Служить театру честно. Записки артиста Мариинского театра

Потом я понял, что нужно заниматься вопросом финансирования, стараться его увеличить. И постепенно нам стали выделять немного больше. Затем увеличили и норму спектаклей до двадцати в год. А сейчас и их уже тридцать семь в год, это немало. Для нас даже немного многовато, потому что нет своей сцены. У театра есть только офис и четыре балетных зала. Хотя мне и обещали площадку — и главы города, и депутат из Законодательного собрания — но пока этот вопрос висит в воздухе. Мы находимся в собственном помещении на улице Новостроек и арендуем в ДК Горького большой зал для репетиций, с высокими потолками. Для каждого спектакля мы каждый раз договариваемся, платим аренду. Были у нас и очень хорошие площадки: танцевали в Консерватории, в Театре музыкальной комедии, в Александрийском, и даже один раз сумели выступить в Мариинском театре, арендовали его. Я набрался смелости, пришел к Виноградову, который был тогда худруком. Он меня отлично знал, т. к. мы учились в параллельных классах. Он сказал, что готов дать площадку, но что мне надо самому позвонить Валерию Гергиеву, который тогда был в Швейцарии. Я позвонил, и Гергиев дал мне понедельник, выходной театр. Нам повезло, что выступление выпало на начало Белых ночей, зал был полный. Это была очень большая радость и честь для нас, и, главное — большое счастье для детей, выступить в Мариинском театре. Мы станцевали «Питера Пэна».

Что касается постановочной работы, сам я этим почти не занимался. Еще в ДК Горького я ставил немного номера, дуэты. А потом, в основном, помогал Ирине Александровне, особенно с дуэтами, потому что она не очень разбиралась в поддержках, — как руку подать, как партнеру обвести партнершу, как делать верховые поддержки — а я как раз в этом отлично разбирался. Мы с ней что-то придумывали вместе. С самого начала работы в студии, а потом в театре, я давал ученикам и артистам урок классического танца, а потом репетировал. Обычно репетиция была вечером, с пяти до восьми часов. У нас были спектакли, работали много, я старался доводить все до ума. Конечно, я доверяю и препоручаю подготовку репертуара своим репетиторам, но все сводные репетиции всегда вел и веду сам. Если мы выезжаем за границу или танцуем на больших площадках в Петербурге, в контракте всегда есть строка «обеспечить качество спектакля». И я всегда стараюсь этого качества добиться, слежу за ним.

В студии и в Детском театре я занимался тем, чего хотел, тем, что мне нравилось. Правда, постепенно стало больше административной работы, бумаг, совещаний. Если говорить глобально о моей деятельности, то я полностью принял «бразды правления» театром. Не сразу мне все давалось, нелегко было все охватить. Мне много помогали, советовали. И, конечно, администрирование отвлекало от творчества и педагогики, но я был к этому готов. Но я всегда находил время на преподавание и репетиции.

Если замечаю способного мальчика или девочку, хочу с ними поработать, нахожу такую возможность. Часто приходят хорошие дети, которые хотят не только танцевать в кордебалете — им нужно уделять время. В последнее время я работал с артисткой Зариной Галлямовой, сделал с ней «Щелкунчик», Аврору в «Спящей». Она очень способная девочка. Еще готовил нашу солистку Злату, работал с ней над феей Сирени в «Спящей красавице». Последнее время готовил партии с еще одной профессиональной балериной, которая сейчас у нас танцует — Ксенией Алексеевой. Отрепетировали с ней Машу в «Щелкунчике», Аврору и еще два балета. Она звонила мне, просила час-два днем. Зал обычно в это время был свободен, и я находил время с ней поработать. Больше всего я ценю в детях и в артистах увлеченность. Много на моих глазах было и есть таких девочек, которые по-настоящему хотели и хотят танцевать и заниматься. Такую девочку ночью разбуди, скажи станцевать вариацию из «Дон Кихота» — и она станцует. Это очень важно — желание, любовь к своем делу.

В основном у нас репетиционная и творческая работа идет вечером, а я к этому времени обычно уже свободен. Иду спокойно в зал, который мы арендуем, на репетицию. Это днем много дел, суеты, поездок по инстанциям, аванс, «дебет-кредит»… И утром иногда — час-полтора в свой обед — я могу поработать с девочкой, если она пришла, просит с ней позаниматься. Иногда очень устаю, начинаю в девять, домой прихожу в десять. Когда занимаюсь творчеством, забываю об усталости. Я не отношусь к тем, кто «вампирит», я отдаю энергию и силы тем, с кем занимаюсь и репетирую. Иногда прихожу домой и руки висят, как плети, настолько я усталый. Надо ведь и показывать, и иногда доказывать. Некоторые спорят, показывают свое, «надо так, а не так»… И в Вагановской Академии бывает, не все согласны, какое движение как нужно делать. Я слышал, например, истории про времена руководства Сергеева. Например, делают шестое port de bras, один педагог говорит делать одно, другой — другое. А Сергеев принимает решение, и в итоге все на нем сходятся, и делают, как он сказал. И у нас бывает в таком же духе.

Я — авторитет в коллективе. Но приходится обязательно считаться с педагогами, которые у нас работают. Я всегда с ними советуюсь, слушаю и очень уважаю. Например, когда мы начинали, у меня было три мальчика-солиста. Каждый хотел танцевать главную партию в балете «Сказка о попе», Балду. Один был сыном нашего артиста, из Мариинского. Но я никогда не брал на себя решение, кто будет танцевать. Мы смотрели всех троих и вместе решали, кого поставить на эту партию, коллегиально. Это — самое лучшее. Потому что бывают обиды, и у детей, и у родителей. Иногда приходят, спрашивают: «Почему не мой сын?». А здесь — мы вместе решили, и все. Мнения наши, кстати, обычно совпадают, потому что мы все — из Мариинского театра, и учили нас, как правило, одинаково хорошо, поэтому здесь не может быть расхождений.

