Поправка курса

Октябрь, нынешний октябрь в Крыму стоит иного августа в Санкт-Петербурге: тепло и солнечно. В ноябре уже не так, в ноябре осень всерьез, холодная, промозглая, скучная, но у нас пока октябрь. Радуемся.

Я посмотрел на грибную делянку. Шампиньоны, осенние крымские шампиньоны дружно вылезли из земли, погреться на уходящем солнышке. Завтра нужно будет убрать последний урожай. Не нервировать Альтшуллера: он смотрит на грибы, как язычник на деревянного домашнего идола. Вдруг да и чудо?

Ага, ага, ага. На чудо надейся, а сам не плошай. Он и не плошает, Исаак Абрамович. Недавно на пять тысяч купил привилегированные акции нашей электрокомпании, а до того вложился в «Пегаса». Не то, чтобы уж очень крупно, но, с учетом перспектив, он заткнет за пояс и харьковских, и одесских светил.

И тут показался доктор. Был он грустен, задумчив и даже напуган.

— Что-то случилось, Исаак Наумович?

— Да вот… Думаю, идиотская шутка, но… — он протянул конверт. Обыкновенный конверт, такие продаются везде, да вот хоть у Синани, рубль — пятьдесят штук. Налепил марку — и посылай хоть во Владивосток. Но этот конверт был без марки.

— Внутри… — сказал Альтшуллер.

Я отогнул клапан, достал листок. На самой обыкновенной бумаге самым обыкновенным пером самыми обыкновенными чернилами было написано: «Положите пятьсот рублей в урну рядом со скамейкой Чехова этим вечером. Если не сделаете — ваша дочь умрет в страшных мучениях».

Однако!

— Как вы получили это письмо? Марки-то нет!

— Кто-то бросил в почтовый ящик.

Альтшуллер принимал на дому, и ходили к нему многие. Кто-то и подбросил. Нет, я догадывался, кто. Даже не так — знал, кто. Просто не хотел торопить события: известный враг наполовину обезврежен. А пришлют неизвестного — опять морока. Но делать нечего.

— Видите, доктор, некоторые буквы чуть-чуть размыты? Нет, нет, не трогайте. Булька хоть и не ищейка, но нам поможет.

Мы сели в коляску Альтшуллера и поехали во «Францию». Доктор нервничал, но старался держать себя чинно и благородно.

— Мы к Синани? — спросил он, когда мы остановились перед «Русской избушкой».

— Нет, не будем тревожить Исаака Абрамовича. Но тут рядом.

Рядом — это заведение Роффе. Пресные и морские ванны. Но нам нужны не ванны. Нам нужен Валерий Николаевич.

По вечернему времени посетителей нет.

— Здравствуйте, здравствуйте, — поднялся Никитин. — Пришли так, или желаете брать ванны?

— Деньги принесли. Пятьсот рублей, — ответил я.

— Принесли… Позвольте, какие пятьсот рублей? Кому?

— А вот сейчас посмотрим.

Я достал конверт, развернул и дал понюхать Бульке.

— Ищи!

Искать долго не пришлось: Булька подбежал к Никитину и, как бы резвяся и играя, ухватил его за ногу чуть повыше щиколотки.

Ухватил и ухватил. Крепко. И не захотел отпускать.

— Чего это он? Уберите собаку!

Я неспешно подошел к столу, на котором лежала конторская книга.

— Чернила — похожи, перо — похоже, а почерк — очень похож. Смотрите, и здесь, и в письме буквы «р» и «б» написаны одинаково, обратите внимание на завиток, — показал я Альтшуллеру.

— Да… Да, похоже…

— Настолько похоже, что можно говорить об идентичности.

— Но зачем? Валерий Николаевич, зачем?

— Это не я! Вы ничего не докажете? И уберите собаку, наконец!

— Не я — что? Что «не я»?

— Ничего!

— И мы не собираемся никому ничего доказывать. Нужды нет.

— Тогда что вам нужно?

— Лично мне — успокоить доктора Альтшуллера.

— Ну, успокоили, и что?

— А вот, — я сел за стол, обмакнул перо в чернильницу и написал на листке бумаги, диктуя себе вслух: «Я, Никитин Валерий Николаевич, получил от агента М. пятьсот рублей за сведения об организации „Прометей“, членом которой состою, в чём и даю данную расписку. Дата, подпись».

— Что за ерунда? Какие пятьсот рублей?

— За деньгами дело не станет, — я достал бумажник и выложил пять сторублевых купюр. — Извольте получить.

