, с заставы из третьего батальона. Вылечился после желтухи, за ним не приехали, а из госпиталя выписали, ему тыловые крысы сказали: иди и жди старшего. А этот старший где-то загулял. Может запил? Боец с утра стоял и не знал, куда ему приткнуться. Я его на попутку до Суруби посадил, а то не ровен час ещё пропадёт.

— Молодец! Хвалю за гуманизм. Но для нас почему всего бутылку одну взял? — недоумевал и одновременно возмущался Афанасьев, широко улыбаясь и демонстрируя два ряда ровных и красивых зубов. — Пошлёшь дурака за бутылкой — он одну и возьмёт…

Улыбчивый русоволосый старший лейтенант был почти двухметровым крепышом. Широкоплечий, длиннорукий, неуклюжий, похожий на медведя, однако добряк, просто так мухи не обидит. Со стороны Афоня казался богатырём, сошедшим с картины о русских былинах. Обычный граненый стакан в его ладони размером с лопату был едва виден, и больше походил на рюмку. Сейчас Сашка с сожалением смотрел на быстро пустеющую ёмкость и тяжко вздыхал.

— Сам дурак! Проблема в деньгах! — огрызнулся прапорщик после короткой паузы вызванной пережёвыванием большого куска мяса. — Дали мне двадцать чеков, на бутылку, я и взял одну, а не поскупились бы, не пожадничали — купил бы две или три.

— А свои добавить — слабо?

— Я же говорил, я — пуст! Ей-ей, не вру! — Гонза продемонстрировал отсутствие финансов, вывернув наружу карманы. — Чеки с получки в медсанбате спустил с командиром артдивизиона, славно покутили с медсестричками за неделю лечения. Не попади я тогда на выходе с задачи в засаду — мы сейчас были бы в шоколаде! Который день кляну себя последними словами — это надо же такая удача привалила — взял кассу банды! И всё бездарно прошляпил! И нет бы, сразу дать ходу из кишлака — решил ещё и боевые трофеи взять — погнался за орденом! И на хрен мне был тот сраный ДШК? Он нам не мешал, «духи» нас не видели, но, я же, як дурко, велел бойцам меня прикрыть, и полез забрасывать расчет пулемёта гранатами. Представляете, пополз с полным мешком пайсы!

— Эдик, он решил вместо тебя, героем стать! Хотел получить «Звезду Героя» посмертно?

— Ага, захотел второй орден…

— Конечно, получишь. Теперь дадут за ранение, в жопу — улыбнулся Афоня. — Полный мешок, говоришь… наверняка, врешь… Поди, нашел лишь горсть мятых «афошек», а трёпа на миллион!

— Первое, что я хочу сказать — ранение не в жопу, а в бедро! Второе. Миллион там был и не меньше! Ей-ей не вру! Подполз поближе, две гранаты швырнул, и вроде двоих из расчета пулемёта завалил, а охранение с двух стволов как по мне долбанёт! Я распластался как медуза, в землю вжимаюсь, пыль глотаю, молюсь Богу, прощаюсь с жизнью. Духам меня не видно, но вещмешок над землей торчит, словно мишень. По нему они и жахнули, очередь прошила рюкзак и порвала в клочья, смотрю — вокруг бумага летает, меня демаскирует. Я про ту «пайсу» и думать забыл, жизнь дороже, стянул с себя, отшвырнул его подальше…

— Ай, молодец! Дал ему на один рейд поносить счастливый лифчик-разгрузку на удачу, новый мешок, новый горник, новый маскхалат и что в итоге? Где всё вещи? Пошло прахом, ни одной военной шмотки у меня не осталось на память о войне…

Симпатяга Гонза насупился и покраснел.

— Хватит уже укорять, и так стыдно. Только и думать мне было про горный костюм в мешке. Но если б даже и вспомнил, то честное слово, деньги кинул бы, пропади они пропадом, а горник твой даже под пулями забрал бы…

— Да ладно, я не со зла… Ладно горный костюм и мешок, а где мой лифчик?

— В госпитале спёрли вместе с маскировочным халатом. Кстати, твой маскхалат мне жизнь спас, я слился с травой, пуля лишь чиркнула, а в хэбэшке меня б точно добили…

— Я ж говорю, ловлю на слове! Ты мой должник! — Громобоев хлопнул Вадима по плечу. — С тебя магарыч, готовь цистерну самогона!

