Служить театру честно. Записки артиста Мариинского театра

Большую часть лет, когда я работал в Кировском, балетной труппой руководил Константин Михайлович Сергеев, замечательный танцовщик, балетмейстер, администратор. О профессионализме Сергеев так говорил: «Ты можешь хорошо станцевать вариацию. Но если в конце что-то «навалял» или недоделал, то никому она не нужна». Сергеев был довольно циничным. Но я считаю, его большая заслуга, что он сохранил классику. Многие рвались ставить свое и руководить. Например, Якобсон очень хотел. Мы, артисты, были «затюканные», а Якобсон и Сергеев обсуждали друг друга на собраниях труппы по творческим вопросам очень активно, и на личности переходили, и поливали, на чем свет стоит. Еще помню, Якобсон как-то сказал присутствовавшей Плисецкой: «Майя, если бы я тебе тогда не поставил номер (не помню уже, какой), тебя бы никто и не знал». Якобсон был такой… Мог сказать, что думает, любому артисту, у него в номерах были задействованы почти все ведущие танцовщики в разные годы. Солист театра Аскольд Макаров, например, много где у него был занят.

Знаете, как Макаров стал солистом и всего добился? После урока, когда все уже собирались и уходили, он просил пианиста-концертмейстера Будунова — блестящий, кстати, был концертмейстер — еще ему сыграть. И он танцевал все вариации подряд: и «Лебединое», и «Спящую», и «Щелкунчик»… Сначала было смешно. Потом все привыкли. И вот так, сумасшедшим трудолюбием, он добивался и добивался своего, нарабатывал технику, уверенность. Он был тяжеленный, мускулистый, высоченный — ему эту «махину» было трудно провернуть. К примеру, туры в воздухе — они требуют подняться на полупальцы, оттолкнуться, «забраться» повыше в воздух и потом там провернуться. Такие прыжки с поворотом должны обязательно исполняться на приличной высоте. И Макаров над всем этим без устали работал. Сейчас, кстати, многое уходит, не все артисты соблюдают правила исполнения движений, теряются их форма и суть.

Кроме того, что я танцевал, некоторое время я был в театре в цехкоме балета. Была у меня в этой «должности» такая история. На труппу начал ставить свои первые опыты Борис Эйфман. Ребята мне сказали, что в определенное время в репетиции должен быть перерыв. Я подошел, как представитель труппы, к Эйфману. Он на меня набросился, что у него самый творческий процесс. Но ребята меня поддержали, и перерыв был. А то ведь Эйфман, он может и без перерывов. Потом меня выбрали в местком. Там был еще Борис Штоколов, другие видные артисты оперной труппы, и от балета — я.

Мы часто ездили в Москву с гастролями. Один раз в Москве был такой случай. Балетную труппу поселили в разные гостиницы, меня и многих других артистов — далеко от площадки. Правда, гостиница была хорошая, жили по двое в номере, комфортно и свободно. С нами поехало три администратора. И вот, как-то раз, оставалось меньше часа до спектакля — это была «Спящая красавица» — мы еще не отправились, а ехать было долго. Танцевали, по-моему, в Кремлевском дворце. Мы выступали всегда или там, или в Большом. У нас в гостинице жили король с королевой, феи, — пролог ведь с них начинается. И много кто еще, кто был занят в спектакле.

Выяснилось, что наш автобус сломался. Помню, я попросил открыть мне дверь, выбежал на улицу. Подбежал к другим автобусам, попросил: «Мужики, помогите, мы — «кировцы», из Ленинграда». Дал свои деньги. И один из них нас отвез к театру, мы приехали вовремя. На следующий день меня вызвал директор и сказал: «У меня три администратора, а работал ты». И когда я уходил на пенсию, мне предложили остаться администратором, третьим. Первый, помню, был полковник КГБ. Второй — Бахрак — хороший профессионал. Я отказался, не хотел под всех солистов подстраиваться, хотя, конечно, видел, что у администраторов и связи, и билеты. Но меня тянуло к педагогике.

