Генерал-адъютант его величества

Глава 6

Другой хозяйственный проект — производство сахара — Андрей Георгиевич оценивал гораздо ниже. Хоть и понимал, что не прав и новый продукт произведет в питании россиян существенную революцию на долгие годы, а вот эмоции свои перебороть не мог. Да и то, много ли он сделал? Нашел изобретателя — самоучку, сказал ему несколько одобрительных слов по поводу деятельности в целом и проекта в частности, выделил пару — тройку тысяч рублей — сумма для изобретателя огромная, а для самого Макурина уже мизерная. И, пожалуй, все.

А ведь, процесс, как говорится, пошел. И как пошел! Вот что называется, проект во времени, когда и экономические условия созрели, и народ полностью готов и ждет. Сам еще не знает чего, но уже в ожидании. Всего-то подопнуть легонечко и спокойно отойти в сторону и глазеть.

Изобретатель Алексей Семенович Григорьев — мелкий дворянин без рода, без денег, поручик Сумского пехотного полка в отставке — сумел в своем небольшом поместье, почти в огороде, при помощи трех крепостных крестьян, не только вывести новое растение, называемое в дальнейшем сахарная свекла, но и получить технологию производства сахара из свеклы, примитивную пока донельзя. Но ведь получил!

А потом несколько почти десятилетий барахтался, как муха в паутине, не имея ни денег, ни административных разрешений, ни даже добрых слов. До святого Алексей Семенович дошел случайно. При чем как дошел, скорее, наоборот. Святой проводил один из своих святительских выездов на этот раз в черноземную полосу. Помолился со всеми, провел фугу лечения и в конце, как водится, спросил у прихожан, нет ли у них больших потребностей. А чтобы не скромничали и понапрасну не молчали, пустил волну раскаяния.

Вот тогда и узнал он у изобретателя о его грустной судьбе, и о том, как медленно развивается «Сахарный проект». Хотя все уже готово, и земля есть, и помещики, вроде бы готовы выращивать, и крестьяне не плюются и не говорят о дьявольском семени.

Проблема в инвесторах. У бедного, почти нищего изобретателя, конечно, никогда не будет таких денег, а богатые россияне не хотят инвестировать в рискованный проект. Хотя даже как не хотят? Во второй четверти XIX века богатыми были только дворяне, которые не только не умели, но и не хотели зарабатывать деньги инвестициями.

А тут еще активизировались поставщики тростникового сахара из Америки. Прибыль этого продукта давала миллионы рублей прибыли. То, что он был очень дорог и не доставался простым людям, их не очень-то интересовали. Закон рынка: хочешь — бери, хочешь — не бери, все добровольно.

Про свекольный сахар они и знать не хотели, решив придавить реформаторов деньгами, а при случае и силой, дав взятку нужным чиновникам.

Андрей Георгиевич, попаданец XXI века, конечно, был чужд таким настроениям. Поговорив немного, он, восславив милостивого Бога, по-доброму сказал чуточку слов, и даже денежек предоставил. Конкурентам он вообще ничего не сказал. Те сами, узнав, кто появился на стороне свекольного сахара, тихонечко ушли.

О дележе прибыли не говорили. Феодальная России того времени была не той страной, где господствовало патентное право. Нет, здесь по-прежнему решало право сильного и денежного. Так что сколько дал его превосходительство министр и действительный тайный советник, тому и должен радоваться бесправный изобретатель. О святом положении его высокопоставленного покровителя Алексей Семенович не то, что не знал, просто не верил. Был он прагматичен до конца костей и в Бога, к сожалению, не верил. Да и не об этом речь.

Разумеется, изобретатель был щедро вознагражден, хотя и сам Макурин оказался завален деньгами. Это ведь даже если по несколько копеечек с россиянина взять, то сколько будет? А брали больше, гривенниками, даже полтинниками, а кто богаче рублями. Очень уж вкусен и дешев был сахар. А уж пищевая промышленность сразу брала на миллионы рублей.

По этому поводу, Макурин сам хвалил свою продукцию. При чем, как хвалил? Скорее уж заваливал императорский стол. Когда еще российский дешевый свекольный сахар не был известен, а головами тростникового давали взятки, так они были дороги, Андрей Георгиевич принес на вечерний чай голову сахара и смело взгромоздил ее в центре стола личной августейшей столовой.

В ней было в этот час только трое мужчин — Николай I, цесаревич Александр и сам Макурин. Вообще, император, как военный, все любил делать «во фрунт», в том числе и кушать. Его семья к этому давно уж была приучена. Но порядок к ужину был более мягок и каждый приходил, как мог.

Николай покосился на сахарную голову, но смолчал. В конце концов, ужин это не парадный строй, каждый волен носить свои продукты, раз уж был приглашен. Так что сахар был как бы не был увиден ни императором Николаем I, ни, тем более, цесаревичем Александром. Хотя тот и хмыкнул и укоризненно посмотрел на святого, что ж ты, мол, делаешь? Но словами никак это не обозначал.

Но Макурин не сконфузился, более того, он даже сам предложил сахару императору. Николайк сладкому был равнодушен. Ел, конечно, тем более с чаем, но не преувеличивал. И от предложения Макурина отказался, показал маленькой ложкой, мол, пью со сладким вареньем.

Тогда настырный сегодня министр предложил сахар цесаревичу. Тот не отказался, отщипнув специальными щипчиками небольшой кусочек.

Подождав, пока тот его, не торопясь, употребит с кружечкой чаем, Андрей Георгиевич поинтересовался, как ему вкус?

