Конунг

* * *

Боль вернулась внезапно, и я застонал. От неожиданности и от обиды. Я опять лежал в своей больничной койке. Как же так? Шафир ведь обещал! Еще двадцать шесть дней! Не хочу! На глаза навернулись слезы. Обидно было до невозможности!

— Не хочу… — прошептал я. — Не хочу…

После пережитого во сне реальность показалась невыносимой.

Нет, надо держаться. Я — сильный. Я смогу. Тем более немного осталось.

Я открыл глаза. Знакомая палата. Те же приборы, капельница…

Дверь открылась. Кто-то вошел. Слезы на глазах мешали видеть. Я сморгнул и…

Это была она. Ольга. То есть уже не юная девушка — женщина средних лет. Очень привлекательная женщина. Светлые волосы уложены в замысловатую прическу, одежда… Да какая разница, во что она одета. Откуда она здесь?

— Олежек! — она бросилась ко мне, с тревогой вгляделась в мое лицо. — Ты прости меня, я поесть вышла. А тут мне сказали, что ты очнулся.

— Оленька… — Я просто не знал, что сказать. Но это и не требовалось.

— Хорошо, что ты очнулся, милый! После обеда за тобой придет спецмашина.

— Зачем? — спросил я механически. Я еще не успел переварить происходящее. Ольга. Ольга здесь. Как? Откуда?

— Как зачем? — удивилась Ольга. — Мы едем к этому кудеснику. Профессору, который лечит без операции. Ах, у тебя, наверное, амнезия. Бедный! — она погладила меня по щеке. Прикосновение было так приятно, что даже боль отступила. — Я тебе расскажу. Есть такой профессор, который разрушает опухоль гамма-лучами. Надевают тебе на голову такую сложную штуку, кладут в аппарат — и через час все закончено.

— Гамма-лучи… — я усмехнулся.

Гамма-лучи убивают все. Хотя какая мне разница?

— А метастазы? — спросил я, просто чтобы спросить.

— И метастазы, всё-всё уничтожает. Они запускают много-много лучей, те пересекаются в нужной точке, и всё. Вероятность — восемьдесят процентов, но я уверена: ты выкарабкаешься. Мы же так тебя любим!

Она наклонилась и поцеловала меня в желтый от химии лоб.

— Всё будет хорошо, Олежек! Игорь уже съездил все оплатил.

— Какой Игорь?

Глаза у нее остались такими же: синими, яркими, живыми. Теперь в них вспыхнула тревога:

— Игорь! Наш Игорь. Твой сын! Неужели ты забыл и…

— Не забыл, — поспешно перебил я. — Прости, торможу немного. Как у нас… вообще?

— Все хорошо, не беспокойся. У Валечки муж все аспирантские экзамены сдал, у Маришки четвертый зубик прорезался. Они с Валюшей к тебе обязательно приедут, когда… — она споткнулась на мгновение, — когда все закончится.

Она наклонилась ко мне, и я увидел, как сквозь умелый макияж проступает тревога и безмерная усталость…

— Бедная ты моя… — проговорил я. — Досталось тебе.

— Ничего, родной, ничего. Главное, чтобы ты поправился.

— Я постараюсь. Очень постараюсь, — пообещал я и закрыл глаза.

Боль спряталась где-то на задворках. Я мог обещать все что угодно. Мне было хорошо. Ольга — рядом. Еще у меня есть сын. И дочь. И внучка. Все, о чем я мог бы мечтать. Даже надежда на выздоровление.

Там, в прошлом, мы обещали никогда не лгать друг другу.

Но бывают случаи, когда лучше промолчать.

Хотя себе-то я лгать не стану.

Спасибо, профессор Шафир! Не обманул своего спонсора.

У меня осталось еще двадцать шесть дней.

1987−1999 года.