Времена не выбирают

Глава 13. Раскаты грома

1

Данциг или Гданськ? Однозначно Данциг. Здесь говорят не по-польски, а по-немецки, причём, не на хох-дойч, а на северогерманском диалекте. Его она за последние изучила более-менее хорошо. Теоретически могла бы отыграть роль небогатой горожаночки не слишком выдающегося интеллекта. А приходится играть какое-то странное существо с весьма определённой ориентацией.

Хорошенько подумав, Катя решила не вписываться в оригинальный образ на сто процентов, а позаимствовать многое от того же де Еона. Прошло три года с тех пор, как пан Владислав покинул родную Речь Посполитую. Притом он был тогда пятнадцатилетним подростком. К восемнадцати годам мог и не так измениться. Потому пусть лучше будет косплей шевальессы де Еон де Бомон, чем какого-то местного сторонника ЛГБТ. По крайней мере, меньше возникнет проблем по пути.

Но внешнее копирование должно было быть безупречным. Гардероб, манеры, даже мимика и голос — это одно. Совершенно другое — аксессуары, по которым пана Владислава могли опознавать лишь по описанию… В одну из последних встреч с «прототипом», Катя заметила, что он ведёт беседы с эдакой ноткой превосходства и лёгкой насмешки. Окинув его внимательным взглядом, она сделала кое-какие выводы и на следующую беседу привела двоих крепких парней из Тайной канцелярии. Ребятки, не говоря худого слова, скрутили пленника и зажали ему рот. А госпожа сержант лейб-гвардии, старательно копируя слегка дёрганые манерные жесты и походочку поляка, изящным движением вынула из его левой мочки маленькую бриллиантовую серёжку. «Говорят, — произнесла она, подражая его голосу и выговору, — будто подобные цацки носят либо пираты, либо содомиты. Что-то я не вижу за вашей спиной корабля и лихой команды». Не смогла удержаться от почти дословного цитирования анекдота из своей эпохи. Пан Владислав взвыл и задёргался, но крепкие ребята держали надёжно, не вырвешься. А его почти точная копия макнула серьгу в стаканчик с хлебным вином, заботливо протёрла её чистой тряпочкой и только после этого вдела в мочку уха.

Последний штрих. Завершающий мазок. Образ был готов «к употреблению». Оставалось только одно: как следует утягивать и без того не слишком-то пышную грудь, и прятать ноги либо в высоких ботфортах, либо под длинными полами модных кафтанов. Конечно, здесь не каждый способен по коленям отличить мужчину от женщины, но сама Катя, к примеру, могла, притом практически безошибочно. И не собиралась рисковать даже такой малостью.

…В Данциге шёл мерзопакостный осенний дождь, когда к более-менее приличной портовой таверне «Две кружки» подошёл высокий молодой человек в тёмном плаще. Судя по качеству кожи его сапог, денежки у этого персонажа водились. За ним семенили двое мокрых мальчишек, тащивший дорожные баулы господина. И судя по тому, что пареньки были донельзя оборваны, это навряд ли постоянные слуги путешественника. Скорее, наёмные носильщики из порта, готовые за пару медяков выполнить какое-нибудь поручение. Хозяин «Двух кружек», почтенный господин Баум, понял, что не ошибся, когда человек в плаще не глядя бросил мальчишкам несколько монеток, едва те втащили его багаж в общий зал и поставили в избранном углу.

Хозяина слегка насторожило то, что путешествующий господин сел за столик в левом углу, подальше от окна. Место там было неуютное, гости редко занимали то место. А этот — мало ли, может, устал, хочет немного подремать, прежде чем снова пуститься в дорогу. Но нет, молодой человек не был расположен дремать. Сделал жест самому хозяину: мол, хочу сделать заказ.

— Глювайн, милейший, — голос у гостя странный — срывающийся, как у подростка, с лёгкой хрипотцой. — И корицы не жалейте, плачу полновесной монетой.

— Будет сделано, господин, — с лёгким поклоном ответил хозяин. Он по жизни был флегматиком и всегда скрывал свои истинные эмоции. Только поэтому сумел не показать, что где-то в середине груди заледенело: это был знак, который за последние два года получал всего лишь второй раз.

