Конунг

* * *

…Настроение было паршивое. Тухлое такое настроение. Ничего не хотелось. Хотелось куда-то свалить. Из дому. Все равно куда. Депресняк.

Лучше всего было бы пойти в зал, но — июль. В зале ремонт. В институт тоже не пойдешь. Сессия кончилась. Никого, кроме заядлых двоечников. Пойти девку снять, что ли? Абитуриентку…

Последнее слово я произнес вслух — как ругательство.

Взял со стола пачку сигарет… Три штуки осталось. Чиркнул спичкой, затянулся привычно…

И замер. А затем резко вдавил окурок в пепельницу. Курить я бросил восемь лет назад. Процесс был суровым.

Пепельница… Хм-м… Консервная банка из-под кильки. Обшарпанный стол, которому место на помойке. Кухня с зелеными облезлыми стенами. Бомжатник какой-то… Что я здесь делаю?

Все — чужое. И вместе с тем — очень знакомое. Дежавю?

И тут снова накатил депресняк. Какой-то неправильный, неубедительный… Головной… Но все равно — тухлый.

Я медленно выдохнул, напряг мышцы, расслабился, а потом — резко и быстро, в «хлыстовой» технике, провел три удара, последний — в крашеную стену. Штукатурка с хрустом промялась… И волна физического удовольствия прошла по телу. И я наконец осознал, что произошло. У меня ничего не болело! Во всех мышцах и внутренностях жила такая чистая незамутненная радость и готовность к действию, что я громко засмеялся.

Веселье схлынуло так же внезапно, как и возникло. Депресняк накатил снова. Все было противно, податься некуда. Видеть никого не хотелось. Ни друзей, ни подруг… Тем более что настоящих друзей и подруг у меня, Олега Штурмина, и не было. Так, приятели и приятельницы.

Это были не мои мысли и не мои чувства. Чистая шизофрения.

— Я — Олег Игоревич Штурмин! — громко произнес я. — Владелец заводов, газет, пароходов!

В коридоре стояло зеркало. Именно стояло, потому что — двухметровое, старинное, размером с хорошую дверь. Отличное, чуть мутноватое антикварное зеркало — в захламленном коридоре.

В зеркале отражался молодой парень в обрезанных по колено джинсах, загорелый и мускулистый. Это был я. Но я себя узнал не сразу. Не потому, что стал на четверть века моложе. Лицо у парня было другое. Не мое. Мрачное, жесткое, злое. Но тем не менее это был я. Я, настоящий.

И тут зазвонил, вернее, задребезжал телефон. Черный такой ящик эбонитового цвета.

Я машинально снял трубку.

— Олег?

— Ну, — чуточку раздраженно буркнул я. Голос был женский, молодой. И я его не узнал.

— Это Ольга, — в голосе появилась легкая обида. — Я хотела узнать: придешь ты или нет?

— Куда? — буркнул я.

— Ко мне. — Вот теперь обида уже была нелегкая.

Зато я вспомнил. Ольга.

То есть вспомнил я, настоящий. Я, будущий, плохо помнил даже своих одногруппников.

Ольга. Такая милая блондиночка из моего потока. У нее еще дедушка — какой-то там номенклатурный директор. Мы ней вместе сдавали сопромат. Я — досрочно, она — со своей группой. И не сдала бы, если бы не я. Или — сдала бы…

Потом мы немножко погуляли по городу, обменялись телефонами. Я дал этот.

Параллельно из памяти всплыло: квартира не моя. Тетка попросила пожить, присмотреть, чтоб не обокрали. (Этот эпизод помнил даже я-будущий.) Интересно, что в этом хламовнике можно украсть? Зеркало разве что.

А вчера Ольга звонила — приглашала что-то там отметить… Будет много интересных ребят…

Не хочу. Настроение дурное. Я себя в таком настроении знаю. Я-будущий научился обуздывать, я-настоящий — нет. Приду, напьюсь, еще хуже — в морду кому-нибудь дам. Испорчу людям вечер. Лучше уж сидеть тихонько, книжку почитать.

