Олигарх 2

Глава 6

За три часа до захода солнца вернулись Иван Васильевич, Архип, Герасим и Жан-Батист с двумя своими людьми.

Сразу же было видно, что они участвовали кровавой схватке, все кроме Жана — Батиста были ранены, тяжелее всех Герасим. От верной смерти его спас большой нательный крест, острие шпаги воткнулось в него и ушло вверх и сторону, проткнув его насвозь где-то ниже середины левой ключицы.

Мало того клинок еще и обломился, Герасима так и привезли с торчащим обломком. Навык слушать ухом легкие у меня был, в своем дальнобое мне приходилось делать еще и не такое. Ничего подозрительного в его легких я не услышал, особого кровотечения тоже не увидел и поэтому смело выдернул обломок клинка.

Франсуа с Николой быстро и ловко обработали рану каким-то своим чудодейственным, как они сказали оживляющим бальзамом, ловко наложили повязку и Герасим тут же заснул.

Я оглядел остальных, у Архипа была завязана голова, он получил хороший удар гардой шпаги, Ивану Васильевичу порвали одежду, но клинок прошел по касательной и только сильно ободрал грудь. Рана была хотя и обширной, но поверхностной, а кровотечение уже остановилось. Двое французов были то же ранены, один в руку, другой в ногу, но раны были легкие и они держались молодцом.

В засаде нас ожидало семнадцать человек, а наших было с моими людьми двадцать. Неожиданно напасть не получилось, поляки обнаружили противника и изготовились к бою.

Дрались только холодным оружием, на шпагах, саблях и ножах, шум стрельбой поднимать было ни к чему.

Поляки были воробьями стрелянными и сразу же поняли, что нападавшие пришли по их души. Поэтому драка была страшной и кровавой. Трусов и неумех ни у одной из сторон не оказалось и если бы не боевая виртуозность братьев Ланжеронов еще не известно какой был бы исход боя.

Все поляки полегли в схватке, а графа и бывшего майора взяли живыми и здоровыми, да еще и без единой царапины. Из братьев в руку был ранен Мишель, а вот среди их людей потери были значительные, в схватке были убиты пятеро наших людей.

Иван Васильевич с Герасимом остались в трактире, а я Архипом и Жаном-Батистом с его людьми поспешил к месту схватки.

Граф Белинский с бывшим майором сидели спина к спине под развесистым дубом.

— К сожалению, господа, я не участвовал в схватке. Но что бы никто ни здесь, ни на небесах, не обвинил меня в трусости и в том, что я расправился с вами чужими руками вы сейчас, господа, возьмете вновь в руки шпаги и мы с вами сразимся. Сразу говорю, что у вас только шанс убить меня, но не остаться в живых.

Граф с племянником молча встали, взяли брошенные к ногам шпаги и в ту же секунду бросились в атаку на меня.

Бывший майор оказался немного проворнее и подскочил ко мне первым. Шпагу он держал в левой руке, но очень уверенно. Я поймал его выпад, отбросил в сторону клинок и с левой врезал ему кулаком в грудь. Он зашатался и медленно опустился на пятую точку, вытаращив глаза и хватая по-рыбьи воздух.

Я же сделал два шага в сторону и назад. Это позволило мне занять боевую стойку и отразить первый выпад графа. Он меня наверняка проткнул бы меня, останься я на месте.

Мне удалось поймать его кипящей ненавистью взгляд, страха в нем не было. Если бы он атаковал немного расчетливей, то его бешеный выпад возможно достиг бы цели.

Буквально подождав несколько секунд, граф бросился вперед в новую атаку. Соперник он был серьезный. А ненависть похоже придавала ему только силы и мастерство. Вдобавок ко всему бывший майор тоже изготовился для атаки. Похоже пришло время самому атаковать, сразу с двумя соперниками мне не справиться, слишком граф хорош.

Я нанес два быстрых прямых удара, четко фиксируя, что еще мгновение и майор атакует меня. Сделает это он слева, а я в любом случае не успею развернуться к нему.

Граф парирует мой прямой удар вниз, я, не отступая назад и не меняя положения предплечья, подаю корпус вперед и одной кистью быстро поднимаю шпагу соперника. Его клинок превратился в простую бесполезную железную палочку, а мое жало беспрепятственно вонзается ему промеж глаз.

Бывший майор на какое-то неуловимое мгновение оторопел и как бы замер и этого мне хватает. Я разжимаю правую кисть, моя шпага остается в теле графа, а левая рука автоматически подхватывает шпагу, выпавшую из разжавшейся руки графа.

Мой противник делает небольшой шаг и собирается нанести удар в незащищенную половину моего тела.

Но я неожиданно и резко разворачиваюсь к нему левым плечом, защищаясь этим движением и тут же через это плечо, не глядя, наношу укол.

Клинок входит в тело майора, я не просто это ощущаю, я слышу как он разрывает человеческую плоть. Шпага вырывается у меня из руки и обламывается у самой гарды..

Я оборачиваюсь и вижу падающего навзничь майора. В его груди торчит обломленный клинок. Он начинает хрипеть и изо рта у него фонтаном начинает бить кровь. Бой закончен. И только в этот момент я почувствовал жгучую боль в правом плече и скосив взор, увидел разорванный рукав и свою кровь.

Подбежавший Шарль молча разорвал рукав и достав носовой платок, наложил выше раны жгут. Кровотечение тут же прекратилось.

Рана была неглубокой, но граф клинком мне повредил какую-то поверхностную артерию и крови было много.

Французы тут же дали мне выпить какой-то очень ароматный бальзам с выраженным вкусом валидола. В голове тут же загудело и все помутнело в глазах, а еще через несколько мгновений я как тумане увидел, что Шарль прижигает мне рану. Удивительно, но боль была терпимая.

