Филарет - Патриарх Московский

— Не мне судить. Тебе решать, государь. Ты держал его возле себя долго, значит знаешь его хорошо. Не думаю, что другие бояре и воеводы лучше него. Все люди одинаковые, но дурак ли он, государь?

Царь почесал затылок.

— Не дурак, это точно. С Мстиславскими он контрах. И на Ливонцев идти не хочет. Всё бы ему Азов да Крым взять.

— А разве это плохо? Не он один за то, чтобы южные и восточные рубежи укреплять да расширять.

— Так он же не за войну с Крымом, а против войны с Ливонцами, а это две большие разницы.

— Думаю, не он один против войны с Ливонцами.

— Понятно, что не один. Бай дале, Федюня. Складно у тебя получается.

— Вот, ты сам сказал, что он не дурак, а мы уже утвердились в том, что умных мало, так?

— Так, — согласился царь.

— Зачем же ты его гнобишь? Ведь умрёт он от немилости твоей, как дерево, не поливаемое хозяином.

— Ты говоришь, надо умных держать возле себя, а вот епископ Вассиан учил меня, что держать рядом с собой тех, кто умнее тебя, опасно.

— Не знаю. Не мне судить епископа, государь, но зачем тебе дураки? Чем они помогут тебе и государству в трудную годину? Для забав, да, с дураками весело. А воевать я лучше бы пошёл с умными. Это ратнику думать не надо. Куда послали рубиться, туда и поскакал, а воевода думать должен. Положить войско большого ума не надо. Выиграть схватку — вот шахматная задача. Ты же, кстати, не зовёшь играть в шахматы дураков? Ибо… Что с них толку? Или казной руководить?

Царь тихо рассмеялся.

— Тут ты прав. Но откуда ты всё это знаешь, Федюня?

Я помолчал, вроде как подумав, но не ответил, а лишь пожал плечами.

— И всё-таки ответь! — настоял государь

— Думаю над тем, что вижу. Много читаю. Я мало предаюсь детским забавам. Деда не даст соврать.

Головин кивнул.

— Давно приметил. Вдумчивый отрок.

— Но мне мало кто из окружающих говорит о таком. Почему?

— Наверное потому, что они умнее меня, государь. По настоящему умный человек молчит о том, что знает.

Государь задумчиво прошёлся по спальне и, молча остановившись у кресла, стал стягивать с себя уже расстёгнутый ранее кафтан. Поняв, что пришла моя очередь «ублажать государя», я встал, помог ему поднять рубаху и быстро вколол две пчелиные иглы меж позвонками, поднимаясь всё выше от места первоначальной боли.

— Боль ещё чувствуется? — спросил я.

— Совсем чуть-чуть. Главное, не закусывает.

— Ещё туда вколю, — предупредил я и вколол двух пчёл в то самое болевое место.

Посчитав до сорока, я выдернул пчелиные жала и, одёрнув царю рубаху, погладил его по спине, словно растирая.

— Сильная у тебя рука, — удивился государь, а я вспомнив про ещё одно своё умение, предложил:

— Хочешь, я тебе плечи помну?

— Как это? — удивился он.

— Садись в кресло и положи руки на колени.

Я зашёл царю за спину и, аккуратно положив ладони на плечи, стал нежно разминать мышцы пальцами.

— О-о-о, — едва не застонал царь. — Петрович…

Посмотрев на деда и, увидев его удивлённые глаза, я лишь на мгновение поднял брови и сосредоточился на массаже. Хорошо размяв плечи, и руки до локтей, я снова вернулся к плечам. Потом, осторожно размяв шею, мои пальцы промассировали затылок и легли на голову, цепко обхватив её со всех сторон, «крабиком». Большие пальцы лежали между затылочных «шишок» и ухом. Я напрягся и стал медленно поднимать руки, пытаясь приподнять царя с кресла за голову.

— Ты что делаешь! Голову мне оторвёшь!

— Надо совсем чуть-чуть, государь. Разве тебе не хорошо?

— Оч-ч-ень хорошо, — прошептал Иван Васильевич. — Так и весел бы за выю[12]. Даже в голове просветлело.

— Кровь в голову пошла.

— Кровь в голову пошла, моча[13] ушла, — сказал царь.