Закон Мерфи в СССР

* * *

Ваксберг ждал меня в холле:

— Ну что же вы, пойдемте, пойдемте! Я уж было подумал... Ай, не важно. Хорошо, что вы здесь.

— Опоздал? — запереживал я.

— Нет, нет... Но вы ведь не король, верно? Точность — это для монархов. Потому могли бы и...

— Невесту провожал, на вокзал, — развел руками я.

— Ах, невесту! Ну, молодцом!

Опять это! Вот откуда оно берется? Почему так бывает что разные люди в один короткий промежуток времени вдруг начинают говорить одними и теми же фразами — не договариваясь... Инфополе шалит?

Мы вошли в аудиторию, и Ваксберг, который явно тут был уже за своего, за руку поздоровался с пожилым, бодрым преподавателем:

— Владислав Антонович, добрый день...

— А-а-а-а, Аркадий Иосифович, ну, наконец-то. А это — виновник того, что мои студенты посходили с ума и все носят штаны с карманами? Им больше не нужен Лев Толстой и его поэтика, им нужен Герман Белозор и новая полевая журналистика! — говорил он громко, экспрессивно, его мимика была живой и энергичной.

Студенты мигом отреагировали на его слова — подобно сурикатам они делали стойку, вытягивали шеи и замирали. Народу было много — будущие журналисты занимали всю довольно обширную аудиторию с невысокими ступенями-уступами, на которых рядами располагались парты и стулья. Юноши и девушки, которые до этого разговаривали и смеялись, не стесняясь преподавателя, теперь вдруг замолчали и пялились на меня, как будто увидели заморское диво. Примерно так же, как в редакции "Комсомольской правды". Только там всё-таки работали тяжеловесы, а тут...

А тут добрых две трети парней и девчат носила штаны с карманами и что-то, напоминающее замшевые кроссинговые боты.

— Привет! — я помахал им рукой. — Долго я до вас ехал. Меня зовут Гера Белозор. Чего вы на меня так смотрите, братья и сёстры, как будто привидение увидели? На мне цветы не растут, и узоров нет!

— Хы-ы-ы-ы.... — раздался облегченный выдох у аудитории.

— Ну, я вижу, вы справитесь, — сказал Ваксберг. — Пойду куда-нибудь на задний ряд, вспомню молодость.

— Ну и я с вами, Аркадий Иосифович, — закивал преподаватель.

Два мастодонта отечественной журналистики самым подлым образом оставили меня в одиночестве под прицелом десятков глаз.

— Так! — я поставил рюкзак на преподавательский стол и осмотрелся, в поисках чего-нибудь, за что можно уцепиться языком и начать беседу. А пока думал — балагурил: — Чтобы расставить все галочки над "Ў" — поясняю: да, я тот самый Белозор который придумал штаны, поймал маньяка, взял интервью у Масуда и... И что-то там еще. Нет, я не умею стрелять с двух рук, не знаю кунг-фу и не являюсь агентом ЦРУ, КГБ, МВД, ПДД, ДТП и т.д и т.п... Я просто провинциальный полесский историк и краевед, волею случая заброшенный в авангард советской журналистики. Сначала писал внештатно — для районки, потом — родная редакция пригласила в штат. Когда выдал пару журналистских расследований — меня заметили в "На страже..." и "Комсомолке". Ну и завертелось. В общем — оно само, я не виноват. Всё — чистой воды совпадение, стечение обстоятельств и импровизация. Карьеру не строил, по головам не шёл, в Москву перебраться не мечтал.

Пока трепался — кажется, нашел себе некий артефакт, вокруг которого можно было построить беседу, но быстро понял, что сейчас меня закидают вопросами. А потому — предварил бурю:

— Так, я вижу — вы мне не верите, или хотите что-то спросить. Вон, юный джентльмен с невероятной прической и решительным взглядом... Да, да, вы, рядом с прекрасной юной леди... У вас ведь вопрос на языке вертится, да? Ну, спрашивайте.

— У меня два вопроса, — встал со своего места высокий, худой, чуть сутуловатый парень в очках и с модными нынче усиками.

— Ну, давайте два, — махнул рукой я.

Семинар-то всё равно был запланирован на целую пару, и мне нужно было тут продержаться целых полтора часа!

— Первый вопрос, несерьезный: как вы умудрились получить "Медаль за спасение утопающих" в Афганистане? — его лицо было мне знакомым, я видел его — скорее всего по телику, в девяностых, но вспомнить пока не удавалось.

— Хы-ы-ы-ы! — снова выдохнула аудитория, да и я не удержался от улыбки.

— Второй вопрос — серьезный: где вы берете темы, откуда черпаете информацию для своих материалов? Ваши расследования и заметки слишком не похожи на то, что мы все привыкли видеть в официальной прессе и на телевидении. Откуда?.. — он растерялся и пожал плечами.

Ес-с-с-с! Пригодится заготовочка:

— Спасибо, камрад! Я понял, услышал... У вас тут у многих есть вопросы, да? Давайте тогда поступим так: вы напишите их на бумажках и передайте по рядам вперед, я буду их потихоньку разбирать, времени у нас — вагон. И про медаль отвечу — но в самом конце, чтобы впечатление осталось от меня легкое и непринужденное. А пока — про второй вопрос, который серьезный....

