Артист

Глава 11.

Варя Малиновская сидела у зеркала и пыталась привести себя в порядок. Некоторое время назад заходил Гриша Розанов, и сказал, что Свирский обязательно устроит съёмки завтра. Только они не будут дожидаться поезда из Москвы, а используют для сцены отъезда немецкой артистки и советского рабочего вагон на запасных путях. По словам помощника режиссёра, его начальник был в отвратительном настроении, так что хорошего от предстоящего понедельника ждать не приходилось. И раз так, то и у Малиновской настроение тоже не улучшилось. Поэтому она не пошла в ресторан в Цветнике, как планировала, а решила поужинать в гостинице. Для этого вполне годилось скромное синее платье.

Была и другая причина остаться, предыдущий вечер закончился только в пять часов утра, потом Варя спала, а проснувшись, обнаружила отёки под глазами и несвежую кожу. На плёнке всё это уберётся, выглядеть там она будет как всегда ослепительно, но еще один такой загул по ночному Пятигорску может всё испортить окончательно.

Когда пришла Зоя, Малиновская была готова взорваться. Девушка сама подставилась, просыпала пудру на туалетный столик, а после этого ещё и дерзко возразила. Варя орала минут пять, после чего выгнала Зою вон, пообещав, что ноги гримёрши больше на съёмках не будет, и что её место теперь на бирже труда.

Через минуту в дверь постучали, артистка решила, что это Зоя приползла на коленях вымаливать прощение, и распахнула дверь, заранее решив простить — девушка отлично справлялась со своей работой. Но внутрь вошёл совершенно другой человек — мужчина лет тридцати, высокий, в белом костюме-тройке, с гладко зачёсанными длинными чёрными волосами, вьющимися на шее. В руках у мужчины была тросточка, на безымянном пальце — перстень с большим красным камнем. Его звали Фёдор, фамилии его Малиновская не знала, но именно с ним она провела несколько вечеров, в том числе и самый последний, начавшийся в клубе Карла Маркса и закончившийся в варьете «Провал». Фёдор был в Пятигорске, что называется, своим, он по-свойски разговаривал и с поваром в клубе, и с официантами в варьете, сорил деньгами и намекал, что имеет миллионы на вполне законной торговле. Малиновская повидала советских буржуев, они последние два-три года были людьми осторожными и богатством светили только в кругу очень хороших знакомых, поведение Фёдора скорее напоминало ей московских и ленинградских воров, прогуливающих шальные червонцы — таких возле актрис крутилось достаточно. Новый знакомый утверждал, что стоит только Варе слово сказать, и весь курортный город будет у её ног.

Возможно, в другом состоянии она бы встретила Фёдора приветливо, но Варя была не в настроении.

— Что нужно? — грубо спросила она, готовясь захлопнуть дверь.

— Мы ведь договаривались, Варвара Степановна, — Фёдор поставил лакированный с длинным чёрным носом ботинок между створкой и косяком, — сегодня вечером встретиться внизу. Полчаса уже как прошло, решил нанести, так сказать, визит.

— Я занята, — Варя оставила попытки закрыть дверь, отошла на два шага.

Фёдор сделал те же два шага вперёд, оставив дверь приоткрытой. Малиновскую это устраивало, в коридоре наверняка было слышно то, что происходит в номере.

— И всё же, — сказал он, — нам пора, я уже сказал приятелям, что приведу артистку из Москвы, они ждут. Давай-ка переоденься, и поедем.

— Я же сказала, никуда не поеду. Повеселились, и хватит.

— Нехорошо так, — сказал гость, — я тебя кормил, поил, деньги тратил, ты мне знаки внимания оказывала, а теперь кобенишься. Десяти минут хватит, чтобы намалеваться?

Варя закипела, ну да, они весело провели время, но это, с её точки зрения, вообще был не повод что-то требовать, да ещё так по-хамски.

— Засунь себе свои деньги знаешь куда, — сказала она, а потом в нескольких фразах объяснила, куда именно, — ты чего себе решил, что я девка продажная? Шалава с торчка?