— Приедешь в Жмеринку, налью! Короче говоря, отполз я в сторону, а духи по-прежнему лупят в тот мешок из всех стволов. Наверняка потом когда нашли денежные клочки — переживали! И вот, когда я почти отполз к разведчикам, духи долбанули из гранатомета по дувалу, стена рухнула — меня и присыпало. Хорошо бойцы сразу откопали! Легко отделался, бедро зажило быстро, голова пару дней поболела, лишь немного поблевал. Тебе-то в прошлый раз Эдик, досталось тяжелее, но теперь мы на равных, оба с контуженой башкой, я гол как сокол, и ты не богаче. Так что зря вы насмехаетесь — я не жадничаю. Пайсы — нет…

— Да ладно, уймись, замяли…, — Афоня прервал загоревавшего о пропажах прапорщика, резко сменил ход разговора, и перешёл на любимую тему: — Кстати, Эдик, ты ведь одним бортом с Викой летишь?

— И что?

— Согрей её в воздухе, там ведь холодно, а она девушка хрупкая, южная…

— Что же сам не обогрел?

— Я пытался, да обломился. Эх, таких как я невезучих дураков — поискать надо…

— В смысле? — заинтересовался Эдик. Хмель ударил в голову, а после выпитой бутылки разговоры о бабах — любимая тема компании мужчин, особенно если женщины — в дефиците.

Афоня быстро разлил по стаканам остатки содержимого бутылки и похвалил сам себя.

— Смотрите-ка, глаз — алмаз! — офицер поднял стаканы на уровень глаз и удовлетворённо цокнул языком. — Так вот, год назад, когда она только приехала в наш славный боевой полчок, я к ней приценился, примерился, решил объездить. Обожаю воронежских девчат, красавицы как на подбор, не зря в народе говорят, что Екатерина Вторая туда всех проституток ссылала, а шлюхи как известно, в основном красотки.

— Да не тяни ты кота за хвост, ближе к делу, — оборвал Вадик долгие разглагольствования друга.

— Я и так иду к телу! Заманил её как-то музыку послушать, коньячку пригубить, соседа специально выгнал на ночь в казарму спать, думал напою быстренько девицу и овладею. Оказалось — она пьёт не хуже меня. Весь запас мой выдула, потом давай на столе танцевать, еле-еле в койку завалил и раздел! Лапаю её везде, целую. Она целуется, но трусы никак не стянуть — не дается и всё тут! Хотел уже порвать и силу применить, и тут звук сирены. Тревога! Я этой заразе говорю: лежи смирно, жди меня и я вернусь…

— Только очень жди… — хохотнул Эдик.

— Дождалась? — подмигнул прапорщик, прищурив хитрый и бесстыжий глаз небесно-голубого цвета.

— Дверь запер на ключ, помчался на плац, затем в штаб, а это ложная тревога: дежурный нечаянно нажал на кнопку. Прибегаю назад — в комнате уже никого нет!

— Дверь высадила? — улыбнулся Эдик.

— Окно открыла, нашла снятую оконную ручку под столом! Оделась, чмокнула напомаженными губами зеркало на прощанье и сбежала.

— И каково было самочувствие? Кончил во сне?

— Циники!

— Мы лирики!

— Смейся Громобоев! Я посмотрю на твои успехи, теперь твоя очередь пытаться…

Друзья чокнулись стаканами, пригубили крепкого напитка.

— А я и не буду пытаться, меня в Ташкенте ждут…

— Наслышан… — буркнул Вадик. — Но одно другому не мешает. Оторвись за нас двоих на полную катушку! Всех красоток подряд отлюби! Слышь, Афоня! А ведь он и взаправду не станет драть Вику, даже если ему даст! Зажравшаяся ты скотина, Эдуард! Мы тут на голодном пайке, а он харчи перебирает…

— Вадик, не нервничай и не дёргайся! — одёрнул друга капитан. — Врачи верно поставили диагноз, хорошо тебя контузило, явно не симулировал. Ишь, как тебя сразу затрясло от злости. Эх, хорошо сидим, жалко только то, что коньяк заканчивается…

— Ну, да не беда, ничего страшного, если что — сгоняет ещё раз в дукан, не развалится, отсыплю ему мелочи, — пьяно ухмыльнулся Сашка. — Чует моё сердце — сегодня Громобоев никуда не улетит. Рановато ты решил нас покинуть, брат.