Я ухватил обеими руками простой фанерный стул, с матерчатыми вставками на спинке и потертым матерчатым же сидением, и с грохотомпоставил его на стол.

— Вот! — сказал я. — Наглядное пособие. Артефакт, можно сказать! Я говорил, что я не журналист, да? Я — историк. И методы работы с информацией у меня исторические... Давайте посмотрим, что этот самый стул может сказать нам о стране и обществе, в котором был создан. Представьте, что вы археолог и нашли его лет через пятьсот... Давайте разбираться. Ну что, кто смелый? Что вы видите, глядя на сей предмет мебели?

— Инвентарный номер! — выкрикнул кто-то.

— Прекрасно! Наличие инвентарного номера говорит о том, что таких предметов мебели как минимум несколько, значит — имелось серийное производство. Значит — имелся учёт. И — люди, специалисты по этому учёту, которые разбираются в инвентарных номерах... То есть стул этот создали в сложном, высокоразвитом обществе! Еще что видим?

— Фанера, лак, краска, ткань, — выдала девушка с первого ряда.

— Отрасли промышленности сами перечислите или и так всё понятно? Археолог будущего вполне сможет догадаться, что наша страна была индустриальной, технически развитой... Еще?

— Таких стульев тут полно! Их почти невозможно сломать, но они неудобные! У преподавателя и у учеников — одинаковые стулья! — посыпались реплики.

Накидали много, и выводы делали уже практически без моей помощи.

— Ага, то есть у нас тут — общество, где одним из приоритетов является равенство. При этом комфортом мы жертвуем в пользу практичности, преподавательской поясницей — в пользу массового образования... — я повертел стул, показывая им спинку, выцарапанные матерные слова на ее обратной стороне, а также — начертанное карандашом признания в любви.

Народ засмеялся, послышались скабрезные комментарии.

— А что? Ничто человеческое нам не чуждо! Более того — это как минимум свидетельство наличия письменной речи, некой раскрепощенности в студенческой среде и традиционных взглядов на отношения между мужчиной и женщиной... Кстати! Когда раскопали древние Помпеи, то одна из первых настенных надписей, обнаруженных археологами, выглядел так... — я быстро написал несколько слов мелом на доске — на латыни.

С задних парт раздался дикий хохот — смеялись достопочтенные старейшины: Аркадий Иосифович и Вячеслав Антонович. Они, оказывается, знали латынь! И одна девочка — симпатичная, чуть более полненькая, чем следовало бы при ее миловидном личике, тоже фыркнула.

— "...нагадивший тут, пусть у тебя все будет хорошо, чтобы ты ушел с этого места!" — по многочисленным просьбам трудящихся, перевела она.

— Ладно, это лирическое отступление, — замахал руками я. — Главное что? Главное — мы обратились к словам и текстовым символом только в двух случаях: с инвентарным номером и шедеврами резьбы по дереве... Большую часть информации человечество проецирует в пространство не прибегая к устной или письменной речи. Девяносто процентов — вот о чем говорят ученые! А нам остается эти сигналы считывать, и держать нос по ветру... Чудеса живут повсюда, а? Как в том мультике...

— Это так вы предсказываете будущее по руке? — вдруг выпалил всё тот же юный джентльмен в очках и с усиками.

Всё-таки он совершенно точно был мне знаком: не лично, конечно, но ...

— А это, камрад, очень правильный вопрос, — ткнул в его сторону указательным пальцем я. — Знаете, чем сильнее всего грешат журналисты? Завышенным чувством собственного величия. Мы — эгоцентрики. Мы почему-то считаем, что вселенная крутится вокруг нас... А на самом деле — наши материалы лишь зеркало, в котором под тем или иным углом отражается окружающая действительность. И угол этот зависит от такого, насколько хорошо мы поняли своего собеседника, научились ли мы смотреть и слушать... Это огромная ответственность: каждая из ваших статей, передач, репортажей станет тем самым стулом, по которому будущие исследователи будут судить не столько о вас, сколько о эпохе, в которую вы жили!

— А как же свобода слова? Есть ведь сейчас темы, которые поднимать не принято или напрямую — запрещено! — подали голос откуда-то из глубины аудитории.

— Сейчас? — усмехнулся я. — Как вы думаете, что бы сделал Ярослав Мудрый с Нестором Летописцем, если бы тот написал в "Повести временных лет" правду про смерть Бориса и Глеба? Но мы же не будем ставить под сомнение заслуги Нестора и значимость его труда для истории славян в целом и древней Руси в частности?.. Нестор собирал источники, общался с людьми, писал летопись — настолько хорошо, насколько это было в его человеческих возможностях. И, кажется, нас с вами сейчас гораздо больше интересует "откуда есть пошла Русская земля..." чем то, чьей креатурой был летописец — Ярослава Мудрого, Святополка Окаянного или императора Византии Василия II Болгаробойцы. Работать надо, камрады! Делать свое дело, на свое месте, так хорошо, как только можете. В тех исторических условиях, которые существуют... Поработаем отлично — и условия, глядишь, расцветут новыми красками...

— Не надо бороться за чистоту, надо подметать! — выкрикнули хором четверо здоровенных охламонов в штанах-"белозорах", сидящие у самой двери, и на душе у меня потеплело.