В труппе, кстати, еще были такие люди — можно их назвать «сопровождающие» — которые ездили с нами на гастроли. Это были представители «органов». Такой представитель мог в любой момент зайти в гримерную или в номер, если мы что-то праздновали или отмечали день рождения, слушали наши разговоры. На этот момент нельзя было в те годы не обращать внимание. В сталинские времена мамину двоюродную сестру посадили на десять лет за анекдот. Помню, мы сидели в гримерке, Юра Соловьев, я, Сашка Шавров, кто-то еще, и кэгэбэшник зашел. Посмотрел, мы не отреагировали. Он ничего не сказал и просто вышел.

Глава 4
Гастроли. Заграничные впечатления. Встречи

С театром мы много ездили на гастроли за границу. Первая моя поездка — мне было 19 лет — это был Египет, Каир и Александрия в 1959 году. Тогда Сергеева и Дудинскую сняли, а Григорович поехал как исполняющий обязанности худрука. Я был занят в «Каменном цветке», в основном составе, и повезли как раз этот спектакль. Дальше в 1960 году была Америка, в 1964-м — Франция, Англия, — много всего. Первые американские гастроли длились четыре месяца, вторые, через год — снова четыре месяца.

Я ездил в тот Париж, в котором Рудик Нуриев остался, и жил с ним гостинице. Нас тогда расселили в трех гостиницах. Мы были в одном номере с Васькой, мужем Сафоновой, он был младше ее на пятнадцать лет. Дудинская с Сергеевым тоже поселились в нашей гостинице. Рудик сначала жил с Юрой Соловьевым. Возможно, между ними случилась какая-то двусмысленная ситуация. Юра ничего такого прямо не говорил, он вообще был очень скрытный. И на собраниях, или где-то еще — особо не высказывался. Он вырос в очень простой провинциальной семье, отец его был простым станочником, это наложило на Юру определенный отпечаток.

И еще Юра был человеком глубоко порядочным. Я его хорошо знал. В одном фильме про Нуриева я услышал, что Соловьев, якобы, на него «стучал». Уверен, это неправда, такого быть не могло. Мы с Юрой дружили, очень хорошо друг друга знали, неоднократно жили в одном номере, ездили вместе на рыбалку. Учились с разницей в один класс. Я головой мог поручиться, что он такого не мог сделать.

Трудно сказать, от чего Юра умер. Это случилось внезапно. Меня вызывали на беседу в связи с его кончиной. Мне кажется, на него не очень хорошо влиял Саша Шавров. Юра пил — этого я не могу отрицать. Последнее время мог и на репетицию прийти, выпив накануне немало водки — например, на генеральную «Щелкунчика». Он был невероятно крепкий, его не «мотало», он танцевал на генеральной вариацию в полную силу, под аплодисменты.

У Юры Соловьева были потрясающие данные — подъемище красивый, прыжок. Он очень здорово и высоко прыгал. Например, в «Спящей» придворные сидели вдоль кулис на пуфиках — он прыгал над ними, и это не просто слова, так и было! Иногда в танце у него могла быть не очень аккуратная нога, но танцевал он замечательно. Могла быть и не «его» партия. Например, ему дали pas de trois в «Лебедином». Он после вариации спросил меня: «Ну как я, навалял?». Я ему: «Навалял». Он и сам говорил: «Это не мое, занудный, чисто классический номер». Ему было скучно, если негде было показать темперамент. Бывало, к нему подходили с комментариями о его выступлении — а он мог послать, не выбирая выражений, даже девчонок.

Во время гастролей при мне «закрутился» роман между Юрой Соловьевым и его будущей женой Таней Легат. Мы с Юрой жили в одном номере. Таня за ним бегала со страшной силой. Я уходил погулять, давал им возможность побыть вдвоем. Я любил гулять один, особенно в Париже, если не было спектакля, в свободные вечера. Никто, кстати, не следил за мной и не запрещал. И я много бродил по городу. Много лет спустя Таня приезжала в Россию из Америки, где жила и работала. Мы встретились. Она спросила меня: «Помнишь, как у нас с Юрой роман закрутился?». Я ответил: «Помню, конечно, как вы меня в номер не пускали и спать не давали».

