Артист

Глава 7

Глава 07.

Городская больница была построена миссией Красного Креста в начале века и располагалась на Подвальной улице. Отдельные её корпуса окнами выходили на городское кладбище, которое раскинулось на склоне Машука. Таким образом, не отрицай марксизм существование того света, бывшие пациенты могли бы наблюдать за своими врачами с запоздалым интересом.

Свирский лежал в палате на втором этаже, замотанный бинтами, как мумия. Рядом сидел Гриша Розанов, и кормил начальство бульоном с ложечки. Режиссёр стонал, кряхтел и капризничал, тем не менее был жив и относительно здоров. Ночное падение смягчилось цветочной клумбой, врачи просветили Свирского рентгеновскими лучами и нашли два перелома — ключицы и малоберцовой кости, огромная шишка на лбу наливалась лиловым, но особой опасности для здоровья не представляла.

— Где Парасюк? — режиссёр сглотнул порцию бульона, которая почему-то тоже отдавала нарзаном.

— Матвей Лукич ещё вчера уехал в Минводы, узловая станция срочно хочет снять юбилейный поезд, обещали заплатить восемьсот рублей. Оставил записку, — Гриша зачерпнул ещё ложку, бульон в больничной столовой выдавали наваристый, с красивыми кружочками жира на поверхности, — что вернётся только к вечеру. Я разговаривал с доктором, он говорит, неделю как минимум здесь пролежите, но ничего серьёзного.

— Ничего серьёзного? — Свирский изогнулся, долбанул кулаком по гипсу на ноге, — а это что, по-твоему? Что-то голова кружится.

— Врачи говорят, есть подозрение на сотрясение мозга.

— У тебя вообще мозгов нет. Малиновская на месте?

— Пока да.

— Пусть ждёт. Все пусть сидят и ждут, а ты хлопочи, чтобы меня скорее выпустили. Телеграфируй в Севзапкино, в связи с травмой съёмки затягиваются.

— Сделаю прямо сейчас.

— Только бы дожди не начались. Что там говорят?

— Говорят?

— Про дожди, осёл.

— Местные считают, что пока будет сухо.

— Местные считают! — Свирский скривился. — Лапотники, что они знают. Значит так, никого не отпускать, я сам с врачом переговорю и попробую в понедельник выбраться, доснимать будем всё за один день, потом отлежусь. Сейчас пусть отдыхают, Пасюк им пусть даст по пятёрке, а через два как штык чтобы были. Савельев плёнки проявил?

— В лаборатории сидит, я только что оттуда.

— Организуй мне киноаппарат, вечером посмотрим, что наснимали. А пока иди, я газеты почитаю.

— Так это, — Гриша отставил чашку с бульоном, — следователь к вам пришёл, хочет поговорить.

— Зачем? — Свирский скривился, — скажи, сплю. Пусть потом.

Гриша следователя не убедил. Мужчина лет сорока, с рубленым лицом и узловатыми пальцами, сел на стул, достал лист бумаги и карандаш.

— Народный следователь Терской окружной прокуратуры Можейко Иван Иванович, — представился он.

Можейко пошёл на завод, когда ему было пятнадцать. В двадцать семь его забрали на германский фронт, в двадцатом он вернулся обратно, в Пятигорск, и устроился механиком на тепловую электростанцию. Ещё через два года его направили от станции народным заседателем, год назад он сдал в суде испытания и получил должность участкового следователя. Из органов юстиции тщательно вычищали людей, занимавшихся преступностью до революции, так что, когда Можейко занял стол в крохотной коморке в здании суда, старых кадров там практически не осталось. К своей работе он относился ответственно. Правда, не хватало ни знаний, ни опыта, но следователь считал, что они не так важны, как его пролетарская бдительность и правильный подход к людям. Тем не менее базовые знания, которые дала работа народным заседателем, у него были.