Дальний столик в левом углу, гость без слуги, заказ глювайна, фраза «И корицы не жалейте, плачу полновесной монетой». Господину нужен сопровождающий. И господин получит то, чего хочет. Бауму за то платят немного, но постоянно.

2

Роль слуги агент отыгрывал отменно, не придерёшься. Судя по едва заметному акценту — вероятнее всего, немец, но либо долго жил в России, либо вовсе из кукуйских, что родились в Москве. Знать этого Катя не могла, да и не хотела: таковы правила, которые сама же ввела в Тайной иностранной канцелярии. Вместо паспортов у каждого личное дело, набор оперативных псевдонимов и служебных обязанностей, пресловутые «явки и пароли», по которым свои могут узнать своих.

Но, оказавшись в комнате наверху, они пожали друг другу руки.

— Меня здесь будут знать как Владислава Запольского, — представилась солдат-девица: кажется, коллега действительно думал, что перед ним мужчина. Хорошо, значит, маска работает.

— Рад знакомству. Вы можете звать меня Мартином, — сказал «слуга». — Какие будут приказания?

— На рассвете выезжаем в Варшаву. Желательно верхами, нужно поторопиться. Дальнейшие инструкции будут на месте.

— В пути бы поостеречься, господин, — Мартин произнёс последнее слово с добродушной иронией. — Здесь, в городе, свейские конфиденты через одного, даже бургомистр у них на прикорме. Ежели заподозрят, то бежать придётся весьма резво… Все войны ждут, готовятся. Сперва купчишек польских сюда допускать отказались — мол, у вас в договоре торговля токмо через Палангу[1] — а теперь, думаю, и вовсе долго не увидят в Данциге ни поляков, ни их товары.

— Карл весьма хозяйственный молодой человек, это всем известно, — Катя наконец сняла плащ и шляпу, тряхнув аккуратно подстриженными по плечи темно-русыми волосами. — Полагаю, мы с вами в пути тоже увидим немало интересного, потому запасёмся в дорогу хотя бы сыром и сухарями.

— Верно, господин. Вряд ли мы далее сможем купить их, хоть бы и за серебро.

— Кстати, насчёт серебра, — Катя достала из кармана бархатный кошелёк с монетами. — Здесь французские ливры, не талеры. Их принимают хорошо. Купите всё необходимое. И себе одежду — тоже. На вас смотреть больно, что за жалкие обноски.

— Так это, в порту сейчас не особенно разживёшься, — хохотнул Мартин, принимая деньги. — Я ж говорю — все войны ждут, опасаются даже сюда ходить. Ладно, господин, вы располагайтесь покуда, а я пойду готовиться в дорогу…

…Этот разговор случился в октябре 1705 года. Путь до Варшавы из-за осенней распутицы занял долгих десять дней, и преодолели они его не без приключений. В районе Торна[2] проехали через польскую деревню, в которой недавно побывала шведская провиантская команда. То ли у местных жителей вышел конфликт с ними, то ли просто у захватчиков руки чесались, неизвестно, но… Словом, тела ещё не успели остыть[3]. А уже в самом Торне Кате повезло, если так можно выразиться. В гостинице средней руки, где они остановились, в зале пировали шведы, судя по их похвальбам — те самые. Она, мысленно проклиная себя за нарушение собственных правил, в изысканно-издевательской форме высмеяла их офицера, здоровенного и сильно смахивавшего на секача. Тот довольно тяжеловесно прошёлся по её «женоподобному» виду. «Что ж, — насмешливо ответил на это «пан Владислав». — Лучше быть похожим на женщину, чем на хряка». Как и следовало ожидать, швед насмешки не стерпел — озлился, наговорил всякого и озвучил вызов. Почему-то он нисколько не сомневался в исходе поединка в свою пользу. «Всё честно, сударь: ваш вызов — мой выбор оружия», — сказала Катя, вынимая шпагу из ножен. Зря, что ли, четыре года не вылезала из фехтовального зала Сухаревой башни. Беспощадно используя своё преимущество в скорости, она с чистой душой заколола шведа на глазах у подчинённых. После этого, естественно, пришлось срочно мотать удочки из Торна. Хоть история и прошла в полном соответствии с духом эпохи, а противник вообще-то сам нарвался, но убийство шведского офицера на дуэли — это косяк, причём, огромный. Повезло, что вовремя дали дёру, иначе могли провалить дело. Кстати, Мартин совершенно справедливо её за это отчитал по дороге.