Александр оказался в тупике. Не отравить ли собирается их святой, отправить так сказать к Богу в гости. Впрочем, с этим не шутят. И с ядом, и с Богом. Поинтересовался у спрашивающего, что вкус немного странен, а, в общем, в чем, собственно, дело?

— Ваше императорское высочество! — торжественно сказал Макурин, — позвольте вас поздравить, вы первым попробовали российский сахар, изготавляемый из свеклы!

— М-да? — теперь уже заинтересовался Николай. Откусил кусочек, запил чаем, опроверг сына: — ничего такого он не почувствовал. Сахар как сахар, сладкий и вкусный. Не знаешь, так и не поймешь, тростниковый он или свекольный.

— Ну да, — вынужден был признать Александр, — сахар он, прежде всего, сахар.

— И почем стоит фунт? — задал Николай самый важный для себя вопрос.

— Наша компания продает по два-три рубля, — машинально ответил Макурин. Николай заметно поморщился. Стоимость свекольного сахара кардинально от тростникового не отличается. Стоит ли тогда ломать копья?

— Извините, ваше императорское величество, — постарался реабилитироваться попаданец, помня, как он опростоволосился в свое время с солью, — это голова сахара столько стоит, фунт будет гораздо дешевле. При массовом производстве миллионов пудов фунт будет не дороже десяти — пятнадцати копеек. А производить мы будем десятки миллионов пудов.

— Это же другой вопрос! — повеселел император, — за такую цену я куплю у вас сахар на большой объем.

Речь, конечно, шла не об императорском столе и даже не обимператорском дворе. Это не такие расходы, чтобы у российского Самодержавца голова болела. Нет, прежде всего, Николай беспокоился об армии.

На протяжении XIX века не только у благородных генералов, но и у массового офицерства и даже у унтер-офицеров и рядовых возникла стойкая привычка к чаю и сахара. И теперь никого не удивляет, когда на завтрак и ужин военные ограничивают себя сладким чаем и полуфунтом ситного. Сволочи из купечества немедленно подняли цены. И если с ними еще можно разделаться, то вот на международной арене никак не получится. Любая напряженная обстановка или, не дай Бог война, чай и сахар немедленно исчезнут из России.

И если чай еще может быть заменен, то сахар почти нет. Туземного сахара производится мало и он весьма дорог. Это будет такой страшный удар, что страна проиграет войну, даже не начав ее. И ведь никакая замена в виде фунта хлеба за день или полуфунта мяса положение не изменит.

Потому и оживился, поняв, что сахар свой, из местного сырья и производства. Как он вовремя нашел начинать создавать этот товар!

В общем, вечернее чаепитие у них закончилось конструктивно и благодушно, и даже Александра Федоровна с детьми не только не помешали, а, наоборот, оживили разговор. А дочь Татьяна, пусть и взрослая, никак не могла понять. Как это в холодной России можно выращивать тростник. Ведь сахар можно производить из сахарного тростника, правда?

А когда Николай сообщил, что нет, сахар можно производить еще из свеклы, наотрез в это отказывалась, так что ее августейший монарх сначала раздражался, а потом смялся.

И только Андрей Георгиевич несколько раз ловивший внимательный взгляд, несколько обеспокоился. Она что, никак не успокоилась, маленькая проказница?

Но все в конце концов, закончилось, прошло и это вечернее чаепития, при чем на оптимистичной ноте. Николая радовал отечественный сахар, который внешние враги никак у нас не отберут, Макурина же тешил тот факт, что он не зря оказался в XIX веке и на доброе действие Бога ответил своим поведением. А деньги… что деньги? Миллионы рублей XIX века, конечно, лишними не будут, но, в конце концов, на тот свет, к Господу Богу, деньги и не возьмешь, а земная жизнь проходит быстро. Первую тысячу можно еще заработать с радостью, а сотую уже как-то откровенно занудливо.

После чаепития пришлось еще немного заниматься делами. Виноват оказался Николай, который буквально утащил Макурина с собой. Он же не только министр, но и столоначальник Е.И.В. собственной канцелярии. Министр и действительный тайный советник как-то не соотносились между собой со столоначльником, но Николай «по-дружески» попросил его потянуть и эту должность. А то ведь ни столичные дворяне-письмоводители, ни бывший коллежский регистратор Гаврила (ныне титулярный советник) до конца не тянули до своего начальника.

Поговорили немного, проработали несколько документов, Николай напомнил, что завтра будет заседание Государственного Совета, на котором ему надо обязательно быть. Впрочем, все это мелочь, официальная причина побеседовать на важную тему. Другое тяготило. С Турцией опять назревала очередная война и российский император хотел обязательно поговорить со своим поданным (шутка). Поговорить о грядущей войне он действительно хотел, но со святым, а это две большие разницы, настолько большие, что император выискивал серьезные причины, а когда святой, подумав, согласился, заметно облегченно вздохнул.

— Господь наш Бог, — объяснил Макурин, — считая, что все народы одинаковы, все же находит некоторые народы излишне агрессивными. И если они опять начнут войну, то неплохо бы их остановить. В турецко-российской войны Россия делает богоугодное дело.

— А-а? — удивился цесаревич Александр, который опоздал, но внимательно слушал разговор отца со святым. Он уже знал, когда Макурин был министром, пусть не обычным, но администратором, а когда становился святым. С первым можно было поспорить, а отец даже приказать, пусть и очень вежливо и мягко, со вторым только слушать и подчиняться, ведь иной раз через его лицо явственно выходил сам Господь Бог. Но ведь спрашивать немного можно, правда?

Спрашивать было можно и святой, показывая это, спокойно ответил: