Лабух

— А я знал, я верил, что вы свой! Советский!

— Ладно, проехали, — сухо отозвался я. — Если вы закончили, то я, пожалуй, пойду. Надо ещё работу искать. Не хотелось бы, знаете ли, всю войну пройти, чтобы в мирное время с голоду помереть.

— Знаешь что, Семенов, — рубанул рукой воздух Фельдман, — а иди ко мне в милицию! Мне такие люди как ты — во как нужны!

И в подтверждение своих слов провел ладонью по горлу.

— Вот значит как, — усмехнулся я, лихорадочно соображая как уклониться от такой чести, избежав при этом проблем в будущем. — Только что собирался в кутузку отправить, а теперь на службу зовешь!

— Ты что, обиделся? — искренне удивился тот. — Зря. Мы, конечно, иногда перегибаем, но бдительность в нашей работе — первое дело!

— Факт, первое! — горячо подтвердил его слова Никишка.

— Михаил Борисович, — припомнил, наконец, слышанное в толпе отчество начальника милиции. — Понимаешь, какое дело. Устал я от всего этого. От службы, от стрельбы, от потерь… мирной жизни хочу хоть самую чуточку ощутить. Хоть краешком зацепить. Понимаешь?

— Эх, товарищ Семенов, — кажется, искренне огорчился моей несознательностью Фельдман. — Все я понимаю, да только рано нам шашку на гвоздь вешать! Столько разных гадов изо всех щелей повылазило, что просто диву даешься… Но уж если ты все решил, неволить не стану.

— Вот и хорошо, — попытался улизнуть, но не тут-то было…

— Ты вот что, — остановил меня Фельдман. — Зайди в Исполком. Я им насчет тебя звонил…

— В смысле?

— В коромысле! — передразнил меня милиционер. — Поскольку ты есть боец Красной армии, находящийся на излечении, стало быть, имеешь право на жилплощадь и на питание. Советская власть своих не бросает!

— Что⁈

— Все, ступай некогда нам.

В Исполкоме очередного просителя встретили не особо приветливо, но все же и не прогнали. Помыкавшись по коридорам, я добрался, наконец, до заместителя по хозяйственной деятельности товарища Гулина — низенького толстяка с одутловатым лицом, постоянно вытиравший с него пот.

— Здравствуйте, товарищ Семенов, — энергично пожал он мне руку. — Как же, как же, наслышан о ваших подвигах. Да вы присаживайтесь… только не на этот стул. Он сломан!

— Ничего, я пешком постою.

— Вот вам талоны на питание в нашей столовой на две недели. Если поторопитесь, то еще успеете на обед.

— Спасибо, а…

— А вот с жильем пока помочь не могу. Совершенно нет фондов. Но как только что-нибудь появится, я буду иметь вас в виду. Вы зайдите на недельке, а лучше на следующей, хорошо?

— Конечно.

— Ну, вот и славно. А сейчас извините, дела…

Интересно, он со всеми посетителями так любезен, или на него звонок из милиции повлиял? Ей богу, любопытно, что ему наговорил про меня Фельдман? С другой стороны, все-таки телефонное право не такая уж и плохая вещь, когда действует в твою сторону!

Столовая располагалась недалеко от исполкома и встретила меня отвратительным запахом кислой капусты, не слишком чистыми тарелками и равнодушными лицами персонала. Забрав талон, подавальщица поставила передо мной миски с каким-то жидким супом и кашей, к которым прилагался ломоть черного хлеба и кружка мутного варева по консистенции немного напоминавшего кисель.

— Спасибо, — поблагодарил я.

— На здоровье, солдатик, — хмыкнула та. — Первый раз у нас?

— Да.

— Оно и видно. Посуду грязную вон туда отнесешь!

Найти работу по моей специальности оказалось не самым простым делом. В самом деле, куда податься бедному гитаристу, да еще и без гитары? Самое очевидное место — кабак. Благо в стране объявили Новую Экономическую Политику, и новоявленные коммерсанты бросились открывать лавки, мастерские и разного рода закусочные.

Начал я, естественно, с самого фешенебельного и тут же столкнулся с жестокой реальностью. Демобилизованный красноармеец с руками рабочего-металлиста и без инструмента выглядел в глазах потенциальных работодателей по меньшей мере подозрительно.

— Чего тебе, убогий? — без обиняков спросил рослый купчина, как будто сошедший с картины какого-нибудь передвижника.

— Работу ищу.

— И чего ты умеешь?

— Я музыкант. Играю на гитаре, аккордеоне и немного на пианино. Песен много знаю…

— Ты себя в зеркале видел, артист?

— Дайте мне инструмент, и я покажу на что способен…

— Может тебе еще и ключ от моих кладовых дать? — издал утробный мешок хозяин заведения.

— Вы делаете самую большую ошибку в своей жизни, — сделал я последнюю попытку заинтересовать его, но тщетно…

— Федот! — немного повысил голос купчина и в ответ на его зов как из-под земли вырос звероватого вида мужик в красной рубахе, явно служивший в заведении вышибалой.

— Всего доброго, — правильно понял я расклад и поспешил откланяться.

Примерно такая же история повторилась и в других точках общепита. Судя по всему, вид мой не внушал им доверия. А кое-где имелись и свои музыканты, отнесшиеся к потенциальному конкуренту без малейшей симпатии. Единственной вакансией, предложенной мне, было стать половым в одном из самых задрипанных трактиров. Но от этой чести пришлось уклониться.

Ближе к вечеру у меня даже появилось нечто вроде легкого сожаления, что отказался от предложения Фельдмана. Хотя, если подумать, всё правильно сделал. Малый он может и не плохой, но наблюдательный, да ещё и немного параноик. И что он скажет, когда поймёт, что провоевавший в Первой Конной красноармеец не умеет держаться в седле, не знает устройства винтовки и вообще многого, что положено знать здешним аборигенам. Нет-нет, надо от таких как он держаться подальше!

— Дяденька! — отвлек меня от грустных размышлений детский голос.

— А?

— Дяденька, — повторил вихрастый мальчишка примерно десяти лет от роду в драной одежде, — помогите!

— Что случилось?

— Мамке моей худо. Помирает она…

Что бы вы сделали на моем месте? Вот и я, не думая ни о чём дурном, пошёл вслед за ним во двор, и тут же попал в засаду. Налетчиков было двое. Чуть пониже меня ростом, но крепкие, с какими-то острыми, почти крысиными чертами лица и злыми глазами.

— Стой, фраер! — просипел один из них, поигрывая ножом.

— Стою, — с готовностью отозвался, одновременно делая шаг назад.

— Гони лопатник! — потребовал второй.

— Как заведу, так непременно! — продолжил отступление, чувствуя, что еще немного и упрусь спиной в стену.

— Ты что, сученыш, шутить вздумал?

— Боже упаси! И в мыслях не было… просто, в данный исторический период нахожусь некоторым образом на мели. Не то с удовольствием бы поделился с уважаемыми людьми. А вы, кстати, под кем ходите?

— Ты что, дядя, попутал?

— Да нет, ребятки, — уловил я тень сомнения в словах бандита и тут же изменил тон. — Это вы попутали. Работаете на чужой территории, а в общак не заносите…

Кажется, меня понесло. Работая по кабакам, я, хоть и довольно поверхностно, но всё же был знаком с уголовным миром. И вполне мог произвести впечатление на не слишком опытного человека. Эти были как раз из таких.

Почему мне так показалось? Ну, во-первых, выбор подсадного. Не похож он был на обычного мальчишку, и только такой фраер лопоухий как ваш покорный слуга, мог попасться на столь примитивную уловку. Во-вторых, место для засады они выбрали не слишком удачно. Двор был проходным и тут в любую минуту могли появиться посторонние. Всё это вихрем пролетело у меня в голове, пока выкатывал опешившим от моей наглости налетчикам предъяву.