Помню, у нас был гастроли в Китае, шла «Спящая красавица». Я взял с собой пару солистов из Ростовского театра — хорошие ребята, юноша был отличный партнер. И вот, накануне первого спектакля — кажется, в Шанхае — солистка мне позвонила и сказала, что у нее температура 40, она не сможет танцевать. А у нас контракт, неустойка — сумасшедшие деньги. Я не мог снять спектакль. И я вспомнил про девочку из коллектива, которая один или два раза танцевала, когда у нас еще не было взрослых солистов. И она встала — и станцевала Аврору. Потом она окончила педагогический факультет в Вагановском. И тут тоже проявила себя, справилась хорошо, она была способная.

Кстати, сотрудничество с Китаем началось с того, что в 90-х я ездил смотреть их коллективы так называемой «цирковой хореографии». Там был и цирк, и элементы танца. Я планировал привезти их в Россию, но не получилось по финансовым причинам. Они были согласны — в те годы еще такое было возможно — ехать на поезде через всю нашу страну, только начальство полетело бы на самолете. Но я не нашел материальной поддержки, а ведь это очень важно, потому что нужно оплачивать билеты, гостиницу, питание. Мне пообещали денег и в итоге не дали, проект не состоялся. Тем не менее, в дальнейшем с Китаем у нас получились партнерские отношения, Театр детского балета стал ездить к ним со спектаклями.

Еще помню историю, как один артист — австриец, его звали Пауль — захотел станцевать в Германии «Спящую» с Детским театром. Он был красивый, белокурый, хорошо сложен, с отличной подготовкой. Он сказал, что ему очень нравится наш спектакль. Я согласился, но дал ему только одно выступление, чтобы «наши» не обиделись. Он накануне приехал из другого города на своей спортивной машине, издалека. Мы встретились даже не в репетиционном зале, а в зале для конференций. Он был прямо в ботинках, и мы повторили хореографический «порядок». А на следующее утро он еще раз прошел все с партнершей и потом великолепно станцевал. Немаловажно, что он не только технически справился, но еще был очень артистичен — настоящий принц. Вот это был случай — без репетиций, почти совсем без подготовки, и прекрасно выступил, и создал образ.

Если мы готовимся к спектаклям, то обычно несколько человек детей учат одну роль, например, кошечку в «Спящей красавице». Потом мы смотрим, отбираем кого-то. И дальше предстоит еще большая работа — над образом. Иногда репетиторы спорят, как и что сделать. «Кошечку» мы, например, поставили сами — это полностью наша хореография. Мы обязательно стремимся, чтобы все было полностью сделано, отработано, вплоть до рук, кистей. У нас, кроме спектаклей, в конце мая — начале июня есть в каждом классе отчетный урок. Педагогам даются задания, чтобы они ставили номера или показывали что-то из репертуара. Обычно я их прошу, чтобы они включали в урок pas и комбинации из спектаклей, которые у нас идут, потому что детям потом будет легче. Но не всегда так делается, и потом приходится заново все учить. Есть дети очень способные. Бывают «звездочки» и среди совсем маленьких, до десяти лет, но таких обычно забирает Академия Вагановой. Мы этому не препятствуем, потому что многие дети мечтают туда поступить.

Иногда иду по улице Новостроек, к нашему зданию, вижу детей с мамами. Спрашиваю, к нам ли они идут. Мамы обычно отвечают утвердительно. И я опытным глазом сразу определяю, в какую группу или класс их ребенка определить. Есть такие, кто уже занимался танцами или художественной гимнастикой — это обычно заметно.

Дети, которые у нас занимаются, тоже с амбициями, со своим отношением к балету. Бывает, подходит ко мне десятилетняя ученица и спрашивает: «А почему сегодня Маша танцует?..» Потому что она дружит не с Машей, а с другой девочкой, и ее хочет видеть сегодня на сцене в этой партии. У всех есть мнение, вкусы, интересы. И я ей спокойно отвечаю — никогда не разговариваю свысока, не игнорирую — что подруга ее в другой раз станцует, когда получше подготовится, а сегодня вот — Маша. Это все интересно и забавно немного.

Что интересно, за все годы после Мариинского мне никогда не хотелось вернуться в Вагановское, куда меня сначала звали педагогом. В театр я, может быть, и вернулся бы, если бы только позвали давать уроки, а не репетировать. Мне даже снилось много раз, что я даю в театре урок, это «мое» и мне бы этого хотелось. Но таких предложений не поступало. В Вагановском все меня знают, уважают, что я пошел по своему пути. Кстати, мы не танцуем их театральный репертуар, у нас все свое — постановки, хореография.

Почему еще мы достигаем больших результатов в театре и в студии? Я видел очень много звезд — таких, как Шелест, Уланова, Дудинская, Чабукиани. Мы стремимся делать, как они, пусть не всегда и не у всех получается. Но иногда все-таки получается! Дети у нас очень продвинутые, у них большая практика. Я в этом в очередной раз убедился, когда к нам приезжал Большой театр, и Володя Васильев попросил детей для разных спектаклей. Он спросил, могу ли я дать шестнадцать пар — для «Лебединого озера» (у них в первой картине в вальсе дети танцуют вместе со взрослыми, в редакции Васильева). Он спросил, сколько нужно репетиций — восемь, десять, а я ответил: «Нет, достаточно двух-трех». Я знал, что дети смогут посмотреть запись, подготовиться. И, действительно, они все выучили, потом понадобилось две или три репетиции. После гастролей от директора театра и от самого Васильева нам пришли благодарственные письма. Они были очень довольны.