Москва и Московия

Глава 20. Салон беременной фрейлины

Лето тысяча шестьсот девяностого года, проведённое на Кукуе в ожидании наступления срока родов, было для Софи и временем активного общения. Кроме царевны и канцлера к нам наведывался и Борис Голицын – дядька государя. Не в том смысле дядька, что родственник, а его наставник в умениях мужских. Должность такая. И Франц Тиммерман – наставник Петра по артиллерийскому направлению. Заглядывали в гости и подруги по цеху – фрейлины её высочества. Неплохие, в принципе, девчата, но чересчур домашние.

Думаю, самодержица их нарочно к нам посылала якобы с поручением справиться о Софочкином здоровье. Таким образом она ломала местный стереотип женщины – затворницы и покорной исполнительницы воли отца или мужа. Но при этом целенаправленно занималась созданием для Софи круга общения в верхних слоях здешнего общества. Да и актуальный источник информации своей «речной фрейлине» подсовывала. Ну, там, слухи, сплетни, обсуждение новостей.

Впрочем, все четыре молодые мамы до сих пор оставались как бы в девках. Тем не менее чад своих на попечение нянек оставляли и на службу являлись. Царевна их подолгу не задерживала, но видеть подле себя желала регулярно. Не совсем чётко понимаю цель таких требований, но нутром чую некую бабскую хитрость в стиле пиар-заезда. Потому что у девушек бывают подруги, с ними всегда имеются сопровождающие из братьев или иных мужчин-родственников, может и матушка сопроводить доченьку свою или тётушка – племянницу. Короче, постепенно сформировался некий великосветский салон. В связи с положением его хозяйки – трезвый и некурящий.

Наш Пушкарь, а он нынче на Москве, не раз обсуждал с Тиммерманом самые разные аспекты дела пушкарского.

– Думаю, Франц, применение стали в стволах орудий преждевременно. Чересчур они от этого делаются лёгкими.

– Что худого в лёгкости, любезнейший Генри? Лёгкие орудия проще перевозить. И после выстрела возвращать обратно можно меньшим числом прислуги.

– Откат, Франц, откат. Ведь снаряд нужно послать с наибольшей возможной скоростью, чтобы он летел дальше. А скорость эта весьма велика и может достигать… как это по-русски? – Пушкарь задумался, пересчитывая привычные ему метры в нечто понятное окружающим.

– Четверти версты за шестидесятую долю минуты, именуемую секундой, – поспешила на помощь Софи.

– Спасибо, мадам. Я знаю, что такое секунда, – галантно улыбнулся Тиммерман.

– Так вот, если ядро вылетает вперёд со скоростью в четверть версты в секунду, то ствол, весящий в тридцать раз больше, откатывается назад со скоростью всего в тридцать раз меньше…

– Двадцать саженей в секунду, – поторопился вмешаться я. – Ломая лафет или переворачивая его.

– Да, – подхватил мысль Пушкарь. – Пятидесятишестикилограммовый ствол, бросая четырёхфунтовое ядро на четыре версты, отлетает так, что сносит всё на своём пути и ломает любые препятствия. Поэтому требуется разумная пропорциональность, на настоящий момент обеспечиваемая применением для стволов бронзы, прочностные свойства которой хорошо изучены. А орудия из неё тяжелее, отчего подвержены меньшей отдаче.

– Как же так? – удивился Франц. – Ведь пушки котласской выделки чудо как легки и подвижны, отчего полюбились пехотинцам.

– Достаточно длинный ствол с умеренным зарядом создаёт при стрельбе по открытым целям сочетание необходимой убойной силы четырёхфунтового ядра с приемлемой длиной отката. Но снаряд вылетает из них с втрое меньшей скоростью, чем предельно достижимая. Здешние мастера (а они, как выяснилось, давно применяют полировку канала ствола), выполнив копию котласских орудий в бронзе, предусмотрительно увеличили толщину стенок. И на том же лафете получили замечательное полевое орудие, также не став увеличивать вес пороха для стрельбы по близким открытым целям и увеличив эту порцию при использовании пушки для разрушения укреплений.

Пока мужчины вели столь умный диалог, дамы скромно молчали, после чего возвращались к вопросам о рюшечках, фестончиках и фасонах, перебирая при этом многие обстоятельства из жизни тех, на ком платья обсуждаемых фасонов видели.

Братья Голицыны часто спорили о политике. В основном о ходе войны, которую турки вели против Польши и Австрии. Похоже, в этом сезоне европейцам время от времени навешивали знатных люлей. Венгры вели себя как-то нестабильно. Кажется, даже между собой не пришли к единому мнению насчёт того, за кого они. Насчёт Болгарии и Валахии, которая будущая Румыния, я вообще не мог понять, из каких соображений они поступают так, как поступают. Мне и позднее не удавалось уловить логику в бурлении балканского котла. Как-то всегда ближе были вопросы простые и практические относительно того, что творится здесь, в наших краях.

Россия между тем стабильно проигрывала многим соседям в силу того, что ей частенько не везло с царями. Не в том плане, что были глупыми. Все они являлись реформаторами, а многие ещё и либералами. Проблема в том, что мало кому из них удавалось подчинить своей воле верхние эшелоны государственной власти в мере, достаточной для мобилизации всех сил на решение непростых задач, стоявших перед страной.

Самые запомнившиеся – Иван Грозный, Пётр I и Сталин – очень здорово трамбовали ближайших своих сподвижников, страхом заставив тех делать то, что должно, а не преследовать одни только собственные интересы. Ну а что тут поделаешь, если наверх пробиваются преимущественно эгоисты? Работа организатора – самый сложный из известных мне видов деятельности, отчего стремиться к власти будут или законченные идиоты, или те, кто знает, зачем им это нужно. То есть непрерывный стресс и постоянная обеспокоенность вместо простой и понятной работы, способной доставить удовольствие, если сделана отменно.

Как противодействие данному обстоятельству возникло наследование положения в обществе – передача распорядительных функций по праву рождения. Идея воспитания и обучения руководителя, осознающего свой долг и пекущегося и о пользе дела, и о подчинённых, стара, как навоз мамонта. Возможно, когда-то где-то она и срабатывала в местах отдалённых и легендарных во времена, о которых слагают былины. Но по жизни реальных успехов добивались начальники жестокие и решительные. Самых-то буйных, конечно, травили или резали, но встречались среди них и везунчики: при большом количестве вариаций чего только не случается!

Так вот. Пётр – решительный. Он способен на конфликт с боярством. Но он же и пуганый: стрелецкий бунт оставил в душе этого человека опаску за собственную жизнь. А уж каких дров он наломал – это же песня! Отсюда и наша с Софи надежда на лучшее. Перспектива устроить поудобней жизнь страны и самим в ней по уютней устроиться кажется вполне реальной, потому что нынче государь изучает жизнь ближайших соседей. Он не сможет не заметить отличий и не захотеть перемен. Тут главное – подсуетиться вовремя и не пропустить переломных моментов.