Он приступил к делу сразу же, как только в суд позвонили из отделения милиции, благо каморка, в которой он сидел каждое утро до одиннадцати, находилась от «Бристоля» в двух шагах. Можейко осмотрел гостиничный номер, следов борьбы не обнаружил, забрал пустую бутылку коньяка, которая валялась на ковре, и блокнот, в котором режиссёр делал пометки, и составил вместе с милиционером опись вещей. Для этого пришлось вскрывать ящик тумбочки — там режиссёр хранил деньги, часы и портсигар. Потом он опечатал двери комнаты шнурком с биркой, и спустился вниз, во дворик. Свирский упал на клумбу с цветами ночью, и лежал на земле без сознания, пока в шесть утра его не обнаружил дворник. На месте падения рыхлая земля была вдавлена, возле отметины головы валялся кирпич, его следователь тоже забрал, и только после этого побеседовал со служащими гостиницы. Работники «Бристоля» отзывались о проживавших там кинодеятелях как о людях пьющих и скандальных, к тому же нашлись свидетели, которые видели, как пьяный Свирский ломился в ванную комнату и при этом едва стоял на ногах. Можейко и сам выпивал иногда, так что сложил в голове примерную картину произошедшего, которая включала только открытое окно, самого режиссёра, беспорядочный образ жизни и алкоголь.

То, что он увидел в палате, только укрепило следователя в его мыслях. Свирский на вопросы отвечал путанно, лица нападавшего вспомнить не мог, какого тот был роста — тоже, и вообще, ему всё больше казалось, что никакого злоумышленника не было вообще. Можейко аккуратно, крупными, почти печатными буквами записал его слова, попросил расписаться, поднялся.

— Извините, товарищ, — сказал он, — мы, конечно, поищем этого негодяя, если он вообще существует, только вот хотя бы понять, что за фрукт, ну вот не могу без соответствующих примет. Если что новое вспомните, обращайтесь в милицию, улица Октябрьская, 55, или ко мне, на Базарную улицу, дом 42. Запомнили? Выздоравливайте, конечно.

Режиссёр скорчил страдальческую гримасу, а когда следователь вышел, плюнул. Можейко ему сразу не понравился, и это чувство было взаимным.

— Гриша, — крикнул он, — позови сестру. Пусть утку несёт.

Травин о том, что съемок не будет, узнал рано утром от Лизы. Он как раз застёгивал рубашку, собираясь на вокзал.

— А ночью человек выпал из окна, — сказала она, забегая в номер, — какой-то знаменитый режиссёр.

— Ты откуда знаешь? И почему ты не ушла?

— Тётя Клава сказала, уборщица. Дядя Серёжа, а можно мы здесь немного посидим? Там тучи на небе, а у Вити дома сегодня нельзя, у него мама болеет, а у Игоря с Олегом мы уже сидели вчера. Мы на Шелудивую гору хотели пойти за флюоритом, — это слово она произнесла по слогам, — ребята внизу ждут, но Вадим Александрович сказал — подождём час или два, и тогда решим.

— Можно, — Сергей застегнул рубашку, из того, что Лиза выпалила, он мало что понял. — Тучи, говоришь?

— Ага.

— Зови своих ребят и Вадима Александровича. Если надо еды купить, деньги в тумбочке.

Вадим Александрович был года на три-четыре моложе Травина, крепко сбитый парень в очках, загорелый почти дочерна. Он пожал Сергею руку, уселся на подоконник. Дети устроились на полу и кроватях, их было одиннадцать вместе с Лизой, шесть мальчиков и пять девочек от семи до пятнадцати лет, все они вежливо поздоровались, войдя в комнату, и себя назвали. Даже соседские близнецы, хотя они с Травиным уже были знакомы. Самым старшим из них был высокий нескладный подросток.

— Это Серёжа Михайлов, — представила его Лиза, ухватив за руку, — он поэт, его даже в газете напечатали.

— Михалков, — поправил её подросток, покраснев и попытавшись забрать свою ладонь обратно. — И не в газете, а в журнале. Так, пустяки, ничего особенного.

