Филарет – Патриарх Московский 2

* * *

В Коломенское въехали почти бок о бок. Конь царя шёл впереди всего на полкорпуса. Царь сам показал место Фёдора, и это того сильно удивило. Никому не позволено было въезжать в города рядом с царём, кроме наследника престола.

— «Писдец»! Свои же родичи меня и зарежут. А уж Шуйские, как сейчас ополчатся!', — подумал Фёдор, неся лицо и стан в соответствии с моментом и объявленному ему статусом.

Когда впереди появился шатровый купол собора, царь подозвал его жестом руки и сходу сказал:

— Ты знаешь, свою родословную, Федюня? Не Кошкиных, а Ховриных…

— Совсем плохо, государь.

Он ещё хотел спросить: «с какой целью интересуешься?», но вовремя сдержал себя, понимая, что царю сейчас, почему-то, не до шуток.

— Плохо — это хорошо, — парадоксально выразился царь, и Фёдор понял, что сейчас «что-то будет».

Они остановились на взгорке, откуда простиралась Москва-река с плывущими туда-сюда торговыми судами, болотисто-пустынный левый берег реки и заставленный домишками, усеявших пригорки правый. Колокола храма играли «царский перезвон». Солнце стояло недалеко от полудня. Пели жаворонки.

— Твой род Ховриных ведёт своё начало от правителя крымского царства Феодоро, правивших в Византии ещё до крещения Руси. Слышал про «Великих Комнинов»?

— Слышал, государь, про это, и про то, что род от Комных идёт, только никак не думал, что от правителей. Мало ли схожих фамилий?

— В таких фамилиях схожести не бывает. Особенно, если факте родства подтверждается родословной. Твой дед Михаил Петрович предъявлял пергамент столетней давности. Заверенный Трапезундским кесарем Давидом, между прочим.

— Хрена себе! — пробормотал Фёдор.

— И кто об этом знает?

Царь пожал плечами и скривился.

— Я говорил, конечно, и Басманову и кому-то ещё… Басманов смеялся, что, дескать, «вон ты какой великий государь, что тебе потомки императоров служат казначеями».

— Значит, знают все, — прошептал Фёдор. По его спине пробежали струйки пота.

— Спросишь, зачем я тебе об этом говорю? Да ещё сейчас?

— Спрошу, — согласился Фёдор.

— Ты думаешь, почему тобой заинтересовались черкесы? — царь криво усмехнулся. — И ты думаешь, почему тобой заинтересовался я?

Фёдор напрягся.

— Я, Фёдор, постоянно думаю о моём государстве и мысли мои путаются. То так, подумаю, делать надо, то так… Потом иначе думаю. Путаются мысли в голове, Фёдор.

Царь ожидающе посмотрел на Фёдора.

— И что? — спросил тот. — Думаешь у меня не путаются? По несколько раз планы переписываю. На восковых табличках пишу, чтобы затереть можно было. Это нормально.

Царь опустил взор куда-то на ноги Фёдоровского коня.

— Боюсь я, Федюня, — сказал он тихо. — Ничего с собой поделать не могу. Спать разучился. Засыпаю нормально, потом просыпаюсь и становлюсь на молитву. Но не помогает она. Когда ты рядом был, легче мне было. Да и иголки твои помогали. Всего и всех боюсь. Правильно ты говоришь, нет по-настоящему верных. Даже ты на меня окрысился.

— Я не окрысился, государь, — не согласился Фёдор. — Я предупреждаю тебя. Я знаю эту историю, и эта история очень плохая для государства, но я привык к ней. Что могу — правлю своими силами и с твоей помощью. Спаси тебя Бог. Уже всё пойдёт чуть-чуть по-другому, если тебя не втянут-таки в продолжение Ливонской войны и если ты не женишься на черкесской княжне.

— Темрюк, — он ведь праправнук египетского царя-султана Инала, основавшего династию мамлюков[47]. Слышал про таких?

— Слышал, государь.

— Ну так вот понимаешь, ради чего я хотел соединить наши роды?

— Хочешь покорить Египет? — не выдержал и улыбнулся Фёдор.

— Почему нет? — пожал плечами Иван Васильевич. — Сейчас, после поражения мамлюков от османского султана Селима, у Темрюка и у Сефевидов[48] скопились полчища мамлюкских воинов. А это, скажу тебе серьёзная сила и она рвётся наказать Селима. Хоть они и уступили османам восточную Анатолию, утратили свои святыни и подписали мир с султаном, они продолжают сопротивляться нападению османских турок. Но с востока их осаждает Бухарское ханство.

Фёдор слушал молча, пытаясь понять, к чему ведёт царь-государь, но не понимал.

— Впрочем, чего это я? — вдруг словно опомнился Иван Васильевич. — Я что сказать хотел? Я пытаюсь продолжить дело отца и деда. На Русь только-только становится единой, и я им всем сейчас, как кость в горле. Не хотят бояре под властной рукой ходить. Не дают своим бывшим вотчинам в казну платить. Противятся. Вон, где избрали земский суд и старост, деньгами платят, а не, как ты сказал, товаром. А во многих землях совсем не платят. И что делать? Карать? Как? Кого? Князей, или народ? Ведь закон не выполняет народ, а не князья-бояре. Вот ведь дело какое…

Царь замолчал. Фёдор не выдержал, спросил:

— А я-то тут причём?

