Москва

Глава 16

Я подошёл к проржавевшим дверям забора, за которым раздавался противный визг пилы, что в общем-то неудивительно: «офис» Гельмана располагался на лесопилке.

Настроение у меня испортилось. Пришлось переться через полгорода и всё больше пешком. К тому же, пока добрался, успел нагулять зверский аппетит. Купленные по дороге два жаренных пирожка с картошкой лишь слегка погасили голод.

Я толкнул створку двери, она со крипом поддалась, открывая передо мной проход на территорию лесопилки.

Свободного пространства не было, пришлось лавировать между штабелями леса и готовой продукции. Умопомрачительно пахло свежей древесиной, под ногами приятно похрустывал ковёр из опилок.

Четверо работяг вкалывали возле огромной циркулярной пилы. Двое подавали бревно с одной стороны, и двое принимали его уже распиленным с другой.

Ещё один сидел с задумчивым видом на скамейке и потягивал самокрутку, стряхивая пепел в жестяную банку.

Чтобы не отрывать мужиков от работы, я подошёл к нему.

– День добрый! Как мне найти Наума Гельмана?

– На обеде он.

– Дома?

– Почему дома? Тут недалеко, в ресторации сидит.

– И как долго гражданин Гельман обычно кушать изволит?

– Ну с часок обождите, а то и полтора. Раньше он не управится: обед – дело святое.

Я прикинул, что лишнего часа на ожидание у меня точно не было. К тому же планы нэпмана могли измениться, а мне потом снова бегать искать его и мотаться по всей Москве. Нет уж, Магомет в моём лице к этой «горе» сходит.

– Недалеко, говорите… Подскажете, что за ресторация, и где её искать?

Рабочий махнул рукой, указывая направление:

– Туда идите, к базарной площади. Там один ресторан – не ошибётесь.

Я сухо кивнул и отправился на поиски ресторана.

Вышел к шумной базарной площади, не удержался – купил ещё один пирожок, на сей раз с капустой и яйцом. Брать с мясом опасался – сейчас это почти такая же лотерея, как с шаурмой в незабвенные девяностые, неизвестно, что за мясо и мясо ли тебе в неё завернут.

Из открытого окна ресторана доносилась негромкая музыка, внутри завели граммофон и поставили пластинку с заунывным романсом. Не знаю почему, но мне никогда не нравились подобные вещи, я откровенно скучал во время исполнения романсов, вне зависимости от стараний исполнителя, пусть тот хоть наизнанку вывернется. Всё-таки эта музыка на очень сильного любителя, и я к ним точно не отношусь.

За спиной мелодично прозвенели колокольчики, когда я вошёл в ресторан.

Сразу стало ясно, что заведение не лакшери класса, и рестораном называется скорее по привычке. Окна давно не мыты, на стенах пожелтевшие от времени обои, мебель обшарпанная, а на занавесках то тут, то там виднеются заплатки.

Полусонный официант, а вернее – половой, склонившийся над трубой граммофона, заметил меня и нехотя подошёл. Как любой профи, он сразу просчитал, что клиент из меня никудышный, так что хорошего заказа и щедрых чаевых не будет, а потому можно не надрываться.

– Здравствуйте. Вам нужен столик?

Я окинул глазом помещение: оно откровенно пустовало, не считая двух-трёх обедающих граждан. Похоже, час пик для посетителей ещё не настал.

– Мне нужен ваш постоянный посетитель Наум Гельман, – я специально не стал светить «корочками», чтобы не вызвать переполох.

– Наум Израилевич изволят кушать-с в отдельном кабинете.

– Проводите меня к нему, пожалуйста.

Официант кивнул.

Мы прошли через весь зал и оказались у входа, задрапированного занавесом из толстого габардина бордового цвета.

– Сюда-с, – сказал официант.

– Спасибо, – сказал я и отдёрнул край занавеса.

В глаза бросился большой биллиардный стол, покрытый зелёным сукном, над которым склонился полный брюнет в мешковатом костюме. В руках мужчина держал кий и сейчас напряжённо примеривался для удара.

