Наследство в саквояже, или попаданки не сдаются!

22. Особенные люди

Работы было много. Если честно, я даже не знала, с чего начать. Дом постепенно оживал, а вот подвал… Он ещё напоминал настоящие казематы. И там было грязновато. Даже слишком, я бы так сказала. Но я сдержала своё слово и нашла большую клетку для Уголька. Теперь он не сидел в тесном ящике, а мог даже полетать в свободном вольере.

Горгулью вернули «почтой», бережно завёрнутой в специальное покрывало. Для этой жутко милой статуи нашли специальное место, где она могла стоять в целости и сохранности. Херши получила свой вольер с мелкоячеистой сеткой, в котором чувствовала себя вполне довольной.

Единственной особой, выматывающей душу, была та самая несчастная птица, которая продолжала орать дурниной. Энн, со всклокоченными волосами и синяками под глазами, не могла унять эту истеричку.

— Господи, когда эта… тварь твоя перестанет орать? Уши скоро отвалятся от этих воплей!

— У неё боли плечо. А одна я не могу наложить шину…

Я огляделась. В этом каземате мы были вдвоём. Пока доктор Гибсон не вернулся, а из слуг только Энн была в курсе нашего маленького «увлечения». Пришлось смириться с таким намёком.

— Я хоть и будущий врач, но к животным никакого отношения не имею. Я не ветеринар!

— Мне нужна помощь. И только.

— Ладно, вспомним про всяческие клятвы и про обязанность помогать. Что от меня требуется?

Энн воодушевилась. Нашла свободную плоскость, которую тут же превратила в рабочую поверхность. Уложила туда птицу, только потом внимательно посмотрела на меня. Я закатала рукава свободной рубашки и подошла ближе, опасливо осматривая янтарного цвета клюв, который был заботливо перебинтован эластичной лентой. Птичка могла приоткрыть его, но не плюнуть в меня очередной волной огня.

— Вот здесь. Плечевая кость, похоже, что именно она и сломана, — Энн достала две запиленные до мягкой гладкости дощечки и принялась прикладывать их к раненому крылу. — Перьями придётся пожертвовать. Прости, пташка, они вырастут у тебя при ближайшей линьке, и ты сможешь снова летать. Если же не залечить твоё крыло, то ты больше никогда не будешь парить в небе.

Мне хотелось добавить, что этот летающий огнемёт и так больше не взлетит, просто ради нашей безопасности, но решила, что этой парящей зажигалке такого лучше не знать.

— У неё столько дури и силы… Она нас со сломанным крылом в воздух подняла.

— Это пока рана свежая. Кость неправильно срастётся и всё.

Энн обеспокоенно посмотрела на меня. Я пожала плечами и аккуратно взяла крыло птицы. На ощупь оно оказалось удивительно тёплым и мягким. Обездвиженный феникс таращился на нас своими прелестными глазами, явно чувствуя подвох своим куриным наследием, которое пряталось под хвостом.

— Тише, припадочная. Тебе же помогаем, — я сказала это почти ласково, поглаживая теперь птицу по голове. Всё-таки прониклась симпатией к этой головешке вспыльчивой. — Сейчас Энн вылечит тебе крыло.

Девушка вооружилась ножницами и принялась выстригать перья. Фениксу это пришлось не по вкусу. Совсем. Строптивица заверещала, принялась биться. Бедная Энн скакала вокруг этой несчастной и пыталась удержать плашки шины на месте. Я же боялась сильнее придавить птицу, не хватало, чтобы я ещё что-нибудь сломала этому существу.

— Успокойся!

Птица запрокинула голову, изогнув шею просто под неестественным углом и, не мигая, уставилась на меня своим красноватым глазом. Я насупилась, поджала губы и сердито пробормотала.

— Я сказала тебе успокоиться. Иначе тебя не вылечить. Терпи! — птицы снова взбрыкнула, пришлось с силой нажать на тушку. — Успокойся!

Мой выкрик мягким бархатом застелился по воздуху, обволакивая всё вокруг. Притих Уголёк, Херши встрепенулась и навострила уши. Даже фениксу пришлось тоскливо пискнуть, закрыть глаз и просто ждать. Энн вытаращилась на меня диким взглядом, пришлось и её поторопить:

— Давай быстрее, пока эта куропатка опять себя свободолюбивым Спиритом не почувствовал. Крепите шину или что там у вас.

Я гладила птицу по голове, изредка спускаясь ниже и лаская клюв. Мне казалось, что такие мои движения успокаивают птичку.

— Я буду звать тебя Искрой. Такая же быстрая и резкая, жгучая и опасная. Искра… Тише, Искра, тише! Энн не причинит тебе боли.

Энн брала металлические скрепы, чтобы зафиксировать эластичный бинт на крыле. Птица этому была не совсем рада, но терпела молча. Впервые!

— Всё. Можем её отнести вот туда, в ту клетку. Вечером я принесу свежей травы для Искры. Хорошее имя!

Я осматривалась и считала клетки, вольеры, которых тут было превеликое множество. И почти все они пустовали. Но мне это даже нравилось. Держать таких прекрасных существ в тёмном подземелье — та ещё идея. Им нужна свобода, простор. Солнце и воздух! Этим мы займёмся чуть позже, когда я детальнее осмотрю свои земли и найду такое место, где маджестикам будет хорошо, спокойно и безопасно.

Искра легла на тёплую подстилку. Я ослабила бинт на клюве и подвинула миску с водой. Сама же поспешила вместе с Энн выйти из клетки, пока нас чудом в шашлык не превратили.

— Что вы сказали ей? — Энн стояла возле мелкоячеистой решётки и смотрела на приходящую в себя Искру. — На каком языке?

— Что? Я… Я сказала ей успокоиться. Вот и всё.

— Нет, вы сказали что-то другое. На каком-то очень чудном языке, а тон ваш был таким… пугающим и властным, что меня до дрожи проняло!

Энн обеспокоенно смотрела на меня. Я виновато улыбалась и не знала, что сказать. Как я могла говорить на другом языке? Я на местном то чудом болтаю, какие тут лингвистические особенности?

— Тебе показалось…

— Нет, я слышала. Вы что-то сказали Искре и она вас послушалась, — Энн округлила глаза и робко улыбнулась. — Мой отец десятки лет занимался разведением этих опасных маджестиков, знал их вдоль и поперёк. Он научил меня многим уловкам, но даже я никогда не смогла бы так успокоить феникса. Это дар!

— Нет, Энн, — я упрямо вторила. — Это сила внушения.

— Теперь я понимаю, почему именно вы унаследовали дело Мэйса. Кроме вас никто бы не был достоин такого. Вы особенная!