Конунг

Повелители горних миров

На нем был черный фрак, лацкан которого украшал золотой значок размером с рублевую монету. На золоте, крохотными рубинами, — изображение перевернутой чаши.

— Иван Вольфович Сарасвати-Эверс, — величественно изрек он, протягивая руку, обремененную тяжелым старинным перстнем-печаткой с затейливым гербом. И добавил, когда ладони соединились: — Маг.

— Всеслав Степанович Беловодинский, — мягко и распевно произнес второй. — Целитель и астролог.

— Очень приятно, — полные губы Сарасвати-Эверса разошлись, открыв серию отлично подобранных зубов из металлокерамики. — Наслышан.

— Взаимно, — на Беловодинском был не фрак, а всего лишь костюм-тройка, но зато отличного покроя, и галстук ручной работы, с вышитой руной Вечности. Костюм и галстук были произведены в Испании, куда Беловодинский ездил в качестве эксперта-психолога, сопровождавшего на турнир российскую команду шахматистов. Команда выиграла, и в этом, как полагал Беловодинский, немалая его заслуга. Мнения Всеслава Степановича никто не оспаривал: ни спонсоры, ни сами шахматисты.

— Давно мечтал с вами познакомиться, уважаемый коллега, — пробасил Сарасвати-Эверс отлично поставленным голосом.

Некогда Иван Вольфович работал конферансье в Ленконцерте, но это было еще до того, как он обнаружил в себе Высший дар и получил посвящение от настоятеля храма Тройничного Пути в городе Бердянске. С тех пор Иван Вольфович обучался у многих посвященных, и сам обучил и посвятил немало. Мистический талант его был оценен по достоинству, о чем свидетельствовало хотя бы то, что петербургская квартира мага(как он любил называть себя с простотой, присущей только истинным посвященным) находилась на Крестовском острове.

Его собеседник, Всеслав Беловодинский, тоже вполне преуспел в реализации своих дарований, а в кругах, приближенных к светским, был, пожалуй, еще более влиятелен, чем Сарасвати-Эверс, так как являлся личным экстрасенсом лидера шанкарской группировки Пирамидона. Конечно, Пирамидон не платил ему за консультации ни гроша, зато и Беловодинский никому ничего не платил ни со своих плановых выступлений, ни с трех санкт-петербургских филиалов своей «Всемирной русской школы ведунов-целителей».

Оба официально признанных волшебника взяли по бокалу с подноса пробегавшего официанта и уединились у оконной ниши.

— Вполне презентабельный прием, как вы находите? — светски осведомился Беловодинский.

— О да, — не стал оспаривать Иван Вольфович. — Цивилизованное мероприятие. И место неплохое.

Место, действительно, было неплохое: Мраморный дворец; и организация мероприятия, действительно, на высоте. Да и как могла быть не на высоте встреча деятелей отечественной культуры, организованная партией «Монолитная Россия».

— Весна, — задумчиво проговорил Беловодинский. — Помню, лет десять назад вот в это же время мы с моим Гуру… — тут он сделал подобающую паузу, — исследовали в Карелии практики финских шаманов… — Беловодинский причмокнул губами, то ли смакуя коктейль, то ли вспоминая те, давнишние, исследования.

— Весьма интересно, — пробасил Иван Вольфович. — Я кое-что слыхал об этом, но практиковать не доводилось. Я, знаете ли, более к алхимической школе склоняюсь. Все-таки нам, европейцам, это ближе, чем те же восточные алгоритмы или ортодоксальное шаманство. Но эффективно, не отрицаю. Эффективно и весьма энергетично, весьма. Иной раз я даже обдумывал: а не попробовать ли? Но все как-то недосуг. Я больше, знаете, в Европе. Или в Америках. Там, знаете, тоже любопытные практики, весьма. Вот, взгляните, — Иван Вольфович продемонстрировал один из перстней, заостренный конусом кусочек обсидиана в затейливой платиновой оправе. — Необычайной магической силы вещь. Некогда принадлежала прямому потомку первосвященника Уицтлипочтли. Признаюсь, даже я всерьез опасаюсь ее применять. — Сарасвати-Эверс встряхнул гривой черных волос без малейшего признака седины. — Разве исключительно для астральной защиты. Гигантской силы артефакт. Просто невероятной.