Лицо у брюнета было смуглым, кожа лоснилась от выступившего пота.

Я сделал решительный шаг внутрь.

– Наум Израилевич?

Стоило мне только это произнести, как с боков выступили двое крепких молодчиков, каждый из которых вцепился в меня словно клещами.

Брюнет оторвал взгляд от стола, посмотрел на меня и равнодушно произнёс:

– Я вас не знаю.

– Сейчас познакомимся, – сказал я и дёрнулся, чтобы достать из внутреннего кармана удостоверение.

Бодигарды Гельмана истолковали моё движение по своему: один оказался у меня за спиной и попытался провести удушающий приём, а второй замахнулся кулаком, чтобы заехать мне по физиономии. Видимо, жизнь Наума Израилевича была полна тревог и неприятностей, иначе бы его парни вряд ли бы повели себя столь грубо.

Ходить всю неделю с разбитым «фейсом», мне откровенно не улыбалось, поэтому я практически одновременно сделал две вещи: засадил левым локтем в пузо тому, что был у меня сзади, и пнул в пах его напарнику, отчего этому гражданину резко поплохело, и он согнулся, держась за причинное место. Я отправил его хорошим пинком на пол, крутанулся в пол-оборота и добил второго телохранителя.

Теперь у меня под ногами корчились от боли сразу оба незадачливых охранника.

Их участь не напугала гражданина Гельмана, он шагнул ко мне с кием наперевес и попытался раскроить мне череп. Какой-нибудь каратист, оказавшись на моё месте, провёл бы маваши-гери и эффектно сломал кий на несколько частей. Я же предпочёл пригнуться, а когда палка просвистела над головой, распрямился, перехватил кисть нэпмана и, выкрутив её, заставил Наума Израилевича выпустить импровизированное оружие.

– Больно! – заорал он.

– Будете вести себя плохо, станет ещё больней, – пообещал я.

– Кто вы такой и что вам надо? – простонал Гельман. – Если нужны деньги, забирайте кошелёк в кармане пиджака. Больше у меня с собой ничего нет.

– Не надо судить по себе о других, – фыркнул я. – Меньше всего меня сейчас интересуют ваши деньги, гражданин Гельман.

– Тогда я не понимаю, что вам нужно?! – с истерикой выкрикнул он.

– Прикажите ваши людям свалить отсюда, пока я не сломал вам руку, а их не пристрелил, – велел я.

– Выйдите! – обратился к своим бодигардам Гельман и, видя, что те не спешат выполнять его приказ, заорал:

– Вон! Вон пошли, раздолбаи!

Оба незадачливых телохранителя встали с пола и поковыляли к выходу.

Когда они ушли, Гельман взмолился:

– Отпустите меня, пожалуйста. Я сделал, что вы сказали.

Я освободил его руку.

– Пойдёмте, сядем за стол и поговорим.

– Как скажете, – Гельман был тих и покладист как овечка.

Мы проследовали к обеденному столу.

Опустившись на мягкий диван, Наум Израилевич осмелел.

– Может перекусите? За мой счёт… Я позову официанта, – он потянулся к висевшему рядом шнурку.

– Не надо, – остановил я его. – Я сыт.

Последнее было неправдой, но обедать за счёт подозреваемого в убийстве – ниже моего достоинства. Я не мог позволить себе опуститься так низко.

– Воля ваша.

Он быстро приходил в себя, что свидетельствовало о характере Наума Израилевича. Трус и слабак вряд ли заработает себе состояние, особенно в первые годы становления советской власти. Передо мной точно сидел крепкий орешек, а не опереточный клоун.

– Вы не представились, – заметил он.

– Ваши люди не предоставили мне такой возможности.

Я показал удостоверение.

– Уголовный розыск? – непритворно удивился Гельман.

– Да.

– И чем я, скромный предприниматель, мог заинтересовать столь солидное заведение?

– Серафима Крюкова…

– Кто? – сделал удивлённые глаза собеседник.

– Наум Израилевич! – сердито покачал головой я.

