Лабух

Глава 3

Если бы кто-то спросил меня, на что более всего походила Россия 1920-х годов, я бы сказал, что на рынок. Торговали все и всем, от спичек и предметов первой необходимости, до продуктов питания и предметов роскоши. В одном ряду можно было встретить хитрого крестьянина и благообразную старушку из бывших, флегматичного инвалида и горластую девицу, а вокруг них стайки вездесущих беспризорников, как будто сошедших со страниц Пантелеева и Белых.

Ничуть не менее разнообразными могли быть и товары, лежавшие на прилавках. Мелко порубленные листья ядрёного самосада соседствовали с салом и солёной капустой. Среди ношеной одежды попадались мундиры каких-то сановников, сплошь обшитые золотыми или серебреными позументами, а рядом с теми и другими — самодельные зажигалки, примусы, грубовато выструганные игрушки и бог знает что ещё…

Всё это немного напоминало детство, пришедшееся на времена после развала Союза, но имелись и серьёзные отличия. Окружающие люди иначе одевались, иначе говорили, полагаю даже, иначе думали, чем мои современники. Они не были от этого ни хуже, ни лучше. Просто другие.

— Солдатик, бери семечки! — наперебой зазывали покупателей устроившиеся рядком торговки.

К слову сказать, товар этот в нынешних реалиях крайне востребован. Семечки щелкали все и всегда. Рабочие и служащие, милиционеры и босяки, красноармейцы и нэпманы. Во время работы и отдыха, по пути на службу и обратно и, конечно же, в синематографе! После каждого сеанса наша уборщица тетя Маша с ворчанием выгребала из зрительного зала целую гору шелухи, но лишь для того чтобы через час она выросла там снова.

— Даром? — на всякий случай уточнил я.

— Даром — под амбаром! — хором отвечали мне женщины.

— Со всеми сразу или можно по очереди?

— С меня начнешь! — застолбила очередь Самсоньевна — шустрая дама неопределенного возраста и социального происхождения.

— А нельзя ли уступить место вашей соседке? — намекнул на сидящую подле неё вполне ещё симпатичную солдатку Аннушку.

— Да ну тебя, балабол, — устало отмахнулась она. — Хочешь, бери, а нет, так не мешайся.

Семечки, которые я покупаю у Анны, предназначены не мне, а Глаше с Лушей. Ну, и Никифору, если достанется. Что-то вроде гостинца. Жить продолжаю у них, а чтобы не быть в тягость, покупаю продукты — муку, картошку, крупу. Василиса Егоровна потом варит из этого обеды на всю семью, включая постоянно где-то пропадающего Никифора. Честно говоря, не представляю, как они обходились до моего появления. У сына, конечно, есть паёк, а сама хозяйка вместе со старшей дочерью подрабатывает прачками, но…

К слову, как скоро выяснилось, восемьсот тысяч или даже миллион, которые все называют лимонами, не такие уж большие деньги. На харчи кое-как хватает, но вот на что другое, увы. А мне надо бы приодеться, а то до сих пор все солдатом зовут, но одежда и вообще фабричный товар стоит дорого.

— Почем пиджак? — поинтересовался у замкнутой женщины с потухшим взором, перед которой лежат вещи.

— Это костюм, — еле слышно ответила она.

— Еще лучше. Покажите.

Пока я деловито щупал ткань, прикидывая, хватит ли длинны брюк и сможет ли портной подогнать мне его по фигуре, продавщица безучастно стояла рядом, совершенно не обращая внимания на мои манипуляции.

— Ничего так… Сколько?

— Сколько дадите.

— Не понял?

— Мужа это ейного! — вмешалась словоохотливая соседка. — Убили его две недели назад бандиты батьки Нечая. Слыхал про такого?

— Приходилось, — бурчу ей в ответ и тут же замечаю аккуратно заштопанную на спине дырку от пули.

— Будете брать?

— Нет, — помотал головой в ответ.

