Божья коровка 2

Он смолк и посмотрел на зал. Полог, накрывавший его, исчез, теперь он видел стоявших перед ним людей и на мгновение почувствовал себя неловко. Он шумно вздохнул и неуклюже поклонился.

В следующий миг зал взорвался овацией. Несмотря на усталость, накопившуюся за день после долгого заседания, а затем — и не менее долгого концерта, люди хлопали в отбитые ладони, давая выход чувствам. Григорьянц за кулисами дала знак. На сцену стали выходить артисты, принимавшие участие в концерте. Они выстраивались на отведенных им местах — хоры дальше от края сцены, солисты — ближе. К Борису подошли Кобзон и Магомаев и встали рядом. Он оказался между ними. Служители поставили перед певцами дополнительные стойки с микрофонами.

Аплодисменты в зале начали стихать. Публика сообразила, что сейчас будет финальная часть концерта, но садиться на места не стала. Так и стояла, не сводя глаз со сцены. Силантьев взмахнул дирижерской палочкой.

— Широка страна моя родная, — начал Магомаев.

— Много в ней лесов, полей и рек, — продолжил Кобзон.

— Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек! — пропел Борис.

Завершить концерт общей песней предложил он. В его времени такой финал был обычным делом, здесь его пока не практиковали. Григорьянц посоветовалась с Силантьевым и руководителями ЦТ, получив их одобрение. Песню выбирали долго, но в итоге остановились именно на этой. Пусть она не новая, но зато подходит для момента.

К солистам подключились хоры:

От Москвы до самых до окраин,С южных гор до северных морейЧеловек проходит, как хозяинНеобъятной Родины своей!
Следом запел и зал:Всюду жизнь и вольно, и широко,Точно Волга полная, течет.Молодым — везде у нас дорога,Старикам — везде у нас почет…

Режиссер сообразил и дал команду. Камеры у сцены развернулись к залу. Многомиллионная аудитория Советского Союза, приникнув к экранам телевизоров, потрясенно наблюдала как с артистами в едином порыве поют руководители страны, генералы, маршалы, седые ветераны с орденами на пиджаках. Камеры выхватывали их лица, вдохновенные и радостные. Пели победители, граждане великого Союза, отстоявшие свою страну в смертельной схватке с самой мощной армией Европы и повергнувшие нацистские знамена на брусчатку Красной площади. И теперь они как будто говорили миру: «Мы все помним, не забыли. Только попытайтесь сунуться к нам снова! За свою страну порвем на лоскуты…»

Над страной весенний ветер веет,С каждым днем все радостнее жить,И никто на свете не умеетЛучше нас смеяться и любить…

Чувство единения захватило тысячи людей, заполнивших зал дворца. И Борис, не удержавшись, раскинул руки, обняв Магомаева с Кобзоном. И они не отстранились, продолжая петь. Когда музыка затихла, зал взорвался длительной овацией. Хлопали артистам и себе, пока занавес не разъединил их.

— Черт! — воскликнул Магомаев, отойдя от микрофона. — Никогда такого не видал. Ты заметил: Брежнев с нами пел? — спросил Бориса.

Тот кивнул и улыбнулся.

— Теперь ты будешь выступать в Кремле всегда, — сказал ему Кобзон.

Борис в ответ развел руками. Артисты потекли со сцены, и певцы отправились за ними. За кулисами Бориса отозвала Григорьянц.

— Это было мощно, — сказала, стирая влагу с щек. — Только теперь нас или похвалят, или сильно отругают.

— Отругают-то за что? — спросил Борис.

— Ты заставил зал подняться, — вздохнула Григорьянц. — И Политбюро в полном составе. А вот это им, скорей всего, не очень-то понравилось.

— Я ж не специально, — Борис пожал плечами.

— Для таких людей не оправдание, — отмахнулась Григорьянц. — Слышал бы ты себя во время исполнения! С репетициями не сравнить. Что с тобой случилось, Боря? Как ты пел! Мы тут просто обомлели. До глубин души пробрало.

— Накатило вдруг, — сказал Борис, смутившись.

Григорьянц, похоже, собиралась продолжать, только тут внезапно к ним приблизился мужчина — молодой, плечистый и подтянутый. Выправка видна невооруженным взглядом, но одет в костюм, белая рубашка, галстук.

— Следуйте за мной, — сказал Борису незнакомец.

— Куда? — он удивился.

— Там узнаете, — сказал мужчина. — Прошу.

Тон, которым это он сказал, не подразумевал возможности отказаться.