– Хорошо-хорошо! – часто закивал он. – Да, я знаю Серафиму Крюкову. Она, кажется, преподаёт танцы.

– Так и есть, – ответил я, отметив про себя это его «знаю» в настоящем времени.

– Только, уж простите меня, я совершенно не понимаю, какое имею касательство к гражданке Крюковой?!

– А разве не от вас к ней перешёл патент на ящичное производство? – изобразил удивление я.

– От меня, причём, замечу – всё на сугубо добровольной основе. Скажу больше – я ни копейки с неё не взял.

– Что же побудило вас на столь широкий жест?

– Моя природная доброта, – с приторной улыбкой произнёс он. – Знаете, товарищ Быстров, моя покойная мама часто мне в детстве говорила: «Наумчик – ты слишком добрый мальчик, который больше думает о других, чем о себе. Когда-нибудь эта доброта тебя же и погубит». С годами я часто убеждался в правоте слов мамы. Но… природа – есть природа. Себя не переделать!

– И как тогда получилось, что вместе с патентом, Серафиме Крюковой перешли ещё и огромные долги? – заметил я.

– Женщины, – вздохнул Наум Израилевич. – Они просто рождены для того, чтобы проматывать то, что зарабатывает мужчина. А что, Фимочка побежала жаловаться на меня? Тогда, уж простите, товарищ Быстров – но я решительно не понимаю, причём тут уголовный розыск?! Мне всегда казалось, что скучные экономические дела не входят в компетенцию вашего весьма уважаемого учреждения.

Я хлопнул ладонью по столу. Гельман опасливо опустил голову в плечи.

– Хватит фиглярствовать! – строго заявил я. – Вы – главный подозреваемый в убийстве гражданке Крюковой!

– Фимочка мертва?! – ахнул Наум Израилевич.

Клянусь, надо быть как минимум Станиславским, чтобы так непритворно сыграть удивление и где-то даже испуг.

– Мертва, – сказал я, хотя на самом деле это были пока только предположения.

Тело ещё не опознано, мы по сути гадали на кофейной гуще.

– Убийца не просто лишил девушку жизни. Он жестоко надругался над трупом, отрубив голову.

– Что? – Гельман поник. – Вы… Я не ослышался: вы считаете, что это я её убил?

– Да! – твёрдо объявил я. – У вас есть и мотив и возможность.

– И это я отрубил Фимочке голову? – прошептал Наум Израилевич.

Он стал белым как полотно.

– Возможно, не вы лично, а кто-то из ваших подручных.

– Ужас… Какой ужас! – трясущимися губами произнёс он и, внезапно схватившись за сердце, застонал.

– Наум Израилевич… Вам плохо? – склонился я над ним.

– Да… Позовите врача. Срочно!

Я опасался, что в любую секунду подозреваемый отдаст концы и потому действовал стремительно. К счастью, далеко бежать за врачом не пришлось, минут через пятнадцать возле Гельмана уже появился мужчина в белом халате и приступил к энергичным действиям.

– Что с ним? – спросил я.

– Сердечный приступ, – коротко откликнулся эскулап.

Мне это было хорошо знакомо.

Появилась карета «Скорой помощи», два дюжих санитара погрузили стонущего Гельмана на носилки и загрузили внутрь.

Наума Израилевича увезли в больницу. Врач сказал, что пациент не в том состоянии, чтобы бегать от правосудия, и я могу не волноваться на этот счёт.

– Хорошо, – кивнул я. – А его состояние… Когда я смогу его допросить?

– Ничего не могу сказать, – вздохнул врач. – Мы сделаем всё, что в наших силах, но, к сожалению, медицина – не всесильна.

Я взял в оборот двух молодчиков, которые его охраняли.

Выяснилось, что они приходятся племянниками Науму Израилевичу. Такой вот семейный подряд.

– Так, граждане – будущие уголовнички, – насел на них я. – Надеюсь, вы уже поняли, что влипли в серьёзные неприятности, напав на сотрудника уголовного розыска?