Времена не выбирают

Глава 17. И один в поле воин

Интермедия.

— …Да, так и было сказано: «Иоанн Грозный, за жестокость прозванный Васильевичем». Может, и анекдот, но очень точно отражающий суть дела.

Кате было не смешно. А вот Пётр Алексеевич хохотал, и ещё как! Но выводы из услышанного он делать тоже умел, как бы не лучше прочих.

— Ясно, что мы для них некто вроде белых арапов, — сказал он, отсмеявшись. — Какое дело до имён варваров, коих надлежит в узде держать? Однако наши времена — совсем не те, что ваши, Катя. У вас могли послать их подальше — потому что за триста лет у них же полезного набрались, да и своего ума нажили. Мы не можем. Флот едва родился, армия, считай, тоже. Заводы с мануфактурами только заработали. Первые школяры ещё сопляки. А без сего нас за год сожрут… Они нам нужны. Пока нужны…

1

По большому счёту, он должен… нет — обязан был оставить её в Киеве, под охраной большого гарнизона и крепких стен. Но эта женщина снова проявила характер.

Железо в бархате. Как и прежде. Ничего не изменилось от того, что теперь она его жена и мать его детей.

Едва слышно звякнуло: Дарьюшка поставила поднос на стол.

— Я понимаю — ситуация требует, — мягко сказала жена. Не улыбка — тень оной коснулась её губ. — Но ты бы не пил столько кофе на ночь. Свалишься.

— Меня мудрено и ядром свалить, что там кофе, — он попытался свести всё к шутке, но сразу было видно: не получилось. — Сама бы ложилась, душа моя.

— Дети спят, — ответила она. — А я не могу.

— Тревожишься?

— При всём том, что я знаю — да, тревожусь. Всё изменилось. И может измениться ещё сильнее, хотим мы того или нет. Сейчас многое, если не всё, зависит именно от тебя… Знаешь, любимый, что бы ты ни решил, как бы ни поступил сейчас, я поддержу тебя во всём, до конца. Но позволь и мне исполнить свой долг — также, до конца.

— Небо не упадёт на землю, ежели ты в этот раз останешься в обозе под охраной. С этаким брюхом — да в госпиталь! — он привлёк её и усадил к себе на колени.

— Небо, может, на землю и не упадёт, — Дарья печально улыбнулась. — Случится кое-что похуже: я буду знать, что …недостойна тебя.

— Будто лекарей в армии больше нет! — возмутился государь.

— Есть, — согласно кивнула она. — Я даже офицерских жён к госпиталю приставила. Пока им работы немного, полотно на бинты резать да травы толочь. Но сам знаешь, что начнётся во время сражения. А если меня там не будет — что скажут о тебе господа офицеры? Свою жену, мол, спрятал, а наших запряг? Я на седьмом месяце, а там есть бабы и на последнем, вот-вот родить…

— Может, мне «Домострой» вспомнить, а, Дарьюшка? — с нехорошей усмешкой сказал Пётр Алексеевич, но глаза выдали: не мог он быть с этой женщиной по-домостроевски жёстким, бесполезно. — Мне останется и тебя от госпиталя удалить, и баб офицерских, чтоб толков разных не было.

— Значит, я тебя всё-таки недостойна…

— Вот упрямая! О себе не думаешь — подумай хоть о детях!

— Удар ниже пояса, — вздохнула Дарья. — Но именно о них я как раз и думаю… Ты не поверишь, но наш Петруша вместе с женщинами режет полотно на бинты. Он делает то, что может, и тоже хочет быть достойным тебя… Дай и мне сделать то, что я могу. Прошу, родной мой.

— Может, мне тебя под замок посадить, чтоб знала, как мужу перечить? — он устало закрыл глаза и уткнулся лицом в волосы жены, выбивавшиеся из-под чепца. — Ведь ежели не дам согласия, пойдёшь без оного. Как тогда, в Петербурге.

