Аустерлиц

Событие одиннадцатое

Тот, кто совершает открытие, видит то, что видят все, и думает то, что никому не приходит в голову.

Альберт Сент Дьерди

Лебон оказался совсем и не молодым человеком. Не стариком, тридцать два года, не старость. Князю Витгенштейну уже больше. Но если Пётр Христианович здоровьем «пыхал», то Филипп был сутул, уже наполовину лыс и в очках круглых смешных. Типичный изобретатель. Чокнутый профессор. Он первым делом протянул Брехту два своих патента. Ну, первый про пиролиз древесины Пётр Христианович отложил, а вот второй внимательно прочитал. Что можно сказать? Далеко Лебону до Майбаха.

— Расскажите о своём двигателе. Так там у вас всё запутанно написано, профессор, что мне, недоучке, вообще ничего не понятно. — Почти правда, то ли боялся француз, что украдут у него саму мысль, то ли мысли в слова трансформировать не умеет.

— Для того чтобы «раскочегарить» даже небольшой паровой двигатель, мощностью в одну человеческую силу, требуется не менее получаса времени. Согласны, фюрст? — снял очки Лебон, и как лупой поводил перед Брехтом, видимо, поближе на реакцию его посмотреть желая.

— У меня улучшенные двигатели Тревитика, но по старым машинам Уатта согласен с вами, профессор.

— Тревитика. Да, они чуть лучше, но всё равно. Дальше идём. На запуск лучшей по нынешним временам паровой машины в 4 лошадиные силы уходит два часа. Ваших полтора. Правильно?

— Примерно. У меня нефть. Даже смесь соляр… Ну, очищенная нефть. По углю, согласен. Мои примерно через час готовы к работе, и у меня в машине мощность примерно шесть — семь лошадиных сил. А что у вас не заладилось?

— Я подал описание своего двигателя на рассмотрение в Национальный институт Франции (так сейчас называется французская Академия наук), и там его рассмотрели на специальном заседании. Патент выдали. Но построенный мною двигатель, если честно, работает плохо, с перебоями. Зато уже через несколько минут после начала прокаливания древесины готов к работе.

Брехт ещё раз посмотрел эскиз. Кривошипно-шатунной группы в его двигателе нет, поступательное движение поршня во вращательное колёс осуществляется системой цепных передач.

— Цепи рвутся?

— И это тоже. Самая большая проблема с поджогом смеси?

— Точно, именно об этом и хотел вас спросить. Как вы поджигаете смесь внутри цилиндра. Тут ничего не написано, — Брехт вернул изобретателю патент. — Электричеством?

— Электрическое зажигание — искра, воспламеняющая светильный газ, как в «пистолете Вольта» (сосуде с метаном и электродами внутри, между которыми в наведённом электромагнитном поле возникает искра, и пробка из сосуда треском вылетает) работает, к сожалению, с большими перебоями. Поэтому я испытывал разные механические конструкции узла зажигания от внешнего пламени, раскалённого докрасна металлического стержня, а также химическое зажигание путём впрыскивания в цилиндр фосфора.

— Фосфора?! И что? Помогает.

— Раз на раз не приходится.

— Вы на себя в зеркале-то смотрели, профессор. Фосфор это яд. И очень приличный. Белый фосфор используете. Мягкий, бесцветный минерал, имеет характерный чесночный запах?

— Да.

— Это яд. Понятно всё с вами, профессор. Я знаю, как решить обе ваши проблемы.

— Вы? Фюрс! Генерал? — и не поймёшь, то ли смеётся, то ли плачет. Трясётся.

— А с фосфором тоже поработаем. Как взаимодействует красный фосфор с бертолетовой солью?

— Воспламеняется. — Опять очки снял и на Брехта туда-сюда навёл.

— Бинго! Спички изобретём. А что у вас со зрением? Очки не подходят?

— Не подходя, и близко плохо вижу, и далеко тоже.

— В общем, так, профессор, я вас сразу с собой не возьму. Вместе с сыном ректора нашего университета сначала ко мне в деревеньку скатаетесь. Там вас подлечат. Не нравится мне ваш цветущий вид. Синева под глазами. Нос красный. Глаза тоже красные. Там ведьма моя вас чуть подлатает. В Студенцах, между прочим, сейчас интересный контингент собрался. Бетховен живёт. Франциско Гойя, зять Бартоломео Растрелли, тоже художник и архитектор. Гей-Люссака опять же с вами оставлю. Химики они от природы здоровыми не бывают. Все свинцом, ртутью или фосфором отравлены. Выведет Матрена яды из организма, подлечит разными травами и осенью в Дербент вас управляющий мой Иоганн Бауэр переправит. А пока смотрите сюда. — Брехт достал карандаш и нарисовал кривошипно-шатунный механизм.

— Это! Это …

— Это решение проблемы с вашей рвущейся цепью.

— Как?

— О сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух
И Опыт, сын ошибок трудных,
И Гений, парадоксов друг,
И Случай, бог изобретатель.

С Гей-Люссаком Брехт тоже встретился. Вот этот пацан пацаном. Но тоже в круглых очочках. Свечи дороги, керосиновых ламп нет, в потёмках портят себе зрение учёные в Европе, Ничего скоро … Да, даже со дня на день заработает под Петербургом стекольный завод и керосиновые лампы с новыми закалённые стёклами и не лопающимися от огня можно будет массово продавать в Европе. Пока продажу Брехт ограничил Петербургом. Стекло часто лопается и приходится его заменять, бесплатно, причём. Можно сказать, что из-за этого пока прибыль не велика. Ну, скоро только кошки родятся.

А Жозеф Луи Брехту понравился. Энциклопедист. Всё знает, чего не коснись. И прямо жаждет чего новое открыть. Хороший таран для его медлительных всё же немного немцев в Дербенте будет. Внесёт струю свежей гасконской крови в их сообщество этот Д’Артаньян.

Глава 6