Дочь Тани и Юры тоже работала в Америке. В 2000-х я был на открытии новой сцены Мариинского театра, мне дали хороший билет — в самой середине, у Царской ложи. Увидел, что рядом сидит женщина, похожая на Юру. Я понял, что это его дочка. Подошел, поздоровался, сказал, что мы с Юрой дружили, на рыбалку вместе ездили, у нас было много общего. Оказалось, что она меня помнит. Я приезжал к Косте Рассадину на дачу в Сосново, а они с Юрой были соседями, и мы виделись, когда Юрина дочка была маленькой.

А Рудик — мы ведь с ним одноклассники, общались — подошел ко мне в Париже и предложил вместе сходить на мессу в Нотр Дам, с пением. Сказал, что французы это мероприятие очень ему хвалили. Мы договорились идти вместе. И тут все и произошло. Не помню точно, когда нам сообщили о его решении. На следующий день мы летели в Лондон, и уже без него. В самолете я посмотрел — его нет. Нам объявили, что Нуреев дальше не едет, что он остался. Это был шок. Рядом со мной сидела Алла Осипенко, она очень расстроилась. И Кургапкина — они обе с ним танцевали. Особо мы его не осуждали. Многие говорили: «Такого не может быть». Чтобы кто-то ругал — не помню. Рудик не собирался уезжать — на сто процентов могу сказать. Он купил за границей пианино для сестры, что-то еще покупал и сестре, и маме. Он не планировал оставаться. Но вот так все получилось…

Когда мы приехали в Ленинград, нас собрали. Пришли члены обкома партии — даже не горкома — наши высшие власти. Не сам Романов, а люди из его окружения, которые решали судьбы. Кто-то из них выступал. «Поливали» нас со страшной силой: «Как Вы это допустили, такого предателя, как это возможно!». И Алла Осипенко сказала: «При чем тут мы? Мы танцуем — это наше призвание, наша работа». Она попыталась с ним спорить. В итоге, ее на десять лет «закрыли» — она не могла выезжать за границу. Тогда она сошлась с Джоном Марковским, они стали выступать с Ленконцертом, танцевать на халтурах, но ее никуда не брали. Потом уже, через какое-то время снова начала ездить. Кроме того, она дружила с Нуриевым. Она хотела с ним танцевать. Помню, что первые спектакли — например, «Лауренсию» — с Рудиком танцевала Дудинская. Это было блестяще! Особенно характерная вариация с кастаньетами. В Нуриеве «сидел» и хороший характерный танцовщик: сумасшедший темперамент, национальный посыл — эти компоненты дорогого стоили.

Был с ним еще забавный скандал, когда в «Баядерке» он вышел в обтягивающем трико, а не в шароварах. Его выпустили, чтобы не делать поспешно замену, но многие коллеги тогда Нуриева громко осудили. А потом, года не прошло, как он уехал, и другие тоже стали так танцевать. Это театр, такие в нем нравы! Бывает, подруги работают в одной труппе, проводят время вместе, гуляют, а потом одна другой — и прямо перед выходом на сцену — говорит: «А что это ты сегодня такая страшная?».

Когда осталась за границей Наталья Макарова, я отдыхал на юге, услышал об этом по «вражьему голосу», как тогда называли радио «Голос Америки». Мы с Наташей были в хороших отношениях. Хотя она женщина «с характером», нелегко сходилась с людьми, но бывала и простой, компанейской. Она была на моем 30-летии, которое мы отмечали в Египте. Мы с ней ходили вдвоем по магазинам. Наши девчонки относились к ней не очень. Думаю, завидовали. Впервые я понял, что она потрясающая балерина, когда к нам приезжала балетная труппа Гранд Опера. Урок давала Наталья Дудинская. Из наших лучше всех занимались Алла Осипенко и Наталия Макарова. Макаровой, которая была на голову выше всех, сразу предложили контракт. Но, конечно, она не могла его принять.