Бремя Власти
Читать книгу "Бремя Власти"
Глава 24
Весна 122 года от первого явления Огнерожденного Митры первосвятителю Иллирию.
Земля вендов.
Город Хольмгард.
За всю свою историю Хольмгард еще не видел в своих стенах столько народу. Центральная площадь, улицы, дворы, буквально все было забито людьми. Все близлежащие племена Озерных и Лесных вендов пришли поглазеть на невиданное событие — свадьбу дочери Торвана с конунгом рокси. Отказа никому не было. Кроме столов для именитых гостей в горнице, накрыли еще во дворе для народа попроще, а уж остальному люду приказано было выкатить бочки с медом прямо на площадь. Торван не скупился и отмечал невиданное событие с широчайшим размахом.
Вытянув шеи в сторону распахнутых ворот, народ ждал возвращения молодых с капища, где верховный жрец Хольмгарда огласил волю Пера Многорукого и освятил союз конунга Руголанда с дочерью посадника.
— Идут! Идут! — С воплем ворвалась в город бегущая впереди процессии ребятня.
— Идут! — Понеслось над головами толпы.
Стискиваясь, гости отпрянули назад, освобождая проход по центральной улице, а в воротах уже показались молодые. Длинное из белоснежного льна платье невесты едва касалось пыльной утоптанной дороги. Над уложенной в круг косой красовался жемчужный обод с большим, играющим на солнце, голубым камнем. Белое, неподвижное от густо наложенного крема лицо девушки светилось огромными синими глазами под длиннющими очерненными ресницами. Рядом с хрупкой невестой жених смотрелся настоящим великаном. Почти на голову выше, с широким разворотом плеч, и гордо вскинутой головой он производил на толпу двоякое впечатление, как впрочем, и все торжество в целом. С одной стороны, руголандец красив, да и стать в нем чувствуется, а с другой, как еще эта сила обернется, и не принесут ли рокси с собой беду. В памяти слишком многих еще были свежи воспоминания о том, какой крови стоило им, вендам, спровадить этих людей со своих берегов.
За молодыми следом шла старшина с обеих сторон. Венды, по обычаю, в высоких соболиных шапках, и рокси, простоволосые, но в дорогих имперского образца столах с широкими расшитыми поясами. Те и другие хранили на лицах торжественную радость, но в душах их такого умиротворения не было и в помине. Острой с неприязнью думал о том, что чужаки уже сейчас имеют слишком большое влияние на посадника, а что дальше будет и загадывать не хочется. Торвана беспокоил Ольгерд. Репутация Рорика была хорошо известна, и под нее все племена Озерных вендов дали бы своих воинов для грядущей войны, а поверят ли в молодого, вопрос открытый.
Он вспомнил тот день, когда руголандцы пришли просить руки его дочери для Ольгерда. Новость о гибели прежнего конунга ошарашила. На миг показалось, что все планы летят в тартарары, но, сохранив внешнее спокойствие, он не выдал гостям обуревающих его эмоций. Говорил Фарлан. Немного, но убедительно. Сказал, что Ольгерд — старший и единственный наследник великого рода Хендрикса, что несмотря на молодость уже успел покрыть себя боевой славой и прославиться мудростью решений, что ежели он, Торван, согласится, то Ольгерд и вся руголандская дружина подпишутся под теми договоренностями, что были заключены с Рориком. Больше всего в тот момент, посаднику хотелось посидеть в тишине и хорошенько все обдумать. Конечно, две с половиной сотни закованных в железо бойцов — сила немалая, но в его планах не меньшую роль играл и грозный авторитет Рорика.
Обернувшись, он нашел взглядом важно шагающих старейшин лесных вендов и с особой неприязнью выцепил среди них мощную фигуру вождя Валтора. «Идет себе, собака, как ни в чем не бывало. Думает, я не знаю, кто уже давно мутит головы нашим людям. Мол, Торван совсем скурвился, забрал слишком много власти, ни с кем не считается, и самое печальное, что эти семена уже начали давать всходы. Каждое мое решение непременно кто-нибудь да поставит под сомнение, во всем ищут подвох. Случись, тонгры попрут с востока, так поддержки ни от кого не дождешься, а того пуще, могут и в спину ударить. Союз с Рориком, многим бы охладил головы. Его беспощадность и неумение прощать обиды пришлись бы как нельзя кстати. А с молодым такого эффекта не будет. Его не знают, и кое-кому точно придет на ум отсидеться и посмотреть чем все закончится».
Задумавшись, Торван чуть не споткнулся и, выругавшись про себя, вновь вернулся мыслями к тому дню, когда неожиданно для многих согласился на этот брак. Подумать ему тогда очень хотелось, но вид гостей говорил, что решать надо сейчас, и любое промедление те воспримут как оскорбление. Единственно, что он позволил себе тогда — это бросить взгляд на Остроя, и тот, конечно же, замотал головой, мол, не соглашайся и, придвинувшись к самому уху, зашептал:
— На кой ляд нам эти рокси! Ладно еще Рорик, а этот-то зеленый совсем, его никто всерьез не воспримет.
