Николай I. Освободитель. Книга 4

Глава 19

— Добрый день, господа! — При моем появлении в зале весь цвет московского купечества, как и полагается в таком случае, дисциплинированно поднялся на ноги, приветствуя представителя императорской фамилии, — присаживайтесь. Я рад, что нам удалось так собраться, поскольку у меня для к вам есть несколько важных вопросов и несколько интересных предложений.

В первопрестольной мы с Александрой и детьми задержались больше чем на месяц. Отпраздновали Пасху, в Москве городе значительно более патриархальном, чем почти полностью европеизированный Питер, масштаб гуляний воистину поражал воображение. Ну и мы волей-неволей были вовлечены в происходящее тоже.

В начале мая я собрал в Екатерининском дворце большое совещание, на которое пригласил самых «дорогих» по совокупному капиталу и наиболее уважаемых глав торговых семейств. Четыре десятка наиболее оборотистых и предприимчивых представителей этого сословия сейчас сидели вдоль длинного стола, и кто с интересом, кто с нескрываемым скепсисом, а кто и с откровенным недоверием смотрел на меня, толкающего речь перед собравшимися.

Вообще купечеству в этом варианте истории грех было жаловаться на государство. Впрыск больших денег в экономику в десятых годах, а потом десятилетнее «активное неучастие» в большой европейской войне дало мощнейший буст экономике, что естественно торговый люд почувствовал на себе как никто другой.

Плюс к этому государство — во многом с моей подачи — проводило достаточно жесткую протекционистскую политику, направленную на развитие собственного производства, поощрение экспорта и ограничение импорта. На отдельные товары, такие как ткани, оружие или предметы роскоши пошлины устанавливались в сто и более процентов, что позволяло отечественным предпринимателям не боясь вкладываться в развитие и потихоньку вытеснять английские и французские товары из тех ниш, где раньше они были безраздельными гегемонами.

Причем важны были не сами тарифы и их процентные значения а то, что таможенная политика империи была максимально консервативна и понятна. Тарифы устанавливались на заранее определенный срок и не пересматривались по желанию левой пятки, что позволяло купцам не опасаясь резкой смены конъюнктуры рынка вкладываться в новые перспективные но и в то же время рискованные отрасли.

Одновременно с этим за время войны, голода и разрухи в Европе мы успели занять много вкусных, растущих рынков, вывозя не только зерно, пушнину, пеньку, воск и дёготь — российские, так сказать, природные товары, но и порой переходя на более высокий технологический уровень.

Понятно, что такая политика зачастую била по внутреннему потребителю — он получал товары худшего качества по более высокой цене, — но с этим приходилось мириться. Мне виделось развитие собственной промышленности более важным делом, чем возможность какого-то дворянина купить какую-нибудь модную импортную цацку задешево здесь и сейчас.

— Во-первых, я хочу выразить вам мое неудовольствие, — начать я решил с плохого. — Москва находится в ужасном состоянии: тут грязно, огромное количество мусора и конского навоза, постоянно стоит вонь, дороги разбиты до последней крайности, а фасады домов неухожены и обветшалы. Я понимаю, что формально, на городское устройство вы мало чем можете влиять, однако… Ну это же ваш дом, разве вам приятно жить в свинарнике.

Сравнение второго по численности полумиллионного города империи со свинарником хоть и покоробило собравшихся — по рядам купцов пробежали явно недовольные шепотки, — однако на деле оно было не так далеко от истины.

— Вы к нам несправедливы, ваше императорское высочество, — с места откликнулся видимо пораженный моими словами в самое сердце сорокалетний совершенно некупеческого вида мужчина с умными глазами и короткостриженой бородкой. Потом видимо смутился своего порыва и замолчал.

— Нет, что же вы, — я сделал приглашающий жест рукой, — продолжайте. Я сегодня собрал вас, господа именно для того, чтобы выслушать, скажем так, «глас народа». Как видите даже московского генерал-губернатора тут нет, дабы вы могли чувствовать себя свободнее. За это мне перед Дмитрием Владимировичем еще извиняться придется, будьте уверенны.

Эта фраза была воспринята купцами как шутка, где регент и наследник, а где какой-то князь Голицын, чтобы перед ним извиняться. Купечество в эти годы пока еще было крайне далеко от политики и старалось вообще поменьше — по возможности, конечно, — пересекаться с властью. Впрочем, я надеялся, что моя слава успешного фабриканта — самого успешного в империи, что с учетом возможностей не такое уж большое достижение — поможет мне наладить с присутствующими более тесный контакт.

— Несмотря на то, что сейчас формально действует устав 1785 года, на практике Московская городская дума ничего не решает, — собравшись с духом ответил Александр Григорьевич Найденов, один из наиболее влиятельных московских промышленников, человек редкой для этой среды образованности и широты взглядов, а еще выразитель интересов «европеизированной» части купечества. Естественно готовясь к собранию я просмотрел краткие характеристики на всех участников. — Даже будь у нас такое желание, ваше императорское высочество, мы просто не могли бы ничего сделать.

— Да! — Я поднял палец вверх, — и это один из вопросов, который я хотел бы с вами обсудить. Я вижу необходимость отдать часть полномочий выборным органам власти, которые бы позволили решать текущие связанные с повседневной жизнью города вопросы без оглядки на вышестоящих начальников. Поэтому прошу вас саморганизоваться и подать мне скажем в течении полугода ваш проект реформирования городской думы. Я хочу видеть стройную систему отбора представителей, роспись прав и обязанностей думы, ну и конечно же источники финансирования. Возможно кое-какие сборы можно будет передать из общегосударственной казны в местную, для обеспечения деятельности данного органа. Дабы вы могли влиять на жизнь москвичей не только словом, но и делом.