Через полчаса в голове просветлело, боль почти прошла, осталось только небольшое жжение.

Пока я приходил в себя, братья Ланжероны полечили и перевязали всех раненых. Кроме Герасима, тяжело раненных было еще двое. Когда я окончательно пришел в себя, все наши бойцы чисто внешне были в совершенном порядке, только у Архипа были видимые следы полученных ранений, повязка на голове.

Убитых поляков, графа и его племянника погрузили на лошадей и увезли, Шарль сказал, что их сегодня же отпоют, а завтра он покажет мне где их похоронили. Своих павших и тяжелораненых французы увезли отдельно.

В трактир, где нас с нетерпением ожидали мы вернулись уже далеко затемно. С нами опять поехал Жан-Батист со своими людьми.

По дороге он, упреждая разговор на гнилую тему сказал, что им не нужны никакие деньги, а вот семьям погибших помочь не помешает и назвал сумму, значительно меньше намеченных мною для этого сто тысяч фунтов.

В полдень следующего дня мы тронулись в дальнейший путь. Помимо Франсуа и Николя, нас до Марселя сопроводил и Жан-Батист со своими людьми.

Особых впечатлений от Франции у меня не было, я её в свое время исколесил вдоль и поперек. На каком-то этапе своей водительской работы у меня стало получаться через всякие признаки прогресса видеть красоту природы и то, что люди создавали и чем жили веками, ну или остатки этого.

Поэтому у меня легко получалось представить в своей голове, какой например была жизнь французской провинции много лет назад, также как и нашей России. Для этого мне лично достаточно было выезда куда-нибудь на место, а потом походить по музеям, особенно где было много картин и различных панорам, типа Бородинской или Севастопольской.

Но одно меня потрясло до глубины души: Франция была французской. Конечно в Марселе, особенно в порту и окрестностях, я видел иностранцев и не только европейцев, но и арабов, турок, достаточно часто, встречались негры. Но это было не массовое явление. А провинция была сплошь французской.

Соне непарижская Франция понравилась, а её камеристка Татьяна вообще была без ума от наших сопровождающих.

В Геную мы приплыли через две недели. Удивительно, но факт, супруга действительно справилась со своим токсикозом. Погода как по закакзу стояла великолепная, чуть ли не летняя, море было на удивление спокойным и морское путешествие из Марселя в Геную доставило нам огромное удовольствие. Слева действительно был Лазурный берег, рядом постоянно были устраивающие представление дельфины, безумно красивые восходы и заходы солнца и прекрасная морская гладь.

О случившимся во Франции не было никаких разговоров. Даже Соня ничего не спросила у меня, только вечером в постели погладила мою раненую руку, когда увидела повязку. Архип снял повязку на следующий день. А старый солдат просто переоделся и вел себя как ни в чем не бывало, не подавая вида, что у него на груди рана.

С Герасимом было сложнее. Я очень переживал как он перенесет морской переход, но всё обошлось и в Генуе он резко пошел на поправку.

У меня было достаточно времени что бы еще раз всё взвесить и обдумать. Мне очень понравился капитан нашего корабля и я пригласив его в свою каюту, показал ему чертежи Антонио и спросил:

— Месье Перрен, что вы думаете о таком корабле? — капитан моего вопроса естественно ждал и тут же ответил.

— Я хорошо знаю верфь синьоров Марино. Во всем Средиземноморье им наверное нет равных. Корабли-легенды не раз сходили с их стапелей. Я не слышал ни одного плохого отзыва о построенных ими кораблях.

Старый моряк еще раз внимательно посмотрел на чертежи Антонио и добавил.

— Если они построят это судно, это будет очередной шедевр. Но у всех кораблей построенных на этой верфи есть один большой недостаток, — капитан улыбнулся, — они очень дорогие. Наверное самые дорогие в мире.

Беседа с капитаном Перреном подкрепила мое мнение о проекте Антонио Марино. В нашей компании никто не разбирался с кораблях и тем более в их строительстве и я решил привлечь в качестве эксперта адмирала.

Сразу же после разговора с Антонио я послал ему письмо и даже успел получить на него ответ за те дни, что мы провели в Кале.

Адмирал ответил «да» и тут же направился в Геную, но как истинный моряк он предпочел в Италию плыть, а не ехать.

В Рапалло, примерно в двадцати километрах от Генуи жил один офицер служивший когда-то под его началом. Во времена войн с Наполеоном он женился на итальянке и выйдя в отставку уехал в Италию.

Хозяин верфи Паоло Марино, высокий седовласый, но еще крепкий старик, успел получить письмо внука и провести большую подготовительную работу.

Обсуждать с синьором Паоло по большому счету оказалось нечего, все принципиальное мы обсудили с Антонио. Мои условия и требования для старшего Марино оказались приемлемые и уже вечером дня нашего прибытия мы с ним подписали предварительный договор.

Окончательное решение будет принято после визита на верфь.

Сойдя на генуэзский берег, я сразу же отправил гонца в Рапалло, будучи уверенным, что адмирал уже ждет нас. В своем послании я еще попросил его навести справки о верфи синьоров Марино. И я не ошибся, старый морской волк к полуночи буквально прилетел по моему зову и в полдень мы с ним отправились на верфь.

Но сначала после короткого ночного сна адмирал ознакомился с чертежами корабля и тут же вынес свой вердикт.

— Наши бараны совершили огромную ошибку, отвергнув этот проект. Я не нашел здесь ни одной ошибки. Ты, Алекс, — адмирал «по-родственному» обращался ко мне именно так, — не пожалеешь, что построишь эту посудину. А насчет перехода через Атлантику я тебе скажу так, надо пробовать, а не разглагольствовать, сидя на берегу.