Горячность первого ближника Торвану была понятна, тот сам имел виды на Ладу, а в мечтах своих уж поди давно себя посадником видел. «Нет, своим верить нельзя! Продадут ни за грош, а рокси я нужен, и дочь моя нужна. Без нас они здесь просто незваные чужаки. Без нас им тут не удержаться!» — Такие мысли и раньше посещали Торвана, а в тот раз он лишь уверился, что был прав. Это прозрение прожгло как огнем, и неожиданно даже для самого себя, он вдруг твердо заявил.
— Хорошо, по рукам. Отдаю свою дочь в жены конунгу Ольгерду, на тех же условиях, что обговорены были с Рориком.
Вспомнив тот день, Торван непроизвольно скосил взгляд на идущего рядом Фарлана. Тот, мыслями явно был тоже далек от сегодняшнего дня. И это было, действительно, так. Фарлану не давал покоя день суда над рабами. Озмун возглавил следствие, и его бешенство от проигрыша в голосовании в полной мере испытали на своей шкуре истязуемые рабы. В лагере не было подвала, и дознание тот проводил в специально выделенном шатре. Жуткие вопли терзаемых людей начались еще с ночи и длились весь день, доведя даже привычных к такому руголандцев до остервенения. Ближе к вечеру Озмун весь в крови пришел в палатку Ольгерда. Фарлан уже был там, примерно представляя, чего тот будет требовать и не ошибся. Старшина начал прямо с порога, уставясь на Ольгерда полубезумным взглядом.
— Стряпуха, да и другие тоже, говорят, что девка твоя терлась возле костра, и легко могла подбросить туда яд. Надо допросить ведьму.
На лице Ольгерда не дрогнул ни один мускул. Казалось, он тоже готовился именно к такому повороту.
— Давно ли слово рабыни весит тяжелее слов конунга? Или ты, Озмун, сомневаешься в воле всемогущего Оллердана, что поведал мне о ее невиновности?
В тот момент Фарлан напрягся по-настоящему. Любое сомнение Озмуна означало вызов, который мог разрешиться только поединком. Но вызвать избранного всеобщим тингом конунга на бой в первый же день было бы за гранью. Такого не поддержали бы даже самые преданные сторонники Озмуна. Это Фарлан понимал, как и то, что Озмун уже почти сутки пытает людей, и от крови у того явно с мозгами непорядок. Безумие попросту плескалось в глазах старшины, и тот мог выкинуть что угодно. Предчувствуя такую возможность, Фарлан подготовился. Озмун — воин от бога, мечом владеет как рукой, поэтому никакого поединка быть не должно, решил он тогда и поставил у входа пятерых верных людей. Если Озмун взбрыкнет, то они должны были ворваться в шатер и убить его, не дав вытащить меча. Потом все можно было бы свалить на безумие, охватившее ветерана из-за смерти близкого друга.
Тот момент Фарлану не забыть теперь до конца жизни. Совершенно дикие, красные глаза Озмуна вцепились в лицо Ольгерда.
— Ты покрываешь… — Рука уже потянулась к рукояти меча, а полубезумный взгляд метнулся к Фарлану и как будто споткнулся на нем. Глаза венда словно достучались до залитого кровью разума руголандца, внушая только одну мысль: «Никакого поединка не будет. Еще одно слово и ты умрешь! Умрешь позорно, без меча в руке, и никогда, никогда не займешь почетного места за столом славы Оллердана».
Пальцы, сжимающие меч, побелели от напряжения, но искра, зажженная Фарланом, уже запылала, разгоняя безумие. Озмун все понял. Если здесь и прольется кровь, то только его, и сейчас никто его не поддержит. Никто не захочет сражаться с конунгом, которого только что избрали всем миром. Он затравленно обвел взглядом шатер, словно ища спрятанных в тени убийц и через силу произнес:
— Я осознал свою ошибку, конунг, и, преклоняясь перед волей Оллердана, не сомневаюсь в его безошибочной правоте.
Сказав, Озмун развернулся и вышел из шатра, а Фарлан, взглянув на Ольгерда, уловил его молчаливый приказ: «Пусть идет, не трогай его».
То, что ведьма каким-то образом причастна к убийству Рорика, у Фарлана не было сомнений. Зачем Ольгерд ее покрывает, и причастен ли он сам, об этом венд не хотел даже думать. Он дал клятву Яру Седому беречь его сына до конца жизни, и ничто его с этого пути не свернет.
Так думал Фарлан, шагая в свадебной процессии и не желая мучить себя вопросами, которые упорно всплывали и всплывали в его голове.
Ольгерд же в этот момент ни о чем не думал, он был попросту счастлив. Держа за руку свою невесту, он может быть впервые за много дней не чувствовал давления злого духа и ощущал какую-то легкую беззаботность, которой не помнил уже со времен своего детства.