— Да, да, — покивал Беловодинский.

«Только зря ты, дорогой, обсидиан в платину запаковал, — подумал он. — Кто ж после этого поверит, что это подлинник».

— Такое трудно не заметить, — сказал Всеслав Степанович вслух, погладил бритую голову и покосился на обильный волосяной покров Сарасвати-Эверса.

Сам Беловодинский в последние годы здорово облысел, но брился не поэтому, а исключительно для того, чтобы облегчить доступ высоких энергий в верхние и затылочные области чакры Сахасрары. Будучи основателем истинно российской, северной школы ведовства, он был глубоко убежден, что индийские практики, утверждающие, что именно волосы являются проводниками этих самых высших энергий, в нашем исторически сложившемся климате являются пагубно ошибочными. Но он не стал говорить об этом Ивану Вольфовичу. Он понимал, что им следует не разногласия в учениях выискивать, а, наоборот, общности. Всеслав Беловодинский достаточно скептически относился (и не скрывал этого) к большинству так называемых экстрасенсов, не без оснований полагая их жуликами и профанаторами древних знаний. Но Сарасвати-Эверса он к большинству не относил, более того — считал, что они оба находятся примерно на одной ступени Силы и Власти. Выше — только те, кто окормляется внутри Кремлевской стены, консультируя и целительствуя на уровне Правительства.

Но Всеслав Степанович не сомневался, что достигнутый им уровень — далеко не предел. У него есть и средства и опыт. Не хватало только всемирного признания. И этот путь Познания Истины ему мог приоткрыть Сарасвати-Эверс, чью деятельность в странах дальнего зарубежья не однажды освещали средства массовой информации, как тамошние, так и отечественные. С другой стороны, Беловодинский обладал крайне полезными для истинного мага контактами внутри отечества. Контактами, связями и информацией. Например, он знал о провале проекта «Пасынок дочери Ванги» и знал, что спонсоры и продюсеры этого проекта сейчас ищут кандидата на роль Великого Магистра Прогнозирования Будущего. Беловодинский был уверен, что Иван Вольфович справится с этой ролью куда лучше, чем младший сын золовки Пирамидона, начисто лишенный не только экстрасенсорных дарований, но и артистизма как такового. Что и привело к провалу «Пасынка». Рекомендация Беловодинского плюс «послужной список» Сарасвати-Эверса — и дело будет решено. Беловодинский позаботился, чтобы кое-кому из ближайших учеников Сарасвати-Эверса намекнули об этом. Но и Иван Вольфович и Беловодинский знали, что высшее искусство не терпит благотворительности. Только — равноценный энергетический обмен. «Баш на баш», выражаясь более грубым языком.

— А может, тряхнуть стариной… — задумчиво проговорил Всеслав Степанович и погладил бледный череп. — Время и впрямь располагает…

— Что вы имеете в виду, уважаемый коллега? — осведомился Сарасвати-Эверс. — Если насчет тантрических торсионных вихрей…

— Нет, — покачал головой Беловодинский. — Я имею в виду, что как раз наступило сакральное время прорастания активной биомассы, потребление коей входит в исконно русские методики волхвования. Не желаете ли, уважаемый коллега, составить компанию? — и не удержался, уколол: — Сравнить, так сказать, наше отечественное искусство с заморским, коему вы так привержены?

Иван Вольфович нахмурился было, подумал: не обидеться ли? Решил: не стоит. И басовито хохотнул.

