Всё, что у меня есть

— Это не по-детски, — шепчет он. — Мне это нравится. Ты мне нравишься. Но мне обязательно нужно дописать роман.

— Да, — отвечаю я.

— Это для меня самое важное сейчас.

Я киваю ему в плечо.

— Я положила Белоснежку в холщовый мешок и оставила рядом с навозной кучей, — продолжаю я. — Нам надо решить, что с ней делать. Девочки, конечно, захотят ее похоронить, но сейчас это не получится, мы даже яму не сможем выкопать.

— Нельзя позволять посторонним вещам оттягивать внимание от главного, — говорит Тронд Хенрик, — я не могу позволить себе переключать внимание на массу других вещей. Если я думаю о том, что сейчас важно помыть посуду, намазать бутерброды арахисовой пастой, я никогда не напишу этот роман. Если мне придется пойти на родительское собрание в детском саду у Фрёйи, я могу просто забыть о своей книге, и все. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Я отвечаю, что понимаю, о чем он говорит.

— Красота и смысл не выдерживают конкуренции ни с чем другим в жизни, — замечает он. — Это чувства, которые никто другой не поймет, я как будто проживаю часть своей жизни совершенно один, вдали от других людей и от мира.

Я киваю.

— Звучит несколько помпезно, — замечает он. — Но это так и есть, это действительно так, тут уж можешь мне поверить.

Я продолжаю кивать, не отрывая головы от его груди, я верю ему. Щекой я чувствую, как стучит его сердце. Я представляю себе Элизу, как она пишет письма с рождественскими поздравлениями, и у меня снова ком подкатывает к горлу. Вот передо мной Элиза, она хочет написать о своей жизни, о том, как мало осталось времени, как важно успеть разглядеть каждую мелочь в этой жизни и порадоваться ей. Она сидит за секретером, лампа на кухне погашена, но в комнату пробивается свет от рождественской звезды, закрепленной в оконном проеме кухни. Но разве можно написать о своей жизни так, как ей хочется? У нее так не получается. И когда в письме поставлена последняя точка, его трудно отличить от всех прочих рождественских писем. Юнас и Стиан уехали от родителей, ей их так не хватает. Но такова жизнь. Поездки на Гран-Канарию в собственную квартиру — это счастье. Новая лодка. Работа медсестры, которая поддерживает больных в последние дни их жизни. Элиза заходит в кухню, включает свет. На решетке лежат свежие пончики, румяные и сочащиеся маслом, но она не может писать о них. Она раскладывает их по пакетам — десять штук в каждый, чтобы отправить в морозилку. В кухне появляется Ян Улав и выпрашивает один пончик. Он съедает его стоя, под рубашкой заметен выпирающий живот, он отламывает от пончика небольшие кусочки своими огромными руками, кончики пальцев лоснятся от жира. На столе после ужина остался стоять стакан, на разделочном столе на блюдечке кусочки рыбного пудинга, она отправляет блюдце в холодильник. Как много в ее жизни всего, о чем хочется написать, о чем бы ей хотелось, чтобы все знали.

Меня охватывает желание как-то поддержать ее, утешить, взять трубку и набрать номер Элизы, рассказать ей о Белоснежке. Или позвонить папе, я воображаю, как он скажет: «Да-да, у нее была прекрасная жизнь до самых последних дней». Но это неправда.