Времена не выбирают

Пётр сгоряча собирался отправить за ним следом и свою бывшую, но та же Катя привела убедительные аргументы против. Лишать Евдокию жизни — значит подарить её сторонникам знамя в виде мученицы. Но государь жаждал крови и мести. Напомнил родственнице её же слова про безнаказанность, порождающую преступление. В итоге сошлись на строжайшей схиме и заточении в келье, лишив содержания, общения и пищи, кроме хлеба и воды. А вот окружение — её духовника, сыгравшего роль сводни, и парочку родичей Глебова, бывших участниками заговора — без малейших разногласий отправили на плаху… Да, Катя тоже считала, что способная «заказать» женщину и малолетних детей заслуживает возмездия. Однако геморроя от этого можно было получить намного больше, чем от сидящей под фактическим арестом схимницы.

Да и жизнь ли это, если честно?

Она помнила, как сама ранее подставила Евдокию в деле с её сыном, не без труда убедив Петра дать санкцию на эту операцию. Привезла царевича и его друзей по учебке в Суздаль, провела в монастырь, велела всем троим тихонечко стоять за дверью и слушать, а сама профессионально раскрутила бывшую царицу на откровенный разговор. Слово за слово, та, в сердцах, сдуру и ляпнула, что, мол, люто ненавидит Петра и хочет истребить всё, что ему дорого. И если бы он хоть на малую долю любил сына, то и того бы не пощадила, придушила бы подушкой. А Катя возьми и открой дверь… Алёшку было жалко, но идеальный образ матери, который он выстроил у себя в мыслях, в одночасье рухнул, с треском и грохотом. Пусть лучше так, чем всю жизнь будет бегать на поводке у этой полной ненависти неумной женщины и в итоге закончит свои дни в каземате. А сама она хоть немного поумнеет, лишь пережив и сына, и внука. «Он старший сын и наследник, — сказала тогда Катя, когда Гриша с Ксюхой наконец увели глотавшего злые слёзы друга. — Но не тебя он будет звать матерью». Кто мог подумать, что не пройдёт и года, как последнее сбудется в точности?

Евдокия тогда орала ей вслед: «Быть Петербургу пусту! Быть огню небесному на сей град дьявольский!» — но кто её уже слушал? Катя-то точно знала, что ровно такие же проклятия она слала и в её истории, и что небо оказалось к ним глухо. С чего бы небесной канцелярии менять свои предпочтения и в этом варианте?

«Заматерела ты, солдат-девица. Научилась быть немилосердной и несправедливой во имя Отечества…»

Сейчас у Кати в разработке было одно крайне интересное дело. Если всё получится хотя бы вполовину от задуманного, то вскоре она будет знать каждый шаг Карла. И не только его.

Адам Зеленский… Зеленский, да. Ирония судьбы, не иначе. Но этого человека ей в очень скором времени предстоит повстречать. И звать её саму будут совсем не Екатериной Черкасовой. Пред очи отца-иезуита предстанет юноша, только-только вернувшийся из блистательного Версаля. Ведь это чистейшей воды везение, что тот молодой польский дворянин с нею одного роста, у него волосы и глаза того же цвета, сходная фигура, и он самую малость женоподобен. Правда, не в силу внешней андрогинности, как пресловутый де Еон, а из-за приверженности европейским ценностям начала двадцать первого столетия. Но это Катю не смущало.

Она не собиралась спать с иезуитом. Она собиралась по полной программе воспользоваться ситуацией и выудить из него всю подноготную шведско-польской дипломатии. Что же до настоящего юноши, то ему ещё долго, как минимум год-полтора, не увидеть дневного света. Об этом позаботились.

И вообще, здесь словосочетание «Тайная канцелярия» означает нечто совсем иное, чем в том варианте истории.

4

Стук в окошко на втором этаже должен настораживать, но Дарья только вдохнула. Опять.

— Братец Алёшенька! — радостно завопил её первенец, бросаясь к окну и разом забыв про самолётики.

