Времена не выбирают

4

Улучив минуту, Данилыч отозвал Катю в сторонку. Мол, поговорить надо. Решили выйти на заднее крыльцо, полюбоваться мокрым снежком, который к тому моменту падал здоровенными «лопатами», и подышать свежим воздухом с ароматами конюшни. Перед тем Меньшиков раскурил от свечки набитую трубку, притом, как выяснилось, перекур он решил устроить с конкретным умыслом.

— А вы, я гляжу, совсем табак не уважаете, — сказал царёв ближник, начиная разговор именно с этой темы. — Ты-то ладно, девице дымить не пристало. Но казаки твои тоже носы от трубки воротят.

— Правильно делают, — ответила Катя, прислонившись к столбу, державшему навес над крыльцом, и скрестив руки. — Прикинь: нам в разведку идти, а от бойцов на полверсты табачищем несёт.

— Так уж и на полверсты. Да и кто принюхиваться станет?

— Я. Тебя, например, за десяток шагов по табаку узнаю. А по перегару — за двадцать.

— И много вас, таких учёных?

— Здесь — сорок человек, офицеров и рядовых. Плюс шестеро учеников и полтора десятка штатских в обозе.

— Здесь… А ещё где есть?

— Знала бы — сказала бы. Может быть. Ладно, Саша, спрашивай, что хотел. Ты ведь не просто так меня сюда вытащил.

— И спрошу, — Меньшиков выдохнул целое облако табачного дыма. — Вы вроде русские, а говорите странно. Во фрунт тянетесь и к каждому слову придираетесь хуже немцев, я такого даже среди них не встречал. Мундиры невиданные. Бой этот рукопашный, опять же, тайны… Шпагой не владеете вовсе, лошадей сторонитесь, будто никогда их не видывали. Трубку не курите, пьёте, словно девицы — еле-еле… Вы откуда такие взялись? Только по правде.

— Издалека, — не удивившись вопросу, ответила Катя. — Подробностей пока не будет. Когда придёт время, всё расскажу.

— Ты прямая, словно шпага, — хмыкнул Алексашка. — Но и ухватить тебя, как и ту шпагу, голой рукой не получается — или порежешься, или воздух горстью схватишь.

— Там, где мы воевали, другие не выживают, Саша. Ещё вопросы есть?

— Есть.

— Время ответов пока не пришло, извини. Но в одном будь уверен: мы не враги.

— Были б вы врагами, нам бы не поздоровилось, — криво усмехнулся Меньшиков. — Слышала — Каролус сегодня поутру упрямился и не желал завтракать?

— С ним это бывает.

— А знаешь, как его утихомирили? Пётр Алексеич велел ему передать: ежели не войдёт в разум, то к нему в караульные тебя приставят. Угомонился и съел всё до крошечки. Как дитя малое, ей-богу… Чем ты его так напугала?

— Он знает, что я при случае пристрелю его без разговоров.

— О том и я говорю. Мы с вами за одним столом сиживаем, вино пьём, хлеб едим. А при случае вы любого из нас, без разговоров… Ведь так?

— Эту привилегию ещё заслужить надо, — хмыкнула Катя. — Швед очень постарался, чтобы мы на него сильно обиделись. Так что не надо лепить из нас каких-то упырей.

— Всё же на тебе и крови довольно.

— Я в ней могла бы плавать. Однако в бою всё честно: или враг меня грохнет, или я его. А ты? Легко было стрельцам лично головы рубить?

— Нелегко. Но то был бунт противу государя, а стало быть, и противу Отечества, — Алексашка стал серьёзен до невозможности. — Может, и не брался бы я за топор, на то палачи есть, да государь уж больно осерчал на стрельцов.

— Значит, ты любого из нас, без разговоров — если государь велит?..

— Курва ты, Катя, — осклабился Меньшиков. — Вот оно — придираешься к словам, хуже немцев.

— Ты не ответил.

— И не отвечу — покуда противу государя не пойдёте. Но ведь не пойдёте, не таковы.