— Да ты кто такой⁈ — с трудом вставил фразу в мой монолог Сиплый и обернулся, как бы ища поддержки к своему напарнику.

Это было ошибкой. Воспользовавшись моментом, я без затей ударил его ботинком стараясь попасть по коленной чашечке. Судя по воплю никак не ожидавшего от меня такой подлости бандита, это удалось. Отпихнув охромевшего врага в сторону, тут же бросился в сторону ворот и уже через несколько секунд мчался по улице со всей возможной скоростью.

Второй налетчик попытался за мной гнаться, но не тут-то было. Легкие Николая Семёнова, в отличие от моих в прошлой жизни, были в прекрасном состоянии, ноги длинными и потому бежать получалось ничуть не хуже, чем никому пока еще неизвестному Форресту Гампу.

Быстро добравшись до оживленных улиц и почувствовав себя в относительной безопасности, перешёл на шаг и попытался восстановить дыхание. По крайней мере, вокруг были люди и при них меня резать не станут…

— Куда так торопишься, солдатик? — кокетливо окликнула меня какая-то стрёмная женщина с сигаретой в крашеном кармином рту.

— Тебе какое дело! — огрызнулся я.

— Грубиян! — уничижительно фыркнула проститутка и отвернулась в поиске клиентов.

Оглядевшись, я вдруг понял, что нахожусь на том самом месте, где в будущем будет площадь Победы, с одноименным кинотеатром, а теперь… надо же какое совпадение! Синематограф! А люди, толпившиеся вокруг, пришли на сеанс…

— Негодяй! — донесся до меня чей-то крик. — Подлец! Ты хочешь меня разорить?

Резко оглянувшись, я заметил хорошо одетого плотного господина, ругавшегося с каким-то невзрачным длинноволосым юношей. По нелепому выражению застывшему на его лице и неловким движением было понятно, что молодой человек до того пьян, что едва стоит на ногах. В общем, ничего не обычного, ели бы не одна деталь, а именно длинные и артистичные пальцы выдававшего в нем служителя муз.

— Мерзавец! Алкоголик! — продолжал костерить его нэпман.

— В чем дело, гражданин⁈ — как можно более строгим голосом вмешался я.

— Что? — вздрогнул коммерсант и повернулся ко мне.

Очевидно, мой полувоенный костюм и строгий голос ввели его в заблуждение и он, решив, что перед ним представитель власти, принялся оправдываться.

— Видите ли, — срывающимся голосом начал он, — этот человек мой тапёр!

— И что?

— Но он же пьян!

— Это не преступление!

— Да как же не преступление, если сейчас начнется сеанс, и он должен играть!

— Сеанс? — все еще не понимал я.

— Да! Я владелец синематографа! — едва не завопил от возмущения тот, после чего взглянул на меня более внимательно. — А вы, позвольте осведомиться, кто?

— А тапёр это — пианист? — вспомнилось мне значение слова.

— Представьте себе! — съязвил в ответ нэпман.

— Вам повезло. Я тоже музыкант и могу сыграть за него!

— Вы? — недоверчиво взглянул на мой прикид коммерсант.

— Простите, вам шашечки или ехать?

— Что⁈

— Много ли сейчас вокруг вас вокруг людей умеющих лабать на пианино?

— А вы справитесь? — уже заинтересованным тоном спросил он.

— Ну, разумеется! — постарался придать своему голосу уверенность, которой совсем не чувствовал.

Зрительный зал оказался небольшим насквозь прокуренным помещением, заставленным грубо сколоченными лавками. До отдельной будки для киномеханика и его аппарата еще не додумались, а потому стрекочущий агрегат стоял прямо в зале. Чтобы заглушать его шум, и был нужен тапёр.

Располагался его рабочий инструмент в углу перед сценой, так чтобы музыкант мог видеть происходящее на экране. С другой стороны устроился подозрительно поглядывавший на меня хозяин заведения. На моё счастье, пианино марки «August Förster» оказалось вполне исправным и хорошо настроенным.