— Тогда может быть это? — так же равнодушно предложила она, показывая на лежащие перед ней личные вещи.

Моё внимание тут же привлек потертый несессер с бритвой, маленьким зеркальцем, а также щипчиками, щёточками, расческой и прочими инструментами для ухода за усами или бородой. Вещь в хозяйстве крайне необходимая. Это Никишке просто — он ещё не бреется, а я поначалу едва не зарос. Можно, конечно, обратиться к цирюльнику и стоит это не так уж и дорого, но… если за всё постоянно платить, никаких денег не напасешься!

— Триста тысяч хватит?

— Согласна, — всё также безучастно ответила вдова.

— Ты что, Семёновна⁈ — даже подпрыгнула любопытная соседка. — Да за такие вещи цельный лимон просить незазорно, а может и полтора…

— Мадам, — пришлось на корню пресечь попытку влезть не в своё дело. — Тут общественность интересуется, а не просрочено ли у вас разрешение на торговлю?

— Что? — сбилась с мысли незваная советчица.

— Советская милиция, извиняюсь, в курсе вашей противоправной деятельности?

— Не…

— А если нет, так и не мешайте занятым людям!

— Господи! — в голосе продавщицы впервые прорезается что-то похожее на эмоцию. — Как же я устала от всего этого! Да берите вы что хотите, только оставьте меня в покое…

В общем, через минуту я стал владельцем бритвенных принадлежностей, пульверизатора с остатками одеколона и ещё одной интересной штуковины, непонятно как оказавшейся в вещах покойного. Небольшая, сантиметров тридцать длинною рукоять из китового уса, с одной стороны которой прикреплён кожаный мешочек, заполненный свинцовой дробью. Предназначалось сие нехитрое устройство для вразумления ближних, причём так, чтобы не оставлять следов. В моём случае для самообороны.

После недавних событий я решил всерьёз озаботиться своей безопасностью. Бедного музыканта обидеть может всякий дурак, особенно если у него имеется револьвер или хотя бы нож. У меня огнестрельного оружия пока нет, и не предвидится, тыкать разного рода злодеев острыми предметами я тоже не готов, а вот благословить от всей души по загривку вполне сумею. Но главное, не повредить при этой процедуре пальцы, мне ими ещё деньги зарабатывать!

Что ж, кажется, на сегодня всё. Вообще-то, я приходил не столько за продуктами, сколько в надежде наткнуться на какой-нибудь стоящий музыкальный инструмент. Лучше всего гитару!

Вот уж без чего, как без рук. Работа тапёром помогает разрабатывать пальцы и вообще, как сказали бы геймеры из моего времени, прокачивать музыкальный скилл, но всё время заниматься этим не хочу. Я — птица вольная, мне свобода нужна!

Пока что ничего подходящего не попадалось. Либо какое-то барахло, с трещинами в корпусе и оттого с ужасным звучанием, либо… деревенские гармошки и балалайки! Впрочем, стараюсь не терять надежды и смотреть в будущее с оптимизмом, вот только получается откровенно плохо…

История никогда не была моим любимым предметом, но кое-что всё же запомнилось. Сейчас вокруг меня август 1922 года. Победившие с огромным трудом в Гражданской войне большевики немного ослабили гайки, но точно знаю, что это ненадолго. Скоро они начнут строить СССР — страну, в которой я родился. Коллективизация, Индустриализация… Репрессии…

Я, конечно, прекрасно понимаю, что тысячу пятьсот миллионов лично расстрелянных кровавым тираном — изрядное преувеличение, но проверять на себе насколько эта цифра расходится с реальностью почему-то нет ни малейшего желания… Хочется хорошо и по возможности комфортно жить, любить красивых женщин, играть любимую музыку. Как-то не очень эти мечты вписываются в «построение социализма в отдельно взятой стране», не находите?