Снег шёл по-прежнему густо, но за то время, пока они разговаривали, вид снежинок изменился. Это уже не были слипшиеся мокрые комья: с неба полетели мелкие и очень красивые фигурные шестигранные кристаллики. В тяжёлом влажном воздухе почувствовалось нечто холодно-острое, суховатое, а на поверхности лужиц во дворе, по которым не так часто топтались люди и кони, начали зарождаться и медленно расти иглы льда.

— Завтра дороги подморозит, можно будет отправлять курьеров и самим ждать вестей, — сказал Меньшиков. — У всех дел прибавится.

— Ну и слава Богу, — кивнула Катя. — А то тут даже почитать нечего, со скуки сдохнуть можно.

— Насчёт почитать — я тебе кое-что принёс, — Алексашка добыл из кармана несколько примятых листков, сложенных вдвое. — Узнаёшь? Пётр Алексеич велит тебе перебелить сии списки. Чтоб завтра к утру готово было… Я ведь не только для расспросов тебя сюда позвал, у меня было поручение государево — сие передать. Да чтоб секретно, не при всех.

— Ну что ж, господин поручик, всё будет исполнено, — с непонятной ему иронией ответила девица, принимая бумаги. — Как отдавать чистовик — лично, или через тебя?

— Как вы там говорите промеж собой — «по обстоятельствам»…

5

«Аналитической записки» в тех бумагах не было, только черновик плана.

Против многих пунктов, которые Катя расписала с максимально возможными в данной ситуации деталями, Пётр явно ничего не имел, так как не оставил против них никаких пометок. Но некоторые разнёс в пух и прах, не стесняясь в выражениях. На оборотной стороне листков она нашла подсказки, написанные неповторимыми петровскими каракулями — разобрать их было той ещё головной болью. Вопреки ожиданиям, там оказались не ругательства, а сухо изложенные подробности, о которых Катя не знала — так как историки либо не были о них осведомлены, либо умолчали. Создавалось полное ощущение, будто Пётр в курсе, что им известно, а что — нет. Ну, или догадывается. Меньшиков ведь понял, что они не такие. Почему бы и государю не прийти к тем же выводам?

Обложившись бумагой, перьями и свечами в простых глиняных подсвечниках, Катя принялась за работу. Новую информацию предстояло хорошенько проанализировать и обдумать, как использовать её в наилучшем виде.

…Первый курьер ускакал в сторону Новгорода, едва рассвело и выяснилось, что ледяную корочку на дороге присыпал пушистый сухой снег. Второй направился в противоположную сторону, притом не один, а в сопровождении двух конных солдат для охраны. Он ещё не успел скрыться за горизонтом, как с той стороны верхом на взмыленной лошади явился унтер-офицер Преображенского полка — с посланием для государя. Не исключено, что он собирался сменить свой живой транспорт и ехать без отдыха до самого Новгорода, так как очень обрадовался, застав Петра Алексеевича здесь, на полпути. Судя по простреленной в нескольких местах епанче[1] и пустым седельным кобурам, гвардеец не избежал приключений в пути.

Его появление уже само по себе было хорошей новостью — значит, Шереметев с армией относительно недалеко. А на следующий день, вернее, вечер во двор захудалого трактира въехали три всадника.

Совершенно обалдевший от такого наплыва гостей трактирщик давно уже приобщил к обслуживанию не только своё семейство и наёмных работников, но и жителей близлежащих домиков. Скупил лишние продукты во всех близлежащих селениях, и сейчас на двор то и дело тянулись крестьянские телеги. Так что небедно одетым всадникам, которые прибыли на следующий день, пришлось объезжать подводу с мешками у самых ворот. Новые гости общались между собой по-немецки, с выговором, сильно отличавшимся от остзейского, а также не слишком «светили» свои лица, пряча их за поднятыми воротниками плащей. Завидев их, Алексашка мгновенно покинул компанию «казаков», отдававших должное качественно прокопчённому окороку, и кинулся наверх.

