Поправка курса

— Что в связи с крайней ограниченностью ресурса заявки подобного рода не рассматриваются. Точка. Кстати, о каких Ротшильдах идет речь? Германских?

— Германских.

— Ну и ладно.

— Вы что-то имеете против именно германских Ротшильдов? Или Ротшильдов вообще?

— Против? Нет, ни в малейшей степени. Германские, британские, французские и какие там ещё есть — они мне просто неинтересны. За исключением разве Лайонела, с ним я даже состою в переписке.

— С Ротшильдом?

— Да, с Лайонелом Ротшильдом. Переписываемся насчёт одной африканской бабочки. Он большой специалист по бабочкам, и с него мой добрый друг Артур Конан Дойл списал обаятельного злодея Стэплтона. Лайонел и в самом деле обаятельный человек, но нисколько не злодей, так утверждает Конан Дойл. Но это к делу отношения не имеет. Имеет отношение не то, что я не против Ротшильдов, а то, что не за. Ну вот с чего мне о них заботится?

— Но ведь жалко же!

— Послушайте, Исаак Наумович! Если среди Ротшильдов есть больные дети, так в сентябре начнет прием детей «Надежда». Пусть привозят, мы их примем по обычной таксе для заграницы. Никаких миллионов не потребуется.

— Но ведь…

— Да, никаких чудесных лекарств тоже не будет. Но ваш пример, ваша работа показывает, что и без чудес можно добиться прекрасного результата.

— Ну да, ну да… — и он сел в коляску и укатил, должно быть, к пациентам.

А мы с Булькой остались сидеть.

— Ой, какая милая собачка! — дама лет тридцати пяти, весьма моложавая, стройная и даже спортивная, что редкость для этого времени, остановилась и посмотрела на Бульку. — Можно, я его поглажу?

— Можно, — разрешил я.

Булька тоже.

— Простите, вы тот самый барон Магель? Друг Антона Павловича Чехова?

— Я барон Магель, да. А с Чеховым мы лишь знакомые. Надеюсь, добрые знакомые. Но не более, во всяком случае, пока.

— Но ведь вы с ним недавно путешествовали вместе на роскошной яхте, не так ли?

— Так. Но путешествие даже на самой роскошной яхте не делает ни друзьями, ни врагами. Знакомит, это верно.

— И где сейчас Антон Павлович?

— Думаю, где-то на берегу теплого и ласкового моря.

— И вы не знаете адреса?

— Я многого не знаю.

— Но вас-то знают! Мне ещё вчера о вас рассказали: что вы барон, что вы исцеляете людей, что по ночам вы смотрите в небо и по звездам предсказываете будущее! Это так интересно!

Дама очевидно желала сближения. Во всех отношениях. Но… Но на календаре одна тысяча девятьсот четвертый год. Нравы ещё чопорные. А на дешевую проститутку она не похожа. Серьги с бриллиантами не менее тысячи рублей стоят, я в этом разбираюсь. И одежда — модная, из дорогих. И вообще.

Ну, конечно!

— Мне о вас тоже рассказывали, Мария Федоровна.

— Кто, если не секрет?

— Не секрет, Антон Павлович и рассказывал. Ну, и газеты. Мы в Ялте, читаем газеты, да.

— Но как вы меня узнали? В газетах такие ужасные портреты.

— По студийной фотокарточке. Ваша карточка, та, где вы в роли Ани, стоит у Антона Павловича на столе. Он говорит, что ваша игра спасла его пьесу!

— Ну, это он преувеличивает, пьеса прекрасна, — ответила Андреева, но было видно, что ей приятно.

— Прекрасная пьеса — это не только прекрасный текст. Вот когда её играют прекрасные артисты, тогда и рождается искусство, — продолжал льстить я, льстить топорно, неуклюже, как и полагается провинциальному барону. Но грубая лесть — это как крепкая водка. Кружит голову не хуже тонкого вина.

— И прекрасные режиссеры! — добавила Андреева.

— И режиссеры, — согласился я.

— Вы часто ходите в театр? — спросила Мария Федоровна.

— Последнее время нет. Ялта не театральный город, а до этого я побывал в Африке, там тоже не до театров было. Прежде да. «Глобус», «Лебедь» — но это было давно…

— Вам нужно обязательно побывать в Художественном Театре, — безапелляционно сказала Андреева.

— Видите ли, Мария Федоровна…

— Просто Мария!

— Видите ли, Мария… — и разговор продолжился, как ему и следовало.