Я помахал листком, чтобы чернила окончательно высохли.

— Смотрите, буквы «р» и «б» — копия тех, что в конторской книге. И подпись господина Никитина, может, и не идеальна, но для Аспида сойдет. Вы, господин Никитин, ведь знаете, как поступает Аспид с предателями? Это ликвидатор у них, в «Прометее», по кличке Аспид. Ненавидит чиновников, особо ненавидит охранное отделение, но пуще всего — предателей. Их он казнит особым лютым способом… впрочем, к ночи рассказывать не буду.

— Это… Это подло!

— Ага! А похищать девочек — не подло? Я, Исаак Наумович, навел справки. Действительно, это сын почтенного купца Николая Сергеевич Никитина. Был в подозрении по поводу похищения Тани Куташовой, дочери известного адвоката. С адвоката потребовали выкуп. Он заплатил, но девочку так и не вернули. Она пропала. Среди прочих подозревали Валерия Николаевича. Но доказательств не нашли. Однако Николай Сергеевич Никитин сына своего знал, и потому велел никогда более на пороге своего дома не появляться. Как он оказался в Ялте — отдельная тема. Но, видно, старые повадки неискоренимы. Похищать девочку ему не с руки — Ялта город маленький, такое незаметно не провернуть, тем более в одиночку. А денег хочется. Вот он и пошел на компромисс: напугать. Ну, попугал. А теперь я его напугаю. Завтра утром эту расписку получит Аспид. Так что сроку у тебя, малой, двенадцать часов. Беги, Никитин, беги!

— Я-то убегу, — внезапно успокоившись, сказал Никитин. — А вас всех ждет гибель. Не сегодня, может быть даже не завтра, но неизбежная гибель. А девочка жива и здорова, не волнуйтесь. Её удочерили порядочные люди. И я, конечно, никого похищать не собирался. Просто срочно понадобились деньги.

— Так берите, — ответил я. — Булька, идем.

Булька нехотя отпустил ногу Никитина. Так весело играли…

— Нет, он не бандит, Никитин. Он анархист. Идейный, — рассказал я доктору на обратном пути. — Поэтому я и дал ему двенадцать часов. Пусть бежит.

— А этот… Аспид…

— Я блефовал. Я не знаю, где Аспид (тут я соврал, знаю, далеко, в Варшаве), но и он не знает. Он даже в лицо не знает Аспида, конспирация. Но наслышан. И теперь в каждом он будет подозревать палача. А нечего похищать девочек!

— Но он ведь сказал, что с девочкой все в порядке.

— Кроме того, что родители лишились дочери, а дочь родителей.

— Но как это могло случиться? Почему девочка никому ничего не сказала?

— Ей было два года, девочке. Ну, и другие обстоятельства… — я вышел у Дома Роз и распрощался с доктором.

— Но почему вы дали ему деньги? — задал последний вопрос Альтшуллер.

— Заслужил.

Авторское отступление

Происшествие у Доггер-банки, или же Гулльский инцидент, получивший в английской прессе прозвище «The Russian Outrage» случилось во время похода Второй Тихоокеанской эскадры. Российские суда были атакованы неизвестными миноносцами, открыли ответный огонь, в результате которого потопили английское рыболовецкое судно и повредили собственный крейсер «Аврору».

Были там миноносцы, или за них приняли английских рыбаков, до сих пор неясно. В результате наступило дальнейшее охлаждение англо-российских отношений. России пришлось выплатить более полумиллиона рублей компенсации английским рыбакам, международная пресса назвала эскадру Рожественского «флотом безумцев» (fleet of lunatics).

Словно предчувствуя это, царская чета незадолго до происшествия на Доггербанке уволила няню-англичанку: «Сегодня после многих недель колебаний Аликс, сильно поддержанная мною и княг. Голицыной, наконец решила уволить англичанку — няню детей Мисс Игер» (Дневник Николая Второго, запись от 29 сентября 1904 года).

Угроза похищения дочери доктора Альтшуллера — реальный факт. «Больные и неимущие студенты постоянно жили в доме Альтшулеров на бесплатных харчах, и тут даже случались курьезы. Доктору стали приходить письма неизвестного шантажиста с требованием денег: иначе будет похищена его дочь. И вот однажды жена врача Мария Абрамовна понесла наверх поднос с обедом… и застала „бедного студента“ за сочинением очередной анонимки» (Геннадий Шалюгин, «Врач великих писателей», «Медицинская газета» от 31 июля 2002 года).