— Хочешь, царём стать? — спросил вдруг царь.

Фёдор чуть с седла не упал.

— Окстись, государь. Как можно? — пробормотал Фёдор. — Какой из меня царь? Кто примет меня? Мы же с тобой говорили, что никто кроме тебя не сможет править, ведь ты — венчаный на царство.

— А ты так посидишь. Без венчания. Ты же рассказывал про то, как я Бекбулата на престол, вроде как, посадил. Э-э-э… Посажу… Тьфу ты, ну ты! Ты понял!

Фёдор кивнул, хотя царь вопрос не задавал.

— Вот и ты так же. Я передам тебе власть, а ты давай, правь. Делай, как знаешь!

— Ну, ты, блин, даёшь, государь, — выдохнул из себя воздух Фёдор. — Охренеть!

Он продолжал дышать тяжело. Сердце его колотилось. Голова кружилась. Фёдор кое-как сполз с седла, держась за переднюю луку седла и постоял уперевшись головой в шею лошади, так и не отпуская правой рукой луку.

Царь молчал, и казалось, даже не шевелился, сидя на коне. Его конь тоже стоял, как вкопанный. А вот Фёдоров конь испуганно переступал передними ногами и косился на хозяина левым глазом.

— Во, бля! — наконец проговорил попаданец. — Пришла беда откуда не ждали.

Он посмотрел на Ивана Васильевича и осипшим голосом спросил:

— Я так понимаю, что это предложение, от которого нельзя отказаться?

Царь скривил лицо и пожал плечами.

— Ты не бойся, я рядом буду. В Александровской Слободе.

— Ничего себе — рядом. К тебе скакать двое суток!

— А зачем тебе ко мне скакать? У тебя уже почти три тысячи стрельцов и служба тайная, и инвалидов триста человек, что молодёжь крестьянскую готовят к бою ратному. Мне Басманов всё рассказал про тебя. Зело боится он тебя, Федюня. Бесом кличет.

— Басманов? Меня? Боится?

— Боится, Федюня. Ты же ему показал, в какие места иглы совать, чтобы не портить человека, а правды добиться?

Царь заглянул в глаза попаданцу и, что-то увидев, улыбнулся.

— Во-о-от. И с тех пор он постоянно мне про тебя говорит, что убить тебя надо. Значит — боится.

— И всё-таки я не понимаю, как ты вдруг мне передашь власть?

— Да всё просто. Я сейчас обижусь на бояр и скажу, что от помазания не отказываюсь и продолжу управление церковью. Именно в этом смысл помазания на царство, Федюня. Это у византийцев, помазание на царство рассматривалось, как ограничение прав императора нормой христианского закона. Император, приняв помазание от Церкви, церковное благословение, уже не мог иметь, предположим, несколько жен, не мог творить неправый суд, не мог предаваться незаконным увеселениям, ристалищам и так далее. А у нас в России, помазание — это предоставление царю духовных прав над церковью. Ты правильно всегда говорил, но не договаривал.

— Знаний не хватало, — просипел попаданец и, откашлявшись, пояснил:

— Тут помню, тут не помню…

— Ну да… Но, всё равно у тебя больше знаний. Вон, как у себя в слободе, наладил жизнь. И года не прошло. Так и с государством…

— Сравнил, тоже мне! Слободу и государство. Тут я хозяин.

— Вот-вот, — покивал государь. — И я о том… Но нет у меня сил и желания воевать с Шуйскими-Бельскими, Федюня. Я ведь, действительно, хотел Русь отдать черкесам. Раньше хотел. Как Анастасия умерла, так и надумал. Они ведь сразу стали мне жён предлагать. Сначала Русь Сигизмунду Августу хотел за Ягеллонку отдать, потом англичанам за Елизавету. Даже переговоры вёл, да ты меня переубедил, что нельзя им верить, порвут они Русь на лоскутки, высосут и выпотрошат. Потом вот на черкесах остановился, да снова ты спас душу мою. Ведь я на Руси повенчан и перед Богом в ответе.

— Кидает тебя государь, как щепку на волнах.

Фёдор недовольно покрутил головой.

— Кидает, Федюня, — согласился Иван Васильевич. — Ох, как кидает… Сам себя боюсь.

Царь сокрушённо опустил голову.

— И так, что мне теперь с черкешенками прикажешь делать? Как же я с ними пятью управлюсь? Я же правителем буду. Какие мне наложницы?

— Как какие? Нормальные. Ты же будешь не венчаный на престол, а мной назначенный. Я вроде как патриархом стану. Ну, вроде как… Может быть приживётся постепенно такая форма.

— А как будет называться моя… э-э-э… должность? Ведь не царь же?

— Почему не царь? Царём будешь! — сказал государь и Фёдор вспомнил фразу из кинофильма «Иван Васильевич…».