— Да ты характер показываешь, — сказал Федор. — Это мне нравится.

Сащавая улыбка на лице превратилась в оскал, он схватил Варю за руку и рванул к себе, пытаясь обнять за талию и поцеловать, Малиновская влепила ему пощёчину, острый ноготь распорол кожу на щеке, появилась кровь.

— Ах ты тварь, — мужчина толкнул её на кровать. — Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому.

Варя упала, потом вскочила, бросилась к тумбочке, где лежал пистолет. Привычка брать с собой оружие осталась у неё с Гражданской, тогда опасность могла прийти с любой стороны. Защёлка тумбочки зацепилась за край ящика, тот открылся только после третьего рывка. Фёдор подошёл не торопясь, дождался, когда Малиновская вытащит руку с пистолетом, и сильно ударил её по предплечью тростью. Удар вышел сильный и хлёсткий, руку словно отсушило, оружие выпало на пол, на толстый ковёр, Фёдор засунул его в карман, схватил женщину за волосы, поднял и швырнул на кровать, навалился сверху. Свистнул. В номер вбежали двое, в тёмных пиджаках и такого же цвета брюках, заправленных в короткие кожаные сапоги. Оба среднего роста, жилистые, с обветренными лицами и смазанными маслом волосами, один, постарше, с тёмными волосами, другой, лет двадцати — с рыжими.

— Есть кто там? — Фёдор зажимал Варе рот, та вертелась и пыталась его укусить, но он держал ладонь лодочкой.

— Тютя на стрёме.

— Хватай её и раскладывай, и рот ей заткните, а то кусается, как кошка дикая.

Один из подручных тут же навалился Варе на руки, другой снял с изголовья кровати чулки и запихнул ей в рот, стоило главарю убрать руку. Варя сжимала губы, но сильные пальцы сдавили ей челюсти с боков, так, что аж искры из глаз посыпались, а потом шелковая ткань просунулась между зубов. Вторым чулком ей замотали голову так, чтобы она не могла вытолкнуть кляп. Тот подручный, что затыкал ей рот, переместился вниз, держа ноги, а Фёдор слез с Малиновской, не торопясь снял пиджак, повесил на стул, проверил дверь. Потом снова подошёл к кровати, уткнул женщине конец трости в подбородок, запрокидывая голову так, чтобы она его видела. Наклонился поближе, провёл пальцем по расцарапанной щеке, потом им же, испачканным в крови — по лбу Малиновской.

— Ну что, курва, позабавимся? Сенька, держи крепко. Вон ещё чулки валяются, вяжи её.

— Будет сделано, — рыжий ухмыльнулся, продемонстрировав золотой зуб, схватился поудобнее, поймал чулок и начал обматывать им ноги Малиновской, — маруха высший класс. Фёдор Иваныч, вы уж и про нас не забудьте.

— Тут на всех хватит, — Фёдор расстегнул пуговицу на жилете, — торопиться, ребя, не будем, это ж артистка знаменитая, толк знает, как обслужить, по рукам ходила не один круг. Так ведь, шмара?

Малиновская замычала, с ужасом глядя на то, как её знакомый потихоньку разоблачается. Фёдор не торопился, он наслаждался её страхом. Сняв жилет, он достал из кармана брюк раскладной швейцарский нож, раскрыл, надрезал ткань платья. Нити расходились с противным шорохом, который бил Малиновской по барабанным перепонкам, Фёдор дошёл до того места, с которого была видна тесьма бюстгалтера, помял женщине грудь, потом бедро, забравшись под платье.

— Хороша девка, — сказал он, — налитая, упругая, даром что изнеженная. И хавырка что надо. Петька, ты на этой неделе отличился, будешь вторым, а уж тебе, Сенька, что останется.

Судя по смешкам, остальных насильников это вполне устраивало. Они не пытались обсудить, что будет дальше, что они сделают с Малиновской, когда наиграются, и от этого Варе стало ещё страшнее, её, скорее всего, в живых оставлять не собирались.