— Кому-то сегодня снова достанутся три наряда вне очереди, — проворчала матушка-государыня, поднимаясь.

Рамы здесь, слава Богу, сделали не одинарными — «как в Европе» — а двойными, с учётом климата. Дворец хоть и Летний, и внешне так похож на своего родича из той истории, но над его уютом поработали совсем другие люди, знавшие иную жизнь. Здесь можно было обитать, не опасаясь сквозняков, даже зимой.

Пришлось повозиться с защёлками — новые, ещё тугие. Но вот обе рамы подняты, и в комнату через подоконник перекатился драгоценный старший, в егерской униформе без знаков различия. А за ним, как и следовало ожидать, полезли его закадычные друзья — Гриша с Ксюхой.

— Не могли, как нормальные люди, через дверь войти? — насмешливо поинтересовалась Дарья.

— Мы тренируемся, — ответил Алёша, подхватывая на руки радостно смеющегося братца.

— И вообще, кто сказал, что мы нормальные люди, — добавил Гриша.

— Точно, — Ксения влезла в окно последней. — Нормальные люди пропустили бы даму вперёд.

Грише зимой исполнилось шестнадцать. Ксения своего точного дня рождения не ведала, знала только, что матушка её в поле родила, во время сбора урожая. Но и ей никак не меньше шестнадцати, совсем невеста. Алёшке — пятнадцать, а ростом своих друзей давно обогнал. И вот эти три здоровых лба играют в партизан, по стенкам лазают. Нет, в их случае навык полезный. А следочки от егерских сапог с выступающих элементов декора кто будет оттирать?

— Ладно, раз пришли, не гнать же вас, — подытожила Дарья. — Сейчас скажу, чтобы нам свеженькую выпечку подавали.

Эта весёлая троица наносила визиты регулярно. Как увольнительная, чтобы все трое были свободны, так сразу к ней, на кофе с печеньем. Являться необычным способом — это была их визитная карточка. В прошлый раз они влезли через дымоход, до смерти перепугав нянек. Вымазались, как черти, пришлось гнать их к прачке… Дарья не могла не отметить, что ребята, по сути, ничем не отличаются от своих сверстников двадцать первого столетия. Ну, разве что военной формой и соответствующей выправкой. Три подростка — пришелец из будущего, воспитанный как настоящий суворовец, крепкая, сильная даже с виду крестьянская девка и наследник престола самой большой страны мира. У последних двоих за четыре года и лексикончик поменялся радикально, не отличить от Гриши.

Пожалуй, отсутствие собственного устоявшегося мнения оказалось в плюс: страх и ненависть, взращенные заботливой мамашей, под влиянием друзей у Алёшки быстро улетучились. После той истории с пожаром ушёл и животный ужас, который он испытывал перед отцом, только робость перед ним же парень ещё не смог перебороть. В учёбе был выше среднего, не без провалов, конечно. А вот пить ему категорически было нельзя. Хватанул как-то сдуру солдатскую чарочку — и разобрало парня, и понесло. Почему-то сразу его папа вспомнился, хотя как раз папа после выпивки не хмелел. Гриша с Ксюхой тогда скрутили друга с большим трудом. Свои три наряда вне очереди за нарушение дисциплины Алексей Петрович, вестимо, схлопотал, но все запомнили: этому больше не наливать.

К слову, он давно уже знал, откуда взялась «Немезида». Знал — и проникся неподдельным уважением к этому крошечному кусочку мира будущего. Как мог, старался быть на них похожим — на людей, которые видели и помнили совсем другую Россию, зыбкий и смутный образ которой уже начал потихонечку проявляться в этом мире.

Маленьким кусочком будущего были и эти посиделки — за чашечкой кофе и чем-нибудь вкусненьким. Подросшие дети делились с тётей Дашей своими уже не совсем детскими мыслями и секретами. Сегодня, вот, рассказали о новой идее — попробовать свои силы в качестве «морских солдат», да и по морю покататься заодно. Ведь скоро первые корабли, заложенные в прошлом году, со стапелей сойдут, а команд для них по большому счёту ещё нет.