В зале повисла гробовая тишина. Такого купцы конечно же не ожидали, последние три десятка лет, не смотря на все разговоры о либерализации, за собственную власть центр держался крепко, не выпуская из рук ни одной ниточки. Наоборот наблюдался процесс еще большей централизации, когда самый простой вопрос мог решиться исключительно через санкцию в столице.

Я же со своей колокольни естественно видел в этом проблему. Собственно, именно оригинальному Николаю принадлежит фраза что империей управляет не он, а сотня столоначальников. Доводить ситуацию до абсурда я не хотел и потихоньку готовил проект земской реформы, отдающей часть полномочий на места. Ну а что касается Московской думы — это был всего лишь первый пробный шар, на который меня сподвигла скорее необходимость бросить местным купцам кость, дабы они в дальнейшем были более сговорчивыми, не больше и не меньше. Мне, пока Ротшильдовское золото уже закончилось, а никакое другое еще не было добыто, нужны были денежные вливания, и ничего умнее, чем немного потрусить московских толстосумов на предмет закопанных в дальних уголках ухоронок, в голову просто не пришло.

— Хм… Озадачили вы нас, ваше императорское высочество, — видя, что я не кусаюсь, подал голос другой представитель торговой элиты города. Михаил Верещагин тоже относился «западникам», которых даже по виду было легко отличить от бородатых и одетых в глухие кафтаны старообрядцев. — Но, надо признать, приятно озадачили. Мы сегодня же выберем гласных ответственных за подготовку устава городской думы.

— Только учтите, — я шутливо, но с намеком, погрозил Верещагину пальцем, — устав все равно я утверждать буду. Буду вашим строгим цензором, берите ношу по себе, чтоб не падать при ходьбе.

Последняя фраза вызвала у меня непроизвольную улыбку. Понятно, что отсылки никто кроме меня не понял, но как говорил один литературный персонаж, самую лучшую шутку могут понять только двое — ты и некий теоретический всезнающий слушатель, который понимает вообще все.

— Сделаем в лучшем виде, ваше императорское высочество, — высказал общее мнение третий, и все присутствующие закивали, соглашаясь с ним. Упускать такую возможность никто естественно не хотел.

— Хорошо, с этим разобрались. А теперь я хотел бы поговорить с вами, господа, не как регент с подданными, а как самый успешный промышленник империи с коллегами, — такой заход купечеству явно понравился. Торговый люд на Руси испокон веков чувствовал себя обделенным, поскольку власть опиралась в первую очередь на дворянство и защищала их интересы, часто в ущерб экономике. И здравому смыслу, если уж говорить совсем честно. Собравшиеся начали переглядываться, кое-кто заулыбался и приосанился: как же, второй человек в империи, можно сказать, поставил себя на один с ними сословный уровень, честь-то какая. — Видите ли в чем дело. Последнее время, особенно когда венценосный брат переложил на мои плечи основную часть бремени управления империей, я столкнулся с невозможностью заниматься моими предприятиями в том объеме, в котором занимался ранее. Как вы понимаете, на пользу ранее успешным начинаниям такое отношение совсем не идет. Без присмотра даже у великого князя подчиненные начинают подворовывать, торговля хиреет, а работники разбегаются.

Тут я, конечно, немного сгустил краски, однако потребность «сбросить» часть непрофильных активов из-за невозможности их полноценно контролировать и развивать, назрела давно. Я, конечно, человек жадный и много лет греб под себя, патентуя сотни разнообразных изобретений, запуская их в производство и налаживая торговлю, но в какой-то момент стало понятно, что дальше в подобном ключе продолжаться просто не может.

Первым звоночком стал провал с керосиновыми лампами и их логичным развитием — примусами. Казалось бы, товар, который способен себя продавать сам, какие вообще могут быть проблемы, но нет. Прошло добрых пять лет, но этот бизнес так и не вышел на самоокупаемость, продолжая поглощать деньги вместо того, чтобы их зарабатывать.

Вторым звоночком стало раскрытие большого хищения на производстве канцелярских изделий. Оказалось, что поставленный туда управляющий уже несколько лет безбожно завышал расходы, выводя фабрику на грань рентабельности, а разницу клал себе в карман. Управляющего конечно поймали, деньги отобрали — не все к сожалению — и отправили на каторгу, но быстро исправить ситуацию оказалось невозможно.

Ну и третьим звоночком стало то, что на очередные «гениальные» идеи, которые потенциально могли принести миллионы прибыли в карманы и сотни тысяч государству в качестве налогов, просто некому было воплощать в жизнь. Да и не за что. Кончились резервы подготовленных и мотивированных кадров, кончились деньги. Только идей было еще огромная куча. Такая, что порой не знаешь, за что хвататься в первую очередь.

— Что вы конкретно предлагаете, ваше императорское высочество? — А это уже подал голос представитель старообрядческой «прорусской» части купечества Василий Петрович Щукин. Один из наиболее старых, богатых и уважаемых представителей старообрядческой группы, чья семья занималась торговлей уже сильно не в первом поколении.