— О, а вот и Август приехал, — вполголоса сказала Катя, показав взглядом на новых гостей. — Ещё одна физиономия со старых портретов. Знакомьтесь, ребята: вон тот здоровый лось в парике — это король Саксонии и Польши.

— Обеих сразу? — удивился Никита.

— В Польше короля выбирали… точнее, выбирают.

— Значит, он там типа президента, — хихикнул Вадим. — Монарходемократия. Пипец в квадрате.

— Ладно, чёрт с ним, с королём этим. Он не в нашей компетенции, — сказала Катя. — Меня только один вопрос волнует: когда Женька вместе с ребятами здесь окажется.

6

Вопрос возвращения «Немезиды» волновал не только её. Время для людей двадцать первого столетия тянулось мучительно медленно, не сойти с ума от скуки позволяла только надежда на скорое воссоединение со своими — и с привычной жизнью внутри этого небольшого, но сплочённого коллектива. Вообще все «немезидовцы» считали, что им дико, просто невероятно повезло. В большинстве книг «про попаданцев» герои «попадали» либо в одиночку, либо небольшой группой. И окружающая среда довольно быстро либо ассимилировала их, либо убивала. Они же «попали» целым подразделением, с давно сложившейся иерархией, отношениями. Даже с целым арсеналом. Притом среди сорока человек личного состава лишь у двоих там остались близкие. «Немезида» потому так и называлась, что в ней служили в основном люди, потерявшие всё и всех, и сохранившие достаточно хладнокровия, чтобы, помня об этом, не сорваться в пропасть слепой мести. Кроме того, более полугода им пришлось обитать в формате партизанского лагеря — тоже в полуотрыве от местной жизни. И сейчас, когда настало время полноценного контакта с «галантным веком», они пришли к этому более-менее готовыми. Хотя и получили неизбежный стресс, однако эффект оказался смазанным, растянутым во времени.

Но всё-таки сейчас этот самый стресс получился серьёзный. «Мозги кипят», — охарактеризовала его Катя. Чтобы не чокнуться от информационного голода, она отправила парней дрова колоть, а сама пошла на кухню — воды натаскать, заодно послушать, о чём болтают женщины, которым невдомёк, что ижорский язык, известный ей, очень похож на финский. Впрочем, женщины с опаской относились к высокой плечистой девице в штанах, простоволосой, но коротко стриженой, которая, засучив рукава, деловито носила воду из колодца. Здесь-то, за перетаскиванием, должно быть, уже двадцатой пары ведер и обнаружил её Данилыч.

— Обыскался тебя, — сказал он с облегчением, пока Катя невозмутимо переливала стылую воду в здоровенную бочку, из которой женщины с не меньшей скоростью черпали на свои нужды. — Когда сказали, что ты пошла кухонным бабам подсобить, не поверил.

— Ближе к делу, Саша, — спокойно прервала его эмоциональный поток «десятник».

— Бросай вёдра и пошли. Дело есть.

Не без скрытого удовольствия Катя отметила, что имидж образцового солдата в кои-то веки играет ей на руку. Во всяком случае, сей исторический персонаж, как и Пётр, тоже не видел в ней особу женского пола, и в данной ситуации это был большой плюс.

— Курьер прибыл, — негромко сказал ей Данилыч, едва они покинули пределы кухни. — В числе прочего письмо от твоего братца. Пишет, будто они уже в одном дневном переходе отсюда. Пишет, что шведы на них дважды наскакивали, а на третий раз прислали переговорщиков.

— При чём здесь я?

— Государь велит тебе делать, что писано было. Без отлагательств, начинать прямо сию минуту… Хрен его знает, что ты там понаписала, да только мне уже тошно бегать к тебе с поручениями, будто посыльному. Может, хоть намёк дашь, в чём там дело?

— Тебе всё расскажи, — пожала плечами Катя. — И кто мы, и откуда, и что делать собираемся. Слишком уж ты любопытный.