— Ну, дорогие мои, эту честь заслужить надо, — сказала Дарья, спрятав лукавую искорку во взгляде. — Учиться отлично, например. Вот ты, сынок — как поживает твоя «двойка» по тригонометрии?

— Мам, да я давно исправил, — ответил Алёша.

— Угу. На «тройку», — хихикнула Ксюха, отхлёбывая кофе крошечными глоточками — растягивала удовольствие.

— И сразу сдала, — отмахнулся от неё царевич. — Сама-то молчишь, что тебе Антошка из бомбардирской роты нравится.

— А и нравится, так что из того? — пожала плечами девчонка. Хотела казаться невозмутимой, но всё же покраснела. — Позовёт замуж — пойду. И даже на свадьбу вас позову, хоть вы и вредные.

Мальчишки рассмеялись.

— Я слышала, набрали новичков в младший класс, — сказала Дарья, переводя тему. — Кого, если не секрет?

— Солдатских детей, — ответил Гриша. — Пацаны вроде толковые, только сопливые ещё. Девять из десяти неграмотные, их учить и учить.

— Вам ещё не поручали брать кого-то из них под опеку?

— Нет.

— Думаю, поручат, как занятия осенью начнутся. Обычная практика, чтобы младшие за старшими тянулись… Ещё слышала, говорят, что в будущем году обычных учений пока не планируют. Это слухи или факт?

— Даже не знаю, как сказать, — помялся Алёша. — Вроде планы учений в сентябре должны утверждать, только офицеры говорят — так, между собой — будто этим никто не занимается. В прошлом году уже в августе проект подавали, а сейчас на дворе июнь, а никто даже одной бумажки не испачкал. Велено то пока отставить.

— Уж не война ли на носу, ребята? — поёжилась Дарья.

— Дай-то Бог, чтобы нет, но, мы все думаем — Карл уже дожимает сторонников Августа в Польше, — сказал Гриша. — Как управится, подтянет обозы, так и на нас пойдёт. И раз даже мы это понимаем, то ясно и …начальству.

— Ну хоть четыре года мира, и то хлеб, — вздохнула Ксюха. — Жалко. Так было хорошо… Многие из наших говорили, что были бы рады повоевать. Мальчишки сопливые, что они понимают в этом…

— Кто их на войну пустит, — хмыкнул Гриша. — А вот мы — другое дело.

— А готовы ли вы? — похолодев от нехорошего чувства, тихо спросила Дарья. — Меньше всего на свете я хотела бы, чтобы вы воевали.

— Четыре года ж готовились, тётя Даша. А кое-кто и больше. Теперь это и наша война…

Интермедия.

— …Алёшку словно подменили. Живой человек, а не аллегория глупости. Ты постаралась, Дарьюшка?

— Нет. Его друзья, Гриша с Ксенией. Но как только у Алёши сменится окружение, что неизбежно, поменяется и он. Снова. И я не знаю, как это предотвратить.

— Зато я знаю.

5

— Это ещё что за машкерад? Катька, в уме ли ты?

— Это, братец, новая версальская мода, — Катя поправила пышные кружева, одёрнула рукава сверкающего от драгоценной вышивки белоснежного кафтана с золотыми пуговицами, изящно переступила ногами, обтянутыми шёлковыми мужскими чулками и обутыми в дорогущие башмаки с бриллиантовыми пряжками. — Самой противно, но что поделаешь — надо.

— Ещё парик нацепи, чтоб уж совсем на пугало походить, — недовольно сказал Пётр Алексеич, окинув её хмурым взглядом. — Бог с тобой, хоть в рядно вырядись, лишь бы дело было. Уверена, что тебя там никто в лицо не знает?

— В этой Польше я никогда не бывала.

— Алексашка из Полоцка курьера прислал. Велел передать — слишком много подозрительных людишек там объявилось. Езжай через Данциг[6], от греха подальше, — государь снова с лёгким презрением окинул взглядом её маскарадный костюм. — Да не в этом тряпье хотя бы.