Количество войск, собранных Карлом под Варшавой, впечатляло. Путешественники приехали как раз в тот день, когда возле города разместился корпус из Финляндии. Каролинеры вели себя здесь как хозяева, это было заметно по их отношению к местным жителям — хоть к простецам, хоть к дворянам, хоть в предместьях, хоть в городе. Шведы-лютеране весело орали полякам-католикам: «Папёжники, мы вас научим правильно молиться!» Ксендзов не трогали, а верующих, шедших в костёлы, частенько били — просто так, ради развлечения. Женщин на улицах тоже что-то не видно: скорее всего, на то имелась веская причина… Словом, поляки полной ложкой хлебали то, на что нарвалась их недальновидная верхушка, сделавшая ставку на шведов. Хорошо себя в этом бедламе чувствовал, пожалуй, только один из панов — Станислав Лещинский, да и то лишь оттого, что с ним бражничал сам Карл.

Шведы радовались. Шведы предвкушали новые виктории. Шведы уже обсуждали и заранее распределяли будущую добычу, которую собирались взять восточнее. В России.

— Самое неблагодарное дело — делить шкуру неубитого медведя, — усмехнулась Катя, послушав, о чём трепались каролинеры в местной приличной забегаловке. — Но мечтать не запретишь.

— Нелегко нам придётся, — сказал Мартин. — Что бы там ни говорили, а свеи — сила.

— А кто сказал, что будет легко? Просто, когда армия настроена именно так, как сейчас эти …победители, любая большая неудача затем воспринимается как крушение мира… Знаете, почему Карл так торопится с походом? У него в казне уже дно показалось. Расходы превышают доходы, даже с учётом пенсионов от французов и того, что он сумел прихватить здесь, в Польше. Если он кого-нибудь срочно не ограбит, содержать армию и флот скоро будет не на что.

— Так и взятое скоро закончится, — резонно заметил Мартин, покосившись на компанию подвыпивших шведов, увязавшуюся за ними следом. — Что далее делать-то будет?

— Попробует обчистить Великого Могола, — хохотнула Катя. В образе пана Владислава она часто улыбалась, подражая оставшемуся в Москве оригиналу. — Но, думаю, индусам можно спать спокойно.

Их не трогали только потому, что «пан Владислав» на публике болтал по-французски. Его изысканные манеры и версальские тряпки служили настоящий бронёй. Но от выпивших шведских пехотинцев лучше было держаться подальше. Встреча с отцом-иезуитом намечалась только через неделю, одиннадцатого ноября, лишние эксцессы ни к чему. Торнской истории за глаза хватило.

3

Зуб был белым и, насколько могла видеть Дарья, отменно здоровым. Это же прекрасно видел и Пётр Алексеевич. Но операцию по удалению оного всё же произвёл — в назидание, так сказать.

Всё началось с того, что один из нанятых немецких специалистов — молодой и весьма симпатичный человек — как-то посетовал в разговоре, что недавно женился, а жена постоянно недужит. Зуб, мол, болит и оттого ей приходится спать отдельно от супруга. «Зуб болит? — переспросил Пётр Алексеевич, которого хлебом не корми, дай попрактиковаться в прикладной стоматологии. — А пойдём к тебе домой, приятель, погляжу я на её зуб. Может, и помогу чем». Пользуясь тем, что дети по позднему часу спали в кроватках под присмотром нянек и статс-дам, Дарья увязалась за мужем. Всё-таки тоже врач, хоть и иной специальности. Щипцы-«пеликаны» у государя были с собой всегда, так что собираться долго не пришлось.