— Просто у каждого из нас свой долг, Петруша. Разный, но одинаково тяжёлый… Да и госпиталь вне опасности, внутри лагеря. Пусть его курсанты охраняют. Заодно и Алёша под присмотром будет, а то ты его знаешь — на подвиги потянуло…

Прав Алексашка: от умной жены всегда голова болит. Может, с дурой было бы проще обращаться: попросту приказать, и всё. Но тогда волком бы выл от душевного одиночества — как тот же Алексашка со своей Дарьей Арсеньевой. Вот уж курица, даром, что по-немецки говорить умеет. Дарья Черкасова умна и сильна духом. В этом её огромное достоинство и такой же великий недостаток. Всё тщится доказать, что достойна его. К чему, ежели и так всё ясно?

Эта упрямая женщина дарована ему самим Богом. А за грехи или заслуги — сам догадывайся, государь.

2

В ночь на 22 мая в крепость явилось подкрепление — около сотни солдат корпуса Шереметева. Больше переправить не получилось: шведы, выставившие секреты у берега, заметили и начали обстреливать лодчонки. По ним открыли ответный огонь, однако переправу пришлось прекратить. Егерей среди этой сотни не было.

Катя опасалась, что под прикрытием этого шума полезут диверсанты, но Бог миловал. Видимо, то ли Хаммер решил, что нужно сперва поизучать распорядок смены часовых на стенах, и только потом лезть, то ли «брат Карлус» ему ещё приказа не дал. Причём, одно не исключало другого. Она, конечно, накрутила бойцов, подробно объяснив тактику вероятного противника и как ей противодействовать, но ведь это обычные солдатики из полевых полков. Половина личного состава пехотинцев — только что из гарнизонных «учебок», то бишь совсем желторотые. Только и умеют, что ходить строем да палить из фузей куда прикажут.

Хорошо, что уговорила полковника ставить ночью на стены либо опытных «тверских», либо приданых гарнизону драгун. Эти вообще не рекруты, а бывшие солдаты поместных дворянских конных полков, ныне сформированных в драгунские. Среди белгородцев не было никого моложе двадцати пяти лет, послужить успели. А что тыловые — как гласит старая советская песенка, «солдатами становятся». Боевой опыт приобретается — кто бы мог подумать — в реальном бою.

Было время, особенно сразу после присвоения сержантского звания, когда Кате было неловко командовать парнями и зрелыми мужчинами старше себя по возрасту. Было — и прошло. Всё действительно решал опыт. Потому, когда кто-то из белгородских дворян начал бурчать по поводу «какой-то девки», взявшейся их поучать, его свои же заткнули: мол, ты всю жизнь по гарнизонам, а она сколько лет уже на войне, и Карлуса под Нарвой лично в плен брала. Даже вмешиваться и «строить» не пришлось. Вопрос возник ровно один — откуда белгородцы знают о её послужном списке? Или надёжа-государь постарался распространить миф о «русской Жанне» в глубинку? Если да, то как?

Этот вопрос она и задала капитану Меркулову, когда они уселись поужинать — прямо на стене, всё равно ведь смеркается, на караул обоим скоро заступать. На ужин у них была краюха ржаного хлеба — к слову, очень вкусно выпеченного — неслабый шмат солёного сала с мясной прорезью, пара луковиц и по кружке взвара из сухофруктов. Уселись под стеночкой на собственных свёрнутых епанчах, достали ножики и начали нарезать снедь ломтиками. Бомбардиры на стенах, дежурившие у пушек, косились на них, но с позиций не гнали.

— Откуда знаем? — с лукавой усмешкой ответствовал капитан, соорудив себе здоровенный «лапоть» из куска хлеба и ломтей сала. — Лет пять, как среди крестьян лубочные картинки про тебя ходят.

— Даже интересно стало, — имея представление о «лубках», Катя могла себе вообразить, что и как там было нарисовано. А главное — как представили для народа её предысторию. — Ни разу не видела, если честно. И много там наврали?

— Того знать не могу. Нам, само собою, не лубочные картинки, а гравюры попадались. Там пояснения ещё были… — он посмотрел в темнеющее вечернее небо. — Словом, не сказка для крестьян. Правда. Но — не вся.