Лиза руку скромного Серёжи Михалкова не отпустила, повела его поближе к окну и Вадиму Александровичу. Травин заметил, как Игорь с Олегом ревниво переглянулись, и усмехнулся, похоже, в секции назревали нешуточные страсти. Фамилия подростка вызвала кое-какие воспоминания, но, видимо, не связанные с Сергеем лично, потому что всего лишь заныл висок. Молодой человек взял пиджак, попрощался со всеми, вышел в коридор и спустился вниз. За конторкой сидела всё та же дама с веером из курортного управления, Сергей поздоровался с ней как с хорошей знакомой — виделись они каждый день, и не раз.

— Там сейчас милиция, — авторитетно заявила женщина, — говорят, Сыркина убили.

— Кого?

— Сыркина. Ну как же, режиссёр, живёт на третьем этаже, прямо на клумбу упал, хорошо, что дворник заметил, вызвал карету скорой помощи, в больницу голубчика увезли, — ей было скучно, и она радовалась, что есть возможность поговорить, — а ещё сторож мне по секрету сказал, что барышня с четвёртого этажа, артистка известная, бросалась ему на грудь и плакала.

— Сторожу?

— Да нет, Сыркину этому.

— Умер?

— Да вроде нет, живой, — женщина вздохнула, промокнула глаза и потный лоб платком. — Такое горе, наверное, от несчастной любви в окно полез. Довела его эта актрисулька.

— Вы же сказали, убили его?

— Одно другому не мешает, — работница куруправления строго посмотрела на Травина, — наверняка ревнивец какой-нибудь постарался.

На улице парило, большая туча наползала на город со стороны Бештау, Сергей подумал, что дождя не избежать, и зашагал к главному входу, выходящему на Цветник. Цепочка несчастных случаев с киногруппой пополнилась ещё одним эпизодом, он хотел разузнать о том, что случилось, из первых рук. У главного входа стояли человек пятнадцать, все — молодые девушки, они столпились возле Фиата, а у стеклянных дверей прохаживался милиционер. Травин сам был человеком рослым, сто девяносто два сантиметра, но этот страж порядка был на полголовы его выше. На вид ему было лет восемнадцать-двадцать, из-под фуражки с белым чехлом выбивалась чёрная прядь. На Сергея милиционер посмотрел подозрительно, но останавливать не стал.

Молодой человек поднялся на третий этаж, номер комнаты режиссёр ему диктовал, так что найти её труда не составляло. Дверь в комнату была приоткрыта, Сергей осторожно, стараясь не касаться пальцами ручки, подтолкнул створку, огляделся. Через крохотную прихожую номер отлично просматривался, Травин собрался было войти, но услышал шорох, и спрятался за дверью.

Из туалетной комнаты появился человек, он старался двигаться тихо, наступать на полную стопу, но всё равно, полы из дубовой доски столетней давности поскрипывали. Это был невысокий смуглый мужчина в красной рубахе и белой жилетке, точно такую же одежду носил портье, стоявший внизу у стойки. Незнакомец подошёл к кровати, заглянул под матрас, разочарованно вздохнул, потом занялся платяным шкафом. В руках появились самопишущая ручка, часы на кожаном ремешке и портсигар. Добычу работник гостиницы сложил на кровать, и принялся обшаривать тумбочку. Там, видимо, ничего ценного не было, оставался один ящик, запертый на ключ, мужчина подёргал его, потом уверенно протянул руку к спинке кровати. Ключ висел сбоку, на гвоздике, из чего Сергей заключил, что здесь во всех номерах так устроено. Незнакомец наконец открыл последний ящик, пошарил, достал пачку денег и принялся пересчитывать — поступок глупый и бесполезный, всё равно их больше бы не стало, а потом попытался запихнуть их в карман, но пачка была толстой и цеплялась за край.

— Ну что, сколько там? — спросил Сергей, стоя в проходе.

Взгляд у мужчины заметался из стороны в сторону.