Закон Мерфи в СССР

* * *

По пути домой решил зайти в гастроном, купить пельменей: в одиночестве готовить что-то сложное не хотелось, некому было эти изыски оценить. Стоя в очереди я размышлял на тему "не дурак ли я, и на что я вообще рассчитываю, связываясь с крупной бандой беспредельщиков, и не надоело ли мне жить?"

Очередь двигалась медленно. Бабуля в серой шали и бардовом пальто раз за разом пересчитывала монетки в ладошке, два затрапезного вида мужичка с придыханием, вполголоса обсуждали "полбутылки в одно горло". Хмурый мужчина в пыжиковой шапке и куртке на рыбьем меху держал за руку мальчика лет пяти-семи. Мальчик постоянно пытался второй рукой поправить вязаную шапочку с помпончиком, и икал. Икал самозабвенно, громко, явно наслаждаясь процессом.

Очередь ползла вперед. Люди хмурились. Мальчик икал. Я разглядывал сомнительное изобилие за стеклом морозильника: в продаже имелись "Сибирские" — вроде как неплохие, свинина с говядиной... Конечно, с теми, что сожрала сволочная коза Маркиза у Пантелеевны — не сравнить, но в целом — более-менее. Запланировал еще томатной пасты взять.

— ХВАТИТ ИКАТЬ!!! — вдруг рявкнул мужчина в пыжиковой шапке.

Он с сыном как раз подходил к кассе. Мальчик вздрогнул, вместе с ним вздрогнула вся очередь. Что и говорить — испуг как средство при икоте подействовал: парнишка и вдохнуть теперь боялся! Зато продавщица — худенькая носатенькая девочка с глазами-бусинками как у того суриката, громко выдала:

— ИК! Ой... — она прижала ладони ко рту и постаралась совладать с собой: — Вам что? ИК!

Это был провал. Мужик быстренько взял полбатона "Любительской" и палку ливерной, ухватил пацаненка за руку и выбежал из магазина. Мы же остались с икающей продавщицей, которая не знала куда деваться от смущения. Напугать и ее, что ли? Но тогда кто будет икать следующий?

Пельмени, звонко грохотавшие в картонной коробке, что свидетельствовало о качественной заморозке, я пожарил дома, на чугунной сковородке, и сожрал всю пачку с томатной пастой. И снова подумал о том, что с этими "пробегами", кажется, переборщил. Никакого "послезнания" или воспоминаний из той самой статейке о столетии ССР по этому поводу не имелось, а подсказки воображаемого Каневского до белоснежного рояля в кустах никак не дотягивали. Это что, я поверел в собственную невхерственность? В великого журналиста-расследователя Геру Белозора?

Будет очень символично: ввязавшись в этот блудняк, получить заточку в печень и подохнуть в смрадной канаве, где-нибудь в районе Сельхозпоселка или на свалке в Шабанах...

Спал я весьма дерьмово, мне снилось, что я пытаюсь догнать того, настоящего Белозора, с которым мы пили в две тысячи двадцать втором году, и попросить поменяться обратно. За мной гнались хлопцы в ватниках и шапках ушанках, желая стереть в порошок. В какой-то момент я вспоминал Тасю и девочек и хотел свернуть куда-то в с торону, но не мог. А Герман Викторович показывал неприличные жесты и кричал по-английски с ужасным акцентом русского мафиози:

— Ду нот дистурб!

Ужас один. Я просыпался в холодном поту раз пять за ночь, открывал глаза, пытаясь осознать выверты подсознания, понимал, что всё это был только сон, засыпал — и снова видел то же самое.

А утром, напившись крепкого чаю и сожрав пачку жирного творога с юбилейным печеньем, я двинул через весь Зеленый Луг — в подпольную тренажерку на улицу Седых.