Но меня-будущего это не устраивало. У меня только двадцать семь дней. Я хочу жить. Жить! Интересно. Разнообразно. Вино, девушки… Черт! Мне же двадцать! Все внутри кипит и переливается! Нет уж!

— Оленька! — с наигранным (а может, и настоящим, потому что я как бы раздвоился) весельем воскликнул я. — Прости меня, грубияна! Я тут… Занимался. И немного, как бы это выразить… Выпал из реальности.

— Извини, что отвлекла, — обида уже меньше, но еще есть. — Так ты придешь?

— Естественно! Прямо сейчас и бегу.

— Прямо сейчас — не надо. К семи. Помнишь мой адрес?

Должен помнить. Я же ее провожал. Кажется…

— Большая Морская…

— Ага. Номер дома и квартиры запиши. Записал?

— Угу. Буду к семи. Извини, что стормозил.

— Стормозил? — удивленно повторила она.

— Соображал медленно.

— Извиняю, — голос заметно потеплел. — Прихвати чего-нибудь выпить. Только не водку.

— Понял.

Ольга, Ольга… Нет, в моей «будущей» памяти от ее ничего не осталось. Ну ничего, познакомимся. Еще я вспомнил год. 1984-й. Бессмысленное лето 1984-го. Сессия сдана. Собирался поехать в область на халтуру (срубы собирать), но тут подвернулась тетка. И квартира. Своей квартиры у меня до того никогда не было. Как там писал Булгаков насчет жилищного вопроса? Не знаю, испортило ли меня отсутствие хаты как человека, но личную жизнь это мне портило неоднократно. И не только мне.

Я согласился, потому что мне казалось: будет квартира — будет всё. Вечный праздник жизни. Хрена лысого! Правильным девушкам нужен процесс правильного ухаживания. А неправильные… Это скучно. Что толку в квартире, если даже пьянку с приятелями не устроить. Разъехались приятели.

Нет, правильно я решил. Нечего жить затворником.

В магазине было прикольно. Мне-будущему. Я-настоящий уверенно выбрал вино под названием «Айгешат», банку пресловутой кильки и половинку ржаного хлеба. Дома слопал с чаем. Вкусно, однако. Не хуже филе черной трески в моем любимом ресторане.

Я-будущий расслабился и наслаждался. Я-настоящий быстренько слопал кильку, глянул на часы (17:50) и решил, что пора.

Были сборы недолги: кинуть в сумку книгу, купленную в воскресенье на «трубе» (Гессе «Игра в бисер»), туда же — бутылку. На плечи — вытертую стройотрядовскую куртку (похоже, будет дождь), вот и все.

Автобусная остановка — как раз напротив подъезда. Я постоял немного, наблюдая, как проходит очередной автобус, увешанный гроздьями тренированных пассажиров. Когда автобус остановился, толпа на остановке нахлынула на него, забурлила… Полминуты — автобус медленно, весь перекосившись, оторвался от нее. Гроздья заметно укрупнились, отяжелели, но быстро осыпались, обретая прежнюю величину. Автобус поехал дальше.

«Как мало машин!» — восхитился я-будущий.

Я-настоящий прикинул, не догнать ли автобус, но передумал. Решил — до метро пешком.

Воздух был теплым и на удивление свежим. Я-будущий наслаждался. И воздухом, и упругостью молодого тела. Мне-будущему нравилось просто идти. Хоть весь вечер.

Я-настоящий особого удовольствия от прогулки не получал. Махнул студенческим проездным и нырнул в метро.

Почитать не удалось.

«Откуда столько людей?» — шевельнулась во мне-будущем мысль.

Я-настоящий, который ездил в метро регулярно, не удивился.

Выдавленный из электрички на нужной станции, я был перенесен толпой к эскалатору, потом, снова толпой, — через стеклянные, свернутые на сторону двери — на улицу. Тут-то я, наконец, смог вздохнуть полной грудью и расправить помятые плечи.

Пройдя пыльными, серыми (никаких вывесок и реклам) улицами, я пересек площадь и свернул налево. Ага, вот оно. Я толкнул тяжелую двустворчатую дверь нужной парадной, взбежал по широкой лестнице и нажал на белую кнопку звонка.

