Лабух

Нельзя сказать, чтобы с этим явлением не боролись. Попавшихся беспощадно изгоняли из партии, сажали и даже расстреливали, но… пришедшие на их место через несколько месяцев становились такими же. Потом некоторых из них объявят жертвами политических репрессий.

Но, как бы то ни было, жилплощадь я всё-таки получил. Дом, куда мы отправились вместе с ушлым чиновником, совершенно неожиданно показался мне знакомым. Трехэтажный, с мезонином и портиком над парадным подъездом и обширным двором, вход которого находился с другой улицы. Чёрт возьми, да ведь он дожил до моего времени! Более того, именно в этом доме жил Сеня Фельдман, благодаря которому я и отправился в прошлое!

— А что, товарищ Фельдман тоже тут проживает? — поинтересовался на всякий случай у провожатого.

— Нет, конечно, — даже вздрогнул от такого предположения Гулин, после чего воровато оглянулся и прошептал мне с видом заговорщика. — Вообще-то здесь живёт одна особа, которой наш начальник милиции оказывает знаки внимания. Но, распространяться об этом не рекомендую!

— Понятно.

Выделенная мне комната находилась в одной из коммунальных квартир на втором этаже. Просторная, квадратов примерно в двадцать пять, с лепниной на высоких потолках. Единственным предметом мебели в ней оказалась металлическая кровать с никелированными шишками на спинках и сеткой на пружинах. Вполне вероятно, что прежде она находилась в каком-нибудь богатом купеческом доме, а позже оказалась реквизированной народной властью.

— А кто здесь проживал ранее?

— Да так, один ответственный работник…

— Посадили?

— Ну, что вы! Выделили отдельную квартиру.

— Кучеряво!

— И не говорите, — едва не всхлипнул заведующий хозяйством. — Мне самому, поверите ли, приходиться ютиться в двух комнатках со всей семьей, а у меня мал-мала-меньше.

С этими словами расчувствовавшийся Гулин, отдал ключ от огромного навесного замка и, что называется, откланялся. То есть, вышел вон с гордо поднятой головой, оставив меня одного против насупившихся коренных обитателей.

Собственно говоря, коренными тут были только старушка, проживавшая в одной комнате вместе с внуком — хмурым тощим подростком, постоянно смотрящим исподлобья. Прежде владельцами квартиры были именно они, точнее их семья. Потом с ними проделали все тоже самое, что с семьей Модеста, и в результате их соседями оказалось еще шесть семей — ровно по числу отдельных закутков, включая ванную.

Судя по всему, здешние обитатели всерьез надеялись на присоединение освободившейся жилплощади к своей, а потому встретили моё появление без малейшего энтузиазма. Но, как говорится, человек предполагает, а совнарком располагает.

— Граждане соседи! — начал я, постаравшись придать голосу внушительность. — Торжественный митинг, посвященный моему прибытию, предлагаю считать законченным. А теперь давайте знакомиться — Николай Семёнов.

— Вы из каковских будете? — сразу же решила уточнить мое социальное происхождение и статус монументальная женщина с большой родинкой на породистом носу.

Что ж, на этот вопрос у меня всегда есть что ответить.

— Демобилизованный боец Первой конной армии!

— А гитара? — подозрительно посмотрела на футляр соседка.

— Личный подарок товарища Буденного!

— Вот и хорошо, — непонятно чему заулыбалась она. — Я уж боялась, что интеллигент какой-нибудь. Товарищ, вы как сознательный красноармеец должны войти в наше положение.

— Это вы к чему клоните? — насторожился я.

— Ну, зачем вам такая большая комната одному? Ни мебели, ни какой другой обстановки. Давайте поменяемся?

— Одну мою, на две ваши? — уточнил, подозревая какой-то подвох.

— Ой, вы всё шутите, товарищ, — осклабилась дама. — Нет, я предлагаю вам обменять эту комнату на почти такую же, но чуть поменьше. Зато с обстановкой и отдельным входом.

Предчувствия меня не обманули. Жилплощадь, предложенная мне ушлой соседкой, представляла собой бывший чулан. Маленький, узкий, без окон, но с каким-то затрёпанным диваном, рядом с которым непонятно как уместился шкаф и колченогий венский стул.

— Простите, как вас зовут?

— Алевтина Тихоновна…

— Вам, наверное, трудно живется в такой тесноте? — сочувственно поинтересовался я. — Хотите, попрошу товарища Гулина посодействовать? Он мне говорил, что в бараках мануфактуры Хлудова имеется много места. Что же касается этой комнаты, то её мне выделили по личному распоряжению начальника милиции товарища Фельдмана.

Бараки, ещё до революции принадлежавшие фабриканту Хлудову «славились» своей неустроенностью на весь Спасов и его окрестности, так что от моего любезного предложения милейшая Алевтина Тихоновна предпочла отказаться. После чего, поджала губы и ретировалась. Остальные жильцы, услышав о моих связях в правоохранительных органах, так же быстро рассосались.

Прощание с семьей Никифора вышло кратким. Василиса Егоровна посетовала, что не успела постирать моё бельё или приготовить что-нибудь на дорогу. «Глава семьи», как водится, был на службе и на церемонии прощания не присутствовал. Глаша ограничилась тем, что протянула на прощание руку.

Похоже, единственными, кто и впрямь сожалел об уходе квартиранта, были любившая слушать мои песни под гитару Луша и кот Мурзик. Предчувствуя непоправимое, зверёк растеряно тёрся об мои ноги, потом несколько раз недоумённо мявкнул, обращаясь к хозяевам, но те его не поняли.