— Всю правду никто бы и не написал, — Катя начала догадываться о содержании тех «пояснений», которые были явно предназначены именно для служилого сословия. — Особенности службы, уж прости, Алексей Фёдорович. То, что мы делаем для армии, не каждому можно знать.

— Вроде того, чему ты пехотных офицеров учила — правильно выслеживать этих, как их, диверсантов?

— И это тоже. Согласись, чем меньше народу о том болтает, тем лучше. И без того сложно стало работать.

Катя воздала должное своему бутерброду, хотя есть до сих пор не тянуло. Последствия неудачного падения с лошади будут сказываться ещё не один день и даже не одну неделю, но острая фаза явно уже миновала. Пока ни провалов в памяти, ни других фатальных симптомов она не наблюдала, что уже хорошо. Но Дарья предупреждала: мол, гляди, сестричка, тебе уже двадцать восемь, а не восемнадцать. Чем дальше, тем сложнее будет преодолевать последствия ранений и травм.

А недавно исполнилось двадцать девять…

Рядом с капитаном было так спокойно, словно она вернулась домой. В тот немыслимый ныне уют, созданный отцом и матерью. Глупая мысль, но хотелось, чтобы Земля остановила своё вращение и этот вечер не заканчивался никогда. И одновременно — хотелось ускорить время, чтобы быстрее завершилась эта чёртова осада. Только тогда и можно будет дать себе немного воли. Немного — потому что всё уже решено. Если останется жива после полтавской эпопеи, то уйдёт с военной службы в Иностранную коллегию. Сперва секретарём куда-нибудь к заклятым союзникам в Копенгаген или Дрезден, а там видно будет.

И личной свободы у дипломата побольше, чем у поручика лейб-гвардии.

Главная загвоздка, как обычно — просто выжить, здесь и сейчас.

3

Где полковник Келин откопал в Полтаве зерновой кофе — тайна сия великая есть. Это дорогущее «зелье» только начинало входить в моду, Пётр Алексеич его зело уважал, конечно, в виде напитка. Но сейчас обжаренные коричневые зёрнышки стали для Кати спасением. Достаточно было пожевать одно, и сон на пару часов как рукой снимало.

Алексей Степанович выделил ей с полфунта этого природного стимулятора. Каждому солдату и офицеру, кто заступал с ней в караул на ночь, она выдала по три-четыре зёрнышка с наказом жевать, только если в сон клонить начнёт. Огней — минимум, чтобы караульные не слепли от собственного освещения. А вместо команды «Тревога!» — тот, кто заметит неладное, должен орать: «Зажечь огни!» Потому что на «тревогу» все поневоле начнут глазеть туда, где орали, и могут пропустить ДРГ, а «зажечь огни» — это конкретное действие, команда, которую нужно выполнить немедля.

Там, за стеной, весь день шли фортификационные работы: шведы окапывались по всем правилам «постепенной атаки» господина де Вобана. Ну, как — шведы… Мазепинцы, которые на свою голову поверили гетману и пришли воевать за короля Карла. Вот только у его величества на их счёт сложилось весьма определённое мнение. Воевать? Шведы — лучшие солдаты в мире, им на поле сражения помощники без надобности. А вот шанцы копать — это пожалуйста. Труд на свежем воздухе оздоравливает и тело, и душу… Конечно, Катя из истории знала о таком эпизоде, но наблюдать за сим действом собственными глазами — это было нечто. «Одвични лыцари» с лопатами, над которыми стоят ухмыляющиеся надсмотрщики-шведы! Картина маслом, как сказали бы триста лет спустя.

Пока ещё шведы не установили артиллерию для обстрела города, только заблокировали все подходы и рассадили кругом свои секреты, чтобы не позволить осаждённым сноситься с основными силами: Шереметев-то недалеко. Однако и так было понятно, что соваться сейчас за стены — самоубийство. Так что беспокоящий огонь шведы пока не вели — нет смысла. Полковник Келин гонцов за город не отправлял — тоже нет смысла при наличии «пушечной почты». И все демонстративно готовились к предстоящим штурмам.