— Экий вы, право, Всеслав Степанович, у нас биолого-почвенник! Отчего ж не сравнить? Оно ведь никогда не вредно — сопоставить истинное с предполагаемым, с корневым, знаете, народным, так сказать. В родных палестинах, как говорится, и уксус сладок. Когда, где, как? Говорите, уважаемый Всеслав Степанович, я весь внимание. Целиком полагаюсь на ваш обширный опыт шамана и астролога.

Беловодинский пропустил мимо ушей шпильку насчет «шамана».

— Думаю, в будущий понедельник — наиблагоприятнейшее время. Вы, я — и по двое избранных учеников. Более не надо: сие, так сказать, весьма интимный сакральный процесс.

— Понимаю, понимаю… — прогудел Сарасвати-Эверс. — Интимный… Да-а…

— Только, Иван Вольфович, учеников, а не учениц! — быстро произнес Беловодинский. — Сие есть исключительно кульминация мужских энергий!

— Понимаю, понимаю… — прогудел маг. — Как не понять…

«Не издевается ли? — напрягся Беловодинский. — Не разошлись ли слухи?» В последнее время у него в интимной области возникли кое-какие проблемы. Ничего катастрофического, но уже близок был тот возраст, когда более опасаешься готовности женщины, чем отказа. А вот волосатый тантрист Сарасвати слыл неутомимым женолюбцем. Такие охотно распространяют всякие дурные сплетни. Учитывая, сколь значителен был доход целителя и астролога именно от интимных проблем населения, слух о его собственной даже частичной несостоятельности был бы, мягко говоря, неуместен. Пришлось бы вкладываться в рекламную кампанию, нанимать «свидетельниц» своей дееспособности… Ноблесс, так сказать, обязывает…

— До Сартовалы подъедем на машинах, — деловито проговорил целитель и астролог. — Но до места дороги нет. Придется пешочком, километров двадцать или около того. Осилите? Наш лес — не Версальский парк.

— Всеслав Степанович! — укоризненно прогудел Сарасвати-Эверс. — По сельве ходили-с! А сельва, знаете, не Карельский перешеек. И флора, понимаешь, и фауна: змеи, индейцы, насекомые…

«Врешь, — подумал Беловодинский. — Ты же дальше колонии хиппи в Аргентине не выбирался!»

— Вот и отлично, — произнес он вслух. — Значит, договорились!

Коллеги скрепили уговор рукопожатием и разошлись по разным концам залы: завязывать и поддерживать контакты.

Приехали на двух джипах.

С Сарасвати — два юнца хиповатого вида, с Беловодинским — ребята покрепче, но не телохранители, а ученики. Послушники. Наездов личный целитель Пирамидона не боялся. Не та он шишка, чтобы на него наезжали по-серьезному, а на шелупонь одного имени «Пирамидон» с лихвой хватит.

Загнав джипы в кусты, дальше двинулись пешочком. Почва уже подсохла. Беловодинский шагал налегке, отодвигая ветки щегольской тросточкой. Рядом вышагивал Сарасвати-Эверс — в дорогом спортивном костюме, с небольшим рюкзаком из тонкой оранжевой кожи.

Ученики горбатились следом, и рюкзаки у них были не в пример объемистей. Ну так на то и послушание, как же иначе?

Во время пути, за разговором, познакомились поближе, звали уж друг друга по именам, хотя и на «вы». Притирались понемножку, присматривались. У обоих крепло убеждение: партнерству — быть.

До места добрались точно в срок: хоть и был здесь Всеслав Степанович лет десять назад, а не заблудился. Память у Беловодинского была превосходная, тем более в молодости, когда в «холодильном» институте учился, разряд имел по спортивному ориентированию. Эх, молодость, молодость… Водочка с буженинкой, да с девочками-проводницами, да под грибочки…

За грибочками Беловодинский отправил послушника Феодора. Второму, Симеону, поручил руководить разбивкой лагеря. Сами просветленные расположились на складных стульчиках и вполголоса продолжали разговор. Речь шла уже не о лабуде всякой, а о вещах серьезных. Тут, главное, поставить себя правильно: не продешевить.