— Приходи к нам в гости! — предложила девчонка.

«И не с пустыми руками» — добавил взглядом кот.

— Обязательно, — пообещал, прекрасно понимая, что не собираюсь этого делать.

Оставалась только одна проблема, которую я не успевал решить — концертный костюм. По улицам всё ещё можно ходить в шинели, лохматой шапке и ботинках с обмотками. В конце концов, так одевается добрая половина населения. Другая довольствуется откровенными лохмотьями и лишь немногие могут позволить себе костюмы-тройки, добротные пальто с каракулевыми воротниками и бобровые шапки.

Но, вот перед публикой надо выглядеть подобающе. Можно, конечно, заказать. При наличии денег это не такая уж и проблема, но для этого нужно время. Поэтому остается только один выход.

— Скажите, Мотя, — обратился я к сменщику. — Не возникает ли у вас благородного желания остаться единственным тапёром у Барского?

— Говоря по чести, — вздохнул молодой человек, — да. А почему вы спрашиваете?

— Как вам не стыдно, юноша, — искренне огорчился я. — После всего, что я для вас сделал, вы мечтаете только о том, чтобы я попал под трамвай?

— Но в Спасове нет трамвая! — резонно возразил Модест. — Но, если бы даже и был, я вовсе не желаю вам несчастного случая. Просто, денег теперь в два раза меньше, при том, что играю лучше. Ой, не обижайтесь, пожалуйста, но ведь это правда!

— Мой юный друг, ваш снобизм однажды вас погубит! Да, не пугайтесь так. Это случится не сейчас и не от моих рук.

— Что вы хотите от меня?

— Мон шер, — продолжил я вкрадчивым голосом, обняв незадачливого коллегу за талию. — Вы так часто меняете костюмы, что у вас почти наверняка есть лишний. Давайте меняться?

— Вам нужен костюм? Но зачем?

— Видите ли, мон ами. Я, некоторым образом, собираюсь связать себя узами Гименея.

— Вы хотите жениться?

— А почему вас это удивляет⁈ Я что, по-вашему, не могу претендовать на руку и сердце прекрасной дамы?

— Конечно, можете! — явно испугался Модест.

— Вот, Мотя. Даже вы сомневаетесь, а мне надо убедить в серьёзности своих чувств роскошную женщину с достойным приданным. Но, сделать это в гимнастерке несколько затруднительно.

— Так вам нужен костюм!

— Бинго! Я всегда восхищался вашей проницательностью!

— Но почему вы хотите, чтобы его вам дал именно я?

— Увы, юноша, но другие обладатели лишних костюмов мне не знакомы. Не говоря уж о том, что вы станете одним из главных выгодоприобретателей от заключения этого союза.

— Я⁈

— Ну, не я же!

— Оригинально…

— Мотя, так вы хотите остаться единственным тапёром?

— Хочу!

— А мне нужен костюм!

— Скажите, — робко спросил молодо человек, когда я копался в его гардеробе, — почему вы всё время называете меня юношей, ведь я старше вас?

— Да? И на много?

— Мне двадцать девять.

— Значит, вы хорошо сохранились, мой друг. Если желаете, чтобы так продолжалось и далее — не женитесь!

Честно говоря, не представляю, зачем наплёл всё это Модесту. Просто он иногда такой наивный, что у меня не получается удержаться. Но, как бы то ни было, на сцену «Ласточки» я вышел в шикарной тройке из английской шерсти. Судя по размерам, этот роскошный лапсердак раньше принадлежал не довольно-таки субтильному Моте, а его отцу или ещё какому-нибудь родственнику. Теперь он мой, в обмен на место, которое я всё равно вынужден буду оставить. Такой вот «честный» обмен… Плевать!

Вообще, в заведении Грохотова, имеется своя звезда шансона — Мария Задунайская — весьма симпатичная брюнетка с короткой стрижкой и необычайно глубоким контральто, которым она исполняет романсы. За что пользуется совершенно заслуженным успехом. Но… недавно у неё начались проблемы с голосом, и понадобилась замена. А я-то думал…

Аккомпанирует ей маленький оркестр из пианиста Серёжи, скрипача Изи и гитариста Владимира Порфирьевича. На меня эта дружная компания смотрит как солдат на вошь, но возражать хозяину не смеют.

— А теперь, господа, — взял на себя обязанности конферансье хозяин. — Перед вами выступит молодой, но не побоюсь этого слова, весьма талантливый молодой исполнитель. Николай Северный!

Этот псевдоним пришлось назвать Грохотову, когда он заявил, что фамилия Семёнов со сцены не звучит. Прости, Аркадий Дмитриевич. Постараюсь, чтобы ты меня не стыдился.

— Встречайте!

В ответ раздались довольно жидкие аплодисменты. Почтеннейшая публика была занята тем, что жрала, пила и лапала девочек. Сытые холеные рожи. Ещё совсем недавно они были вынуждены прятаться, а теперь вылезли из своих нор и корчат из себя хозяев жизни. Думаете, это надолго? Не хочу вас разочаровывать, но нет. А пока, что ж, гуляйте! У меня есть то, что вам нужно…

— Что подыграть, маэстро? — подмигнул со своего места Сергей.

— Танго, — ответил ему и взял несколько аккордов.

Абсолютно босяцкий текст и исконно аргентинская мелодия сделали своё дело, заставив чавкающую публику оторваться от тарелок.

'На Дерибасовской открылася пивная,
Там собиралася компания блатная.
Там были девочки Марина, Роза, Рая,
И с ними — Костя. Костя — шмаровоз…'