Там, за дверью, раздавалось множество голосов. Когда она распахнулась, эти голоса вырвались наружу и тотчас заполнили лестницу.

— Как славно, что ты пришел!

Ольга. Милая девочка. Это все, что могли бы сказать мы, оба Олега. Разве что я-будущий добавил бы: юная.

— Проходи быстрее, извини, тапочек нет, кончились. Можно так, не снимая.

Я вручил бутылку и проследовал, куда сказано.

В комнате расположилось человек десять. В основном парни. Девушки трудились на кухне. Кого-то из присутствующих я-настоящий видел мельком в институте. Но имен не помнил. Я плохо запоминал имена.

Пройдя ритуал представления, я удобно устроился в большом мягком кресле у журнального столика, взял альбом с тусклыми музейными картинками и, делая вид, что всерьез заинтересован некачественными репродукциями, исподтишка прислушивался и приглядывался к молодежной тусовке. Почти сразу я понял, что компания собралась — разношерстная. Держались кучками. Говорили… В основном — на умные темы. Только в одной компашке терли что-то о бабах. Остальные… Я-будущий изрядно удивился. Наука, мистицизм, философия, даже поэзия… Уже позабылось, как я сам интересовался этим в молодости. В том мире, из которого я пришел, куда актуальней были сплетни, интриги, коварные полунамеки… И за всем этим стояло реальное бабло.

Наиболее интересными мне-нынешнему показались трое у окна. Девушка и двое парней, бросавшихся в глаза своей абсолютной противоположностью. Один — невысокий, крепенький, с подвижным смуглым лицом и резкой стремительной жестикуляцией. Говорил он почти без остановки, взахлеб. Второй, высокий, мощный, коротко стриженный, сразу напомнил мне-будущему «быка» времен начала девяностых. Я-настоящий, тоже заинтресовавшись, глянул на его руки. Широкие ладони, короткие толстые пальцы… Костяшки не набиты. «Борец», — сделал вывод я-настоящий. Тут здоровяк повернулся, и я увидел его лицо. У бандитов таких лиц не бывает. Спокойное, добродушное, с правильными чертами. Взгляд рассеянный, но одновременно очень внимательный на миг задержался на мне и скользнул дальше. Парень повел широкими плечами, словно пытаясь освободиться от стягивающей их рубашки, и уронил пару слов, вмиг заткнувших фонтан красноречия его собеседника. Девушка тихо засмеялась. Очень стройная и худая, как балерина. Черные волосы ровно падают на спину, лицо испанского типа (отметил я-будущий), интересная девочка… Мне-нынешнему она не понравилась. Слишком тощая. Занятно, как с возрастом у людей меняются вкусы.

Зато меня-нынешнего очень заинтересовал разговор. Что-то такое об истоках кантовской философии. Я-нынешний уже почти собрался встать и присоединиться, но тут меня позвала Ольга. На кухне требовалось помощь.

Мне-будущему кухня показалась крохотной. Я лихо вспарывал банки, развлекал дам анекдотами, которые родились на четверть века позже, старательно выбирая понятные и приличные, и даже выучил, что бойкую темноглазую блондинку зовут Таней.

Потом все сели за стол, ели, пили и болтали с набитыми ртами. Я какое-то время помалкивал, но после третьей стопки решил, что вполне адаптировался, и даже поинтересовался, как зовут девушку-соседку. Соседку звали Ритой, и она тут же укорила, что мое вот имя помнит. Мы посмеялись, потом выпили на брудершафт и для разнообразия перешли на «вы».

Застолье разбилось на мелкие очажки, голоса стали громче. Я привычно охмурял соседку Риту. Она таяла от вина, смеха и предвкушения…

Мне стало скучно. Я оторвался от Риты и от тарелки, повернул голову — и наткнулся на пристальный взгляд похожей на балерину девушки. Глаза ее были огромными и какими-то… Пугающими. Мне (нынешнему и будущему) стало вдруг как-то неловко.

— Пойду покурю, — сказал я соседке Рите.

— Я тоже! — немедленно заявила она, поднимаясь.