Мне приходилось читать романы про попаданцев, угодивших в прошлое и помогающих Великому вождю строить Красную империю, но они все либо инженеры, либо военные, а я всего лишь простой музыкант. Кабацкий лабух… У вашего покорного слуги нет ни малейшего представления, как устроена атомная бомба или дизель от Т-34. Не смогу объяснить военным, почему нужно принимать на вооружение автоматы под промежуточный патрон, а на танке просто необходима командирская башенка…

Всё что я знаю и умею, касается музыки. Причём и тут мои знания не так чтобы велики. Сейчас во всём мире рулит его величество Джаз, а, ваш покорный слуга, простите, всё больше по блатняку! Хотя… во время одного из сеансов ко мне внезапно пришло осознание, что и на моей улице может перевернуться машина с пряниками. Одна из случайно пришедших в премудрую голову самозваного тапёра мелодий оказалась — «В Кейптаунском порту», во всем остальном мире известная как — «Бай мир бист ту шейн»!

Не будет преувеличением сказать, что через каких-то десять-двадцать лет эта песенка завоюет весь мир. Её исполняли Элла Фицджеральд, Бенни Гудман, Мерлин Монро. Больше того, она найдёт своего слушателя даже в нацистской Германии несмотря на то, что написал её еврей, а сделали популярной — негры. Правда обогатила она отнюдь не своего создателя, а людей, купивших на неё права. Но… я-то не буду продавать этот шедевр за жалкие тридцать долларов!

И вот тут в моей голове впервые появилась мысль об эмиграции. Где-то ведь совсем рядом есть другой мир, без разрухи и беспризорников. Красивые дома, освещенные улицы, концертные залы и шикарные рестораны, в которых не хватает только меня в смокинге и с гитарой…

— Не желаешь ли табачку, служивый? — вернул меня в реальность какой-то дед, голову которого, не смотря на жару, покрывал треух.

— Спасибо, не курю, — машинально ответил я.

— Смотри-ка ты, «пасиба»! — неожиданно ощерился представитель трудового крестьянства. — Вежливай!

— Небось из благородных, — поддакнул его сосед.

Связываться с заскучавшими от долгого стояния на базаре придурками не хотелось, поэтому, просто отвернулся и пошел по своим делам, слыша брошенные вслед сожаления вроде «мало мы вас вешали». Готов поспорить на свой дневной заработок, что оба этих хмыря всю Гражданскую просидели на печке, как можно дальше от фронта, а теперь… И с этими людьми они собираются строить социализм⁈

Побриться опасной бритвой оказалось несколько сложнее, чем «Жилет-Фьюжн» из моей прошлой жизни, но, тем не менее, сегодня я шел на работу в приподнятом настроении, которому не мешали ни залепленные газетной бумагой порезы на лице, ни одеколон, воняющий так, будто его делали не на спирту, а на самогоне, где в качестве отдушки использовали перепрелое сено.

В самом деле, почему бы и не порадоваться жизни? Денёк выдался тёплый, на улицах всё чаще встречаются хорошо одетые люди, девушки опять же, улыбаются…

— Гражданин, постойте! — раздался у меня за спиной чей-то неуверенный голос.

Обернувшись, замечаю какого-то невзрачного человечка, внешность которого показалась мне смутно знакомой. Худой, с длинными, по нынешним временам давно немытыми волосами и пальцами музыканта. Ну, конечно, это тот самый тапёр…

— Чем обязан?

— Нам нужно поговорить!

— Нам⁈ Очень сомневаюсь. Лично мне от вас ничего не нужно.

— Но-но… вы отняли мое место!

— Не может быть!

— Ещё как может. Вы… вы воспользовались моим бедственным положением!

— Вот оно значит как! Так это я напоил вас до состояния не стояния?

— Нет, но… это неважно! Всеволод Анатольевич никогда бы не уволил меня, если бы не ваше несвоевременное появление…

— Пардон, мне кажется, или вы собираетесь набить мне морду?

— Я⁈